Редхард высунул язык, словно дразнясь и поразился, как тот помещался во рту и не мешал, несмотря на наличие, как он уже успел обнаружить, пяти рядов острых, игольчатых зубов спереди и могучих коренников в глубине рта, явно способных перекусить кость. Язык был длиннющий, темно-лиловый и, приди Врагу-с-улыбкой такое желание, он без труда вылизал бы себе глазницы.

Шея была мощной, но не короткой, трапециевидные мышцы были чрезмерно развиты, но не по-человечески, а напоминая толстый, витой канат, такие же могучие мускулы, такого же «канатного» типа облегали его грудь, руки и ноги.

В плечах он, для своего роста, был не особенно широк, а ростом был повыше себя прежнего почти на четверть. Пальцев на руках и на ногах было по четыре, меж ними красовались нежно-красные, в черную крапинку, перепонки.

Рельефных, «кубиками», как у атлета, мышц на его животе не было, вместо них были два продолговатых вала, плавно расширявшихся к паху.

Пальцы на ногах и на руках оканчивались короткими, но острыми, крепкими когтями.

А на правой щеке, навсегда врезанные в его плоть красовались четыре невероятно четкие для клейма литеры, складывающиеся в слово «ЗЛОЙ» на Общем языке.

— Нравится? — усмехнулась Удольфа.

— Я не могу рассмотреть своего мужского достоинства в присутствии неприятной мне женщины. А так, конечно, хорошо. Кстати, ты обещала мне еще чаю и трубку, после сюрприза. Неужели ведьма может обмануть?!

— Принесут через минуту. Тебе еще что-то нужно? — участливо спросила Удольфа, прежде, чем дверь захлопнулась.

— Оставьте зеркало здесь. Нужно же мне хоть одно приятное лицо возле меня.

— А жаровню? — издевательски спросила Удольфа. Она знала. И он знал, что она знает — змелюдь прекрасно переносил любую жару, но не выносил холода, он уже чувствовал, что костенеет.

— На кой ляд? — искренне спросил Редхард. — Тут и так дышать нечем. Вынесите ее отсюда.

И жаровню вынесли.

А жаль.

…Удольфа не обманула Врага-с-улыбкой. Через несколько минут на подносе внесли чай и его трубку. Принесший это человек замер на пороге, явно боясь подходить к змелюдю, уже покалечившего одну из ведьм, будучи прикован к стене.

— Иди ко мне, дурень. Я не дотянусь до чашки, — прошипел Редхард. — Или дождемся Удольфу, и я скажу, что ты не выполнил ее приказа? Я не трону тебя, обещаю.

Слуга слегка приободрился, но большого подъема, признаться, не выказал. Он медленно приблизился к Редхарду, слегка наклонил голову и прошептал: «Удольфа велела напоить тебя твоим чаем, так как она не спросила, какой ты любишь, мы взяли из твоего запаса».

— Пои, — согласился Редхард, и слуга расторопно напоил его чаем из подобия соусника с длинным носиком, что для змелюдя, с его жесткими губами, было удобнее, чем из чашки. Трубку же он просто вставил Редхарду в зубы. Покурив, Редхард сказал: «Повесь мне трубку на шею так, чтобы я мог достать ее языком, если снова захочу курить. Не бойся, на эту мелочь Удольфе наплевать». Слуга повиновался и ушел. Редхард снова осмотрел себя в зеркало, полизал ожоги, что слегка умерило боль. Обо всем остальном, о том, что было, о плене, о Ролло, о дальнейшем он запретил себе думать. Всему свой черед.

В глазах потемнело, и он рухнул во тьму, успев понять: «Чай. Что-то было в чае».

Когда он очнулся, то понял, что ведьмы просто уяснили урок — его хвост был намертво закреплен в стальном обруче, вбитом в пол, пока он спал.

Редхард растянул рот в жуткой усмешке, обнажив бесчисленные зубы. Кажется, он тут надолго.

Он опустил тяжелые, морщинистые веки и задумался, вспоминая…

Он пробрался в подземелье Дома Ведьм слишком легко, стоило это лишь одного тихо удавленного стражника. Ни охотничьих нетопырей, ни заговоров на дверях… Сельский амбар сложнее обокрасть. Расслабились или засада?

Он удвоил, утроил, удесятерил осторожность, он замирал при каждом шорохе, с запястья его свисала удавка, в руке он держал нож, а на другом плече нес он труп удавленного стража и потайной фонарь.

Все ниже и ниже шла лестница. Слишком чистая, как он вспоминает теперь. Слишком легко поддался отмычке замок, а точнее, слишком смазан и ухожен был замок и петли.

Ролло он нашел в седьмом от входа каземате. Это была последняя камера в коридоре, который шел от двери, дальше следовал небольшой зал, от которого, как от центра паутины, разбегались нитями во тьму коридоры и туннели.

Друг его сидел на деревянной лавке, подперев кулаком голову и смотрел в стену. На плечи его было наброшено какое-то тонкое, драное одеяло. Редхард успел рассмотреть все это в окошечко, прорезанное в двери камеры Ролло и перекрещенное решетками.

Замок поддался отмычке и Редхард вошел в камеру. Ролло равнодушно повернул к нему голову и, узнав, застонал, как от смертной боли, застонал искренне, по-настоящему. Что с ним сделали, подумал Редхард. Он прекрасно знал этого человека и знал его стойкость к боли.

— Духи темного мира, Редхард! — просипел Ролло в отчаянье, — я думал, что ты достаточно жесток, чтобы не клюнуть на эту слюнявую муть — спасение бесполезного старого дурака! — Редхард видел, что Ролло говорит правду и понял, что в этом мире у него и в самом деле есть друг.

— В сердце даже самого жестокого человека есть маленькая, потайная и опасная для него комнатка, — пожал плечами Враг.

— А труп-то тебе на кой?!

— Вставай, старый хрен, причитать будем потом. Дуэтом. Труп положим вместо тебя, так что отдай ему это свое роскошное одеяло, — быстро скомандовал Редхард. Ролло повиновался. Редхард, подоткнув усопшему одеяло, протянул было Ролло свой меч, но тот молча показал ему ладони — пальцы были отрублены, что называется, под корешок.

— Иди за мной, быстро, — приказал Враг и, заперев дверь, шагнул в сторону выхода. Ролло замешкался на миг. Редхард обернулся и глаза его помертвели.

…Огромное, с хорошего рысака величиной, чудовище, мерцая лысой красно-зеленой кожей, покрытой лишаями размером с тарелку и гнойниками с яблоко величиной, распространяя запах мертвечины, словно вылилось из тьмы туннеля за спиной его единственного друга. Стрелять Редхард не мог, «огнебои» его были заряжены «цепными» пулями и он непременно угодил бы в Ролло.

— Ролло, сзади шайтар! — он узнал эту мразь, с такими он уже имел дело.

Ролло действительно постарел. Он не успел ни толком обернуться, ни прыгнуть вперед, когда омерзительные, колоссальные челюсти шайтара раздавили ему голову, как ягоду клюквы. В следующий миг страшный грохот из шести стволов двух «огнебоев», слившись с воем Врага, прокатился по туннелям и катакомбам Дома Ведьм Веселого Леса. Искромсанное тело шайтара рухнуло на тело Ролло, а на Редхарда сверху в тот же миг упала тяжелая шелковая сеть. Еще одна. Еще. Еще. Сети с грузиками падали и падали, а из боковых коридоров спешили к нему вооруженные служители ведьм Веселого Леса. Тяжкий удар обрушился ему на голову и все померкло.

Враг-с-улыбкой скрипнул своими бесчисленными зубами и открыл глаза.

…В городок Редхард въехал во второй половине дня, в час Неба. До заката было далеко и Редхард надеялся, что общение с бургомистром времени займет немного, успеется и побродить по городку, кстати, довольно большому, чистенькому и аккуратному, а может, и поговорить с людьми. Дома и улицы словно были отбиты по нитке, ровными рядами стояли лабазы, склады попадались только на окраинах, хотя во многих городах и побольше этого Редхарда встречал полную строительную неразбериху. Но тут все было не просто аккуратно, а даже, скорее, чопорно. И при этом, совмещая несовместимое, очень уютно.

По мощеной булыжником («Еще один признак хорошего достатка» — отметил Редхард) улице, Враг проехал к центру города, рассудив, что ратуша может быть в таком правильном городке только там. Так оно и оказалось, а пока он любовался ухоженными домиками, крытыми черепицей, с обязательным цветником перед заборчиком, выходящим на улицу. Внезапно он понял, что и стены домов, и заборчики (очень, кстати, невысокие заборчики), выкрашены в один цвет. Низкие заборы удивили его. Город жил в страшном соседстве с Веселым Лесом, как ни крути. Может, жители просто понимают, что ведьму или какую иную нежить забором не остановишь, а потому и не тратятся на лишние доски? Может быть, и так. А может быть… А что может быть? Отвечать на вопросы, возникающие в голове, было рановато, пока Редхард буквально впитывал новое место. Обдумывать свои наблюдения и впечатления и делать выводы он будет позже.