– Начал читать и не мог оторваться: так интересно!

По предложению Анны Константиновны Чертковой, стали читать «Записки» вслух. Обязанность эта выпала на мою долю. Играя в шахматы, Л.Н. все-таки внимательно следил за чтением: некоторые места просил пропускать, смеялся при описании комических подробностей барской жизни, наконец, исправлял мои многочисленные почему-то сегодня ошибки в ударениях.

– Не правда ли, как интересно? – спросил он, когда мы оставили чтение по окончании игры в шахматы. – Но, к сожалению, у него есть преувеличения в описании барской жизни, преднамеренное сгущение красок…

Попрощался и ушел.

16 июня

С Чертковым Л.Н. осматривал психиатрическую лечебницу в Мещерском. Руководил осмотром директор. И он, и все врачи были с гостями очень любезны. Вечером Л.Н. делился впечатлениями:

– Все-таки думал, что впечатление будет сильнее, что меня больше взволнует. Должно быть, не сильное впечатление было оттого, что мы видели всех больных сразу, было много интересного… Сильнее бы действовало, если бы мы видели одного больного…

Приятно поразило Л.Н. доброе отношение врачей и низших служащих к больным.

– Как это хорошо – доброе отношение к больным, да и ко всем! Ведь вот эта бывшая учительница: я немного стал ей перечить, а как она взволновалась. Она жаловалась, что ей дают не ту пищу, которая ей полезна. Я говорю, что доктора ведь, наверное, знают. А когда стал прощаться, то она мне руки не подала. «Я не могу вам подать руки, потому что мы с вами расходимся во мнениях…»

Говорил:

– Удивительно то, что для врачей больные – это не люди, которых жалеешь, а это – материал, над которым они должны работать. И, пожалуй, это так и нужно, чтобы не распускаться.

Л.Н. интересовало отношение больных к религиозным вопросам. Один на вопрос, верит ли он в Бога, ответил: «Я – атом Бога», а другой: «Я в Бога не верю, я верю в науку». Второй ответ особенно поразил Л.Н.

Между прочим, по дороге в больницу Толстого остановил крестьянин.

– Что вам? – спросил Л.Н.

– Да я слышал, что вы счастье отгадываете, – ответил тот.

Он обратился к Л.Н. как к знахарю, и тот сделал, что мог сделать, объяснил крестьянину свое понимание жизни.

Вообще за эти дни, то есть за время пребывания у Чертковых, Л.Н., по-видимому, чувствует себя очень хорошо. Всегда такой оживленный, разговорчивый. Думаю, что он отдыхает здесь после суеты у себя дома. Да и самая сравнительная простота чертковского домашнего обихода, как мне кажется, гораздо больше гармонирует со всем душевным строем Л.Н., чем опостылевшая ему «роскошь», а главное, хоть и не полная, но несомненная аристократическая замкнутость яснополянского дома.

17 июня

Л.Н. работал снова над предисловием к «Мыслям о жизни», которое переписывается для него почти каждый день по два раза. Говорил, что теперь кончил его, только дал еще для просмотра Владимиру Григорьевичу.

– Кажется, кончил, – говорит Л.Н., – признак тот, что у меня мозг хорошо работает.

После обеда (в час дня) он ездил верхом в сопровождении Черткова в соседнее село Троицкое. Встретили по дороге даму-дачницу, приветливо поклонившуюся. Л.Н., по словам Владимира Григорьевича, снял шляпу и раскланялся, «как маркиз».

Чертков рассказывал также о всегдашней привычке Л.Н. ездить там, где труднее.

– Все косогоры и рвы, какие есть на пути между Мещерским и Троицким, он проехал, – шутил Владимир Григорьевич.

Кто-то стал говорить о том, как на днях Л.Н. перебрался через отверстие в плетне и перед удивленной домашней экономкой вдруг появился, как она рассказывала, «прямо из помойной ямы».

Стоял общий хохот.

Вдруг входит Л.Н. Владимир Григорьевич передает ему содержание разговора.

– Да, я держусь пословицы о том, как прямо ехать, – произнес Толстой, – вы не знаете? «В объезд ехать – к обеду дома будешь, а прямо ехать – дай Бог к вечеру».

Рассмешил всех еще больше. А пословица эта к Л.Н. очень идет. Вспоминаются мне его плутания вокруг Ясной Поляны.

Владимир Григорьевич показывает Толстому сборники «Песен свободных христиан» своей жены Анны Константиновны, присутствующей тут же. Л.Н. подошел к фортепиано, просмотрел песню «Слушай слово», а я спел один куплет ее под его аккомпанемент.

– Браво, браво, – похлопал он в ладоши, вставая из-за фортепиано.

И за обедом повторил с улыбкой:

– Хорошо поете. В самом деле, хорошо. Голос такой хороший.

Вечером сошлись все за чаем.

Передам возникший за столом комический разговор «о таракане».

– Представьте, а у меня в комнате тараканы! – говорил Л.Н. – Я сегодня два раза видел.

– Ах, боже мой! Только один таракан? – спрашивает с испуганным выражением лица Владимир Григорьевич.

– Не знаю, один ли, я его два раза видел.

– Вам это неприятно?

– Да нет, что же, если он один.

– Можно изловить его, – говорит кто-то.

– А я думаю, – возразил Чертков, – что лучше этого не делать, чтобы не обнаружить, что он не один. Лучше оставаться в приятном заблуждении. Он коричневый? – спрашивает он.

Л.Н. старается припомнить цвет таракана. Компетентные люди объясняют, что собственно тараканы по виду – черные и большие, а маленькие и темно-желтые – это прусаки.

– Вот у меня маленький и темно-желтый, – говорит Л.Н.

– Так, стало быть, это не таракан, а прусак, – заключает Владимир Григорьевич при общем смехе.

– Стало быть, прусак, – соглашается Л.Н.

– А где Валентин Федорович? – спрашивает он вдруг через минуту. – Что же вы не поете?

Я встал и спел «Лихорадушку» Даргомыжского, по просьбе Чертковых, которым я пел эту песню вчера и еще раньше.

– Quasi народная, – заметил Л.Н.

Потом я спел еще народную песню «Последний нынешний денечек».

– Прекрасная песня, прекрасная песня! – говорил Толстой.

Похвалил у меня ясную дикцию. Затем ушел, а без него организовался хор, с которым я пропел еще две песни.

18 июня

От одной особы Л.Н. получил письмо с просьбой прислать триста рублей на лечение мужа от нервной болезни.

– Жалко, что я «откупался», – говорил он, – а то сколько бы хороших вещей можно было написать! Вот хотя бы об этой женщине…

– Да вы и пишете хорошие вещи, – сказал Владимир Григорьевич, намекая, очевидно, на пьесу, которую пишет Л.Н.

– Должно быть, я стал к себе строже, – ответил тот.

19 июня

Вчера Толстой начал и сегодня кончил новую статью «Славянам», написанную по поводу приглашения его участвовать в славянском съезде в Софии. Вчера он кончил предисловие к «Мыслям о жизни», но сегодня все-таки еще поправил его немного. Поправку, как он говорил мне, ему хотелось сделать следующую. Он писал в предисловии о «любви к Богу и другим существам». Чертков, если не ошибаюсь, предложил ему выпустить слова «любовь к Богу». Лев Николаевич согласился, но сегодня решил выражение это заменить выражением «сознание Бога».

– Это гораздо яснее и сильнее, – говорил мне Л.Н., излагая сущность новой поправки.

Просматривая ноябрьский и декабрьский выпуски «На каждый день», он некоторые мысли снял и просил меня вместо них подыскать другие, однородные по содержанию, из его же сочинений. Замена, которую я сделал, была им одобрена.

Вчера заболела оспой маленькая дочка одного из работников, и всем обитателям дома была сделана прививка оспы, за исключением Владимира Григорьевича, отказавшегося от прививки по принципиальным соображениям, Александры Львовны и Анны Константиновны, как не вполне здоровых физически, а также, конечно, Л.Н.

Последний говорил о бесполезности прививки.

– Нечего стараться избавиться от смерти, все равно умрешь.

– Да не все хотят умирать, – возразили ему.

– И напрасно.

Пришло письмо М.А.Стаховича о том, что Столыпин разрешил Черткову жить в Телятинках, пока там будет гостить его мать. Всеобщее ликование.