…Да когда же кончится этот бесконечный полет в никуда?! Стена ледяного воздуха, как ему казалось, неохотно расступалась навстречу, насмешливо свистела в ушах, страх исчез совершенно, осталось лишь… Да ничего не осталось. Мимо него вверх пролетали желтые теплые пятна, он уже не понимал, что это было, просто отмечал, как увиденное. Время внезапно кинулось вперед, стена воздуха резко разошлась и страшный, дикий, совершенно безжалостный удар сотряс его. Все исчезло. Больше не было ничего.

Совсем.

«Даже в своих снах я вижу свою ненужность». Мысль была чужая, пришедшая откуда-то извне, не его мысль. Всадник тронул поводья, и конь пошел чуть быстрее. Начинало смеркаться, а он только-только подъехал к лесу. Ночевать в чаще ему совершенно не хотелось.

Всадник, о котором идет речь, очень прямо держался в седле. На голове его красовалась широкополая и очень высокая остроконечная шляпа, украшенная пряжкой зеленого металла, надвинутая на самые брови, а поднятый и застегнутый воротник его длинного кожаного кафтана, полы которого хлопали по его сапогам, скрывал лицо почти до самых глаз.

Сзади был приторочен какой-то длинный объемистый сверток, видимо, с вещами, а может, и с постелью путника.

С правого бока свисал длинный прямой меч в истертых ножнах, а с левого — нечто среднее между шпагой и стилетом вообще безо всяких ножен, на широкой перевязи. По своей длине и форме рукояти это была совершенная шпага, а вот четыре дола по всей длине оружия, делали ее клинок похожим на щепотку из четырех пальцев, сходящих к концу на иглу и расширявшихся по мере приближения к гарде, вздумай кто посмотреть на оружие не сбоку, а с острия.

В поводу он вел вторую лошадку, крупную, крепкую, прекрасно упитанную. Предназначалась она для перевозки поклажи, а потому вся была увешена тюками, коробами разной длины, узлами, узелками и свертками.

Так ехал он, погруженный в свои мысли, которые на поверку разбавлялись и невесть откуда пришедшими, машинально отмечая, что по обеим сторонам дороги, не отставая от него в скорости и стараясь сохранить незаметность, движутся еще четыре человека, пешие. Ему было глубоко наплевать — Ведьмин час еще не бил, а ни одна нежить не кинется в чужое время на путника, который ничем не нарушил пока законов леса.

Конь внезапно встал, остановленный чьей-то жесткой рукой. Всадник поднял глаза — прямо в лицо ему смотрел черный зрачок «огнебоя», однозарядного оружия, которое сам он недолюбливал из-за чрезмерного шума и грохота, возможности разрыва прямо в руках стрелка, а заодно из-за того, что его было слишком долго заряжать. Ствол «огнебоя» был так близко, что он видел даже крохотные раковинки по железу. Он успел бы, скорее всего, увернуться от выстрела. Но что, если «огнебой» заряжен «цепной» пулей — двумя кусками свинца, соединенными цепочкой или рублеными гвоздями? Да и движение в кустах словно бы говорило, что любое резкое движение может дорого обойтись. Он медленно закрыл глаза и так же медленно открыл, посмотрев, наконец, в лицо того, кто навел на него оружие. Лесники. Этого следовало ожидать, разбойники шумные «огнебои» тоже недолюбливают, да и стоит он очень дорого, а лесников ими снабжают за счет казны округа.

— Кто ты такой? Зачем ты едешь по лесу ночью? — это спросил кто-то из-за спины, голос был сиплый, простуженный, но очень суровый. Работа у лесников нервная, то браконьеры, то бандиты, то беглые преступники или рабы, куда более опасные, ибо привыкли в рабстве к людоедству, а самое главное — нежить, бич любого подразделения лесников, ибо поделать с ней они почти что ничего не могут, а вот за то, что творит нечисть, спрашивают с них. Так что нрав у них с годами становится ничуть не мягче, чем у тех же разбойников, а некоторые из них даже совмещают свое ремесло и разбой. Исходя из этого, злить эту публику без крайней нужды определенно не стоило.

— Меня зовут Редхард, по прозвищу «Враг нежити», — негромко ответил верховой, — я еду в селение Кривая Береза по приглашению бургомистра.

— Редхард Враг? — в голосе спрашивающего одновременно слышалась и недоверчивость и почти что детский интерес. — Покажи приглашение, уважаемый, только медленно!

— Мне некуда торопиться, — пожал плечами называвший себя Редхардом и медленно вытащил из рукава свернутое рулоном приглашение, с которого свисала свинцовая печать правления Кривой Березы, как смог убедиться тот, кто навел на Редхарда «огнебой». Редхард тряхнул приглашением, чтобы оно развернулось, и лесник мог ознакомиться с его содержанием.

— Да, — кивнул тот своим товарищам, вышедшим из кустов с обеих сторон дороги. Редхард не ошибся, всего их было четверо — крепких, рослых мужчин. — Это в самом деле Редхард по прозвищу «Враг нежити» и едет он в наше село.

— Лучше бы тебе заночевать у нас, Редхард, — сказал другой, — скоро ударит час Ведьмы и лес станет опасен даже для тебя. К тому же это будет неоплаченная опасность, — он усмехнулся.

Так же медленно Редхард повернул к нему голову.

— За честь и удовольствие для себя почту ваше предложение и принимаю его, — неторопливо сказал он.

Очень скоро четверо лесников и Редхард, которого редко, когда называли полным прозвищем — «Враг нежити», а обычно довольствовались коротким «Враг» добрались до скрытой в чаще избушки, сложенных из поистине необъятных сутанков, крытая не модной черепицей, а досками толщиной больше четверти, сложенными коньком. Не обошлось и без медвежьего черепа, глядящего в лес, конского хвоста и ставней, закрывавшихся, в отличии от ставней в обычных домах, позади окон — внутри жилья.

Избушка обнесена была частоколом в полтора человеческих роста, с толстыми, окованными, как и положено, железными полосами, воротами, смотревшими на юг. Ворота заскрипели, толкаемые изнутри еще до того, как спутники Редхарда успели в них постучать. В проеме показался пятый лесник, остававшийся, по обычаю, дома. Он не сказал ни слова и ничего не стал спрашивать, впустил во двор маленький кортеж и заложил ворота тяжелым брусом, тоже окованным железом.

Редхард быстро окинул взглядом двор своего неожиданного пристанища. К забору со всех четырех сторон, приставлено было по широкой лесенке, так, чтобы при нужде все четыре лесника могли смотреть или сражаться сразу на все четыре стороны, пока пятый караулил бы ворота. Был во дворе и колодец с длинным, кривоватым «журавлем», а земля была устлана деревянными шашками, что наверняка бывало очень кстати в осенние дождливые месяцы. Как раз заходил сентябрь, обещая, что скоро вся земля утонет в грязи. Стоял у стены и небольшой хлев, где властно похрюкивали свиньи, молча, ненавидяще уставился на чужого огромный волкодав степной породы, а лошадей Редхарда, за неимением конюшни, оставили прямо в крытом дворе. Редхард снял с лошадей седло и поклажу, заботливо накинул на каждую попонку, сунул подмышку какой-то тючок и, повинуясь жесту последнего лесника (остальные уже скрылись в доме) шагнул за порог, одновременно снимая свою высокую шляпу. Этого требовал обычай, этого же требовала обычная необходимость — дверной проем был невысок и шляпа слетела бы с его головы.

Редхард вошел в дом, прикрыл за собой дверь, не трогая засова и крюка, поклонился горящему у северной стены без окон, очагу и скинул с себя свой длинный кафтан вместе с перевязями меча и странной его шпаги. Плащ он повесил на колышек, вбитый в стену, на соседних уже висели плащи лесников. Шляпу свою он пристроил туда же. На колышек же повесил он свое оружие.

Под его длиннейшим кожаным кафтаном с длинным разрезом сзади, оказались в карманах кожаной сбруи, надетых поверх суконной куртки с высоким горлом, два трехствольных «огнебоя», без прикладов, само собой, а с удобными деревянными рукоятями и с более короткими, чем у «огнебоев» лесников, стволами. Лесники молча и понимающе переглянулись. «Огнебои» были из новых, с курками и кремнем вместо фитиля, как у их оружия, и стоили целое состояние. А уж трехствольный «огнебой» им довелось видеть впервые. Висели они стволами вверх, чтобы невзначай не выкатились пули или чем там они были у Редхарда заряжены.