Голубоглазый соул Ни субботы без танцев. Дружа с досугом, Ты разрезала воздух шелковым плугом — Подолом цветастым, кружась по танцполу, Где зажигает голубоглазый соул. Наряд полицейских, спокойных, как преторианцы, Томится – побыстрей бы закончились эти танцы, Где втихаря от них распивают отнюдь не колу. В автозак бы тебя – голубоглазый соул. Америка. Середина пятидесятых. Нет еще рокеров волосатых. До битлов еще десять лет, и если учит кто прогуливать школу — Так это он, да, именно он – окаянный соул. Почему хорошо танцуется после войн, катастроф, трагедий? Есть политик, есть генерал, хореограф за ними третий. И когда: «Создадим ООН», – заявили лобастые дядьки, Молодежь прокричала в ответ: «Создайте нам танцплощадки!» Потому что ноги поют, Потому что ноги красивы, Когда они бьют, бьют, бьют В пол танцплощадки с силой.  Не в кабинеты психологов, нет, На танцплощадки гоу — Так говорил людям тех лет Послевоенный соул. Вот они – из простых семей, живущих в многоэтажках,— Нимфы на каблучках и пижоны в подтяжках. И покуда отцы смотрят футбол, накупив валидолу, Расширяет их детям сознание голубоглазый соул. Голубоглазый блондин выходит из мрака ночного, Джинсы его – дыра на дыре, на майке – непечатное слово. В наушниках Эми Уайнхаус, все как обычно: шоу Должно продолжаться – мы знаем это и с удовольствием слушаем соул. 2017 Стихотворение к картине Магнуса Энкеля «Мальчик с черепом» …И разве мог кто-то понять – родители, родственники, учителя — по какой причине он выбрал в друзья череп? Его отец после работы сидел всегда на скамейке, что рядом с домом, курил, смотрел лениво по сторонам. Ничего интересного в их захолустном городке, разве что старинное кладбище. Кто изучал историю, не может не быть пессимистом: основное содержание мировой истории заключается в том, кто кого захватит, – мы их или они нас? Кто кого уничтожит: наша страна их страну или их страна нашу? Атилла шел завоевывать Запад. Наполеон шел завоевывать Восток. – Эй, ты что – нашел череп Аттилы? – смеялся над мальчиком отец. Мальчику нравился череп. Он закрывал глаза и представлял, что у него не один, а много-много черепов. Они белели, блестели, оскалившиеся, перед его мысленным взором. Так кончался XIX век. В XX веке мальчик вырос. Он прошел несколько войн. Он видел столько костей и черепов, что повредился умом. Он вернулся в родной город и по вечерам, выпучив глаза и по-идиотски открыв рот, топтался на том самом месте, где когда-то сидел на скамейке его отец. Но здесь Магнус Энкель передает эстафету Эдварду Мунку. Великие художники велики прежде всего тем, что знают о жизни все. И с этим как-то живут. 2017 «В осенней памяти моей…»
В осенней памяти моей Ограда – красоте высокой, Там пара снежных лебедей, Пруд, зарастающий осокой. Мещанство это или нет — Я не могу сказать наверно, Ведь есть Чайковского балет И лебедь Пушкина – царевна. Проходит время через нас И возвращается как память. Придет, и уж в который раз Во мне пылает, словно пламя. И не уменьшить его пыл, Оно накатит, опрокинет… Чтоб я, беспечный, не остыл К тому, чего уж нет в помине. 1999 Мой сосед Мой сосед, Тоссавайнен, домой приезжает под утро. Спят в окопах друзья, и невеста уснула в авто. Всполошив не на шутку на речке ночующих уток, Мерс под окна подгонит и долго не глушит мотор. Над Суоми большая луна строит кислую мину, Еще час-полтора – и начнет просыпаться народ. Столько русских вокруг, что невольно сочувствуешь финнам, По ошибке звонишь не туда – трубку русский берет. Привыкаешь к стране, где тебе улыбаются люди, Облеченные властью (но не отягченные мздой), Где над площадью главною высится столбиком ртути Просвещенный монарх – русский царь Александр Второй. С постамента царя – этой гордой и властной фигуры — Не снесли даже после проигранной Зимней войны. Он стоит как фиксатор приемлемой температуры Отношения к русским в большом организме страны. Побываешь в столице – заполнишь до самых подкорок Впечатленьями мозг, чтобы дома, уже поостыв, Вспомнить гладкие руки дорог, обнимающих город, Дом-кроссворд, что на солнце блестел клеткой окон пустых, Или Финский залив. В нем теперь и твое отраженье Где-то в складках волны… Или чайка его унесла? Возвращения вечного нет, это миф – возвращенье, Затемняющий суть: жизнь не круг, не спираль, но стрела. А мишень у стрелы за пределами этого мира — Край, куда эмигрируют все и уже навсегда. Может, там по-другому поет просветленная лира И стихи «Калевалы» озерная шепчет вода… Взглядом праздным блуждаю средь облачных серых развалин, Там зависла луна и мерцает, что твой монитор. Возвращение – блеф, возвращается лишь Тоссавайнен — Вновь приехал под утро и долго не глушит мотор. 2009 |
