— Заткнись, мразь, — резкий голос послышался с крыльца и сквозь толпу протолкался Редхард Враг, в своей высокой шляпе и кожаном плаще. Папаша подавился гневным возгласом и оттого молча кинулся на Врага. Кулак его уже почти долетел до лица охотника, как оказался пойман в ладонь Редхарда. Редхард стиснул пальцы и папаша, заскулив, присел на корточки.

— Еще раз дернешься — сломаю кости, — бросил Редхард, отпустив отца и присев у ребенка, пальцами, как лапками паука, пробежался по лбу несчастной, по шее, опустился лицом к самой ее израненной шейке, принюхался и встал, отряхивая коленки.

— Это был не вампир. Ребенок убит в час Шакала, для вампира слишком рано. И ни один вампир, если не хочет, чтобы люди разорили все кладбище в его поисках, не убьет в своем городке и уж тем более, не бросит труп так нагло. Ее убили ведьмы. Ведьма Веселого Леса. Видимо, они дошли уже и сюда, — негромко обратился он к онемевшей и превратившейся в слух, толпе. — Я еду в Веселый Лес. Довольно. Слишком много о нем говорят, пора бы и поубавить поводов для слухов. Завтрак, чай, три фунта чая с собой в стеклянной банке! — крикнул он в дверь гостиницы и взбежал по ступенькам.

Вскоре он спустился вниз по ступенькам, где слуга уже держал в поводу его лошадей, привязал чембур к седлу коня, на котором ездил верхом и уехал, напевая свою любимую песню:

«Видимо, нигде» — ответил он про себя на свою же песню. Выехав из города, он не торопясь ехал по дороге, временами спрашивая встречных, не попадалась ли им в пути женщина невиданной красоты, путешествующая верхом. Один крестьянин, возившийся в придорожном огороде припомнил такую, которую он видел сразу после того, как, значит, солнышко-то взошло. Расписывая фигуру и внешность всадницы, огородник так разошелся, что зажмурился и пустил слюни себе на бороду. Редхарду внезапно очень захотелось дать ему в зубы, но взамен этого он вознаградил мужика третью серебряного лярта и поехал дальше.

Веселый Лес… Веселый Лес — веселые песни, подумалось ему и он усмехнулся своей незаметной улыбкой. Кому-то до зарезу надо было отправить его в Веселый Лес. Кому? Да желающих, судя по всему, было навалом — бургомистр, ковен Веселого Леса, а может, вся окрестная нежить, а может, и не только окрестная, крови им он попортил немало, хотя и убивал не всегда. Но порой унижение страшнее смерти, а на это он, скажем правду, редко, когда скупился. И вчера он был готов овладеть этой красивой ведьмой просто для того, чтобы сломать ее, но что-то остановило его. Может быть то, что он никогда раньше не брал женщин силой, даже ведьм, они обычно сами предлагали ему себя, кто бескорыстно, а кто и спасая шкурку.

Редхард дождался полудня и свернул с торной большой дороги в лес, на тропинку, которая вскоре привела его на совершенно роскошную лужайку, с родничком, обложенным камнями и высокой, сочной травой. Он освободил лошадей от уздечек, чтобы не мешать им пастись, а сам уселся под раскидистой плакучей ивой, задымил трубкой, задумался. Он понимал, что ему, с двумя лошадьми, одна из которых нагружена его скарбом, ведьму, которая мчалась, он не сомневался, мчалась сейчас в Веселый Лес даже не о двуконь, а о треконь, если можно так выразиться, ни за что не догнать. Да и к чему? Он понимал также, что они все равно обязательно встретятся в Веселом Лесу. Она сама встретит его, хотя бы для того, чтобы затолкать его медяк, монету, которую платили шлюхам портовых притонов самого низкого пошиба, в глотку. Он улыбнулся и закрыл глаза.

…Стыда совершенно обнаженный Редхард не испытывал. Половые органы рептилии скрывались в особенных складках шкуры внизу живота совершенно, чтобы ему было, чего стыдиться. Он уже знал, что сделает, если ведьма, та самая Ребба из поселка, по глупости подойдет ближе. И просто молил небо в глубине души, чтобы она сделала это. Ему было уже наплевать, что произойдет потом. Да и какое могло быть у него «потом»? Светлое и радостное? Случилось худшее из того, что может случиться вообще, а для охотника за нежитью — тем более. А уж для Редхарда Врага! Постарайся выдумать что-то похуже, вряд ли получится. И ведь чутье предупреждало его. Да и пес с ним. Что плакать по убежавшему молоку? Этим он почти никогда не занимался, предпочитая решать проблемы, чем жалеть себя и винить мир или окружающих его.

А она, гордая, довольная, победительная, добившаяся своего, стояла на пороге, распахнув дверь.

— Что, мечта женщин, неужели ты больше не хочешь меня? Я не вижу, чтобы ты хотел! — издевалась ведьма, стоя, однако, пока что вне пределов того, чтобы он мог сделать то, что задумал. Руки и ноги его были прикованы к стене стальными кольцами, а шею удерживал стальной ошейник, тоже, в свою очередь, вмонтированный в камень и имевший острые шипы на внутренней своей поверхности. Потолок был где-то очень далеко вверху, а повыше по стенам были расположены галеркой балкончики, видимо, для того, чтобы зрители могли полюбоваться или самим пленником, или же тем, что с ним сделают. В том, что сделают обязательно, он не сомневался ни секунды, но пока что хотел успеть сделать хоть что-то сам.

Она двинула плечами и плед, в который она была закутана, сполз на пол, обнажив ее совершенно.

— Да, — ответил он, голос был низкий, шипящий, свистящий, нечеловеческий, — не хочу. Не та ты девочка, чтобы хотеть тебя всякий раз, когда видишь. Сказать по чести, не то, что «не всякий раз», а вообще никак. Я потому тогда тебя и отпустил. Насиловать такое… Это насилие над самим собой. Но есть один способ…

— И какой? — глаза девушки наливались бешеной, лютой яростью.

— Если ты подойдешь ко мне и тщательно вылижешь мне низ живота, видишь, там, где складки, то, если ты рождена под самой счастливой звездой, ты получишь, чего добиваешься. Хотя, конечно, я уже жалею, что тебя научил, — сказал сокрушенно Редхард. — Теперь тебя точно не отвадишь.

Не помня себя от ярости, ведьма шагнула вперед, поднимая руку с палкой, с которой и вошла в его камеру. Моментально пропустив между ног свой хвост, Редхард, со страшной силой воткнул его кончик, покрытый костяными чешуйками и напоминавший острие копья в обнаженную ногу ведьмы, которую та как раз выставила вперед, шагая к нему. Он метил в пах, но не дотянулся. И со всей доступной силой провернул свое странное, но, как оказалось, вполне эффективное оружие, на четверть вошедшее в плоть ведьмы. Хвост слушался его как рука или нога. Ребба взвыла и упала на колено, побежала кровь. Второй удар пришелся ей по предплечьям, и она сообразила откатиться назад.

— Да, девочка, — прошипел Враг-с-улыбкой, — не так уж это и просто — любить змелюдя.

На вопли ведьмы сбежалась охрана, но подойти к Редхарду не решились, просто потому, что он принадлежал старшей ведьме — мистре Удольфе.

Вскоре появилась и она, в сопровождении своих дуэний. Редхард прикрыл глаза. Она была слишком красива. И ему казалось, что это несправедливо. Почему, он и сам не знал толком, но временами он думал, что такая красота должна даваться лишь той, кто несет добро и свет, но случай слеп, а боги порой любят пошутить. И сияющая невероятной, ослепительной красотой, красотой, сотканной, казалось, из грез всех мужчин мира, мистра Удольфа была ему невыносима.

— Глупая курочка! — чуть подняла голос Удольфа, — твой счастье, что он не обезобразил тебе лицо или не лишил глаза. А теперь знай, что слизь, которая выделяется при ударах когтей или хвоста, при укусе змелюдя, не даст моему волшебству убрать шрамы бесследно, против этой отравы нет средств, она много старше любой человеческой магии.

— Краткая лекция о змелюдях, прочитанная в ведьминой берлоге ведьмой-самоучкой змелюдю, — раздалось шипение Врага-с-улыбкой. Он засмеялся. Удольфа рассмеялась в ответ, словно рассыпав горсточку хрусталя по серебряному подносу.