Очевидно, что совестливой и чуткой старшей дочери Л.Н. только и можно жить в подобной обстановке, забывая или, вернее, сознательно отстраняя те беспокоящие мысли о беспросветной нужде и духовной задавленности, свивших себе гнездо тут же, рядом – рукой подать – в деревне, за четверть версты от этого особняка с его роскошью и изобилием.

3 мая

Днем Л.Н. читал в парке. Потом, после обеда, повел смотреть, как цветет каштан.

По дороге говорил:

– Как хорошо! Всё это для меня как-то ново. Точно это видишь в первый или в последний раз. А птиц сколько: горлинки, соловьи. Ах, как хорошо соловьи поют! А давеча высоко летят два коршуна и орлы.

– А дуб видели? – спрашивал он нас с Душаном.

Здесь в парке растет дуб, не менее чем трехсотлетний, вокруг ствола которого могут сесть двадцать четыре человека. Душан видел, а я еще не видал его. Татьяна Львовна с дочкой пошли показывать мне его, а Л.Н. вернулся домой.

Вечером слушали пластинки с Варей Паниной – Л.Н. понравилось, а одна вещь, исполненная Вяльцевой, ему ужасно не понравилась.

Вернулся из поездки в уездный город Новосиль хозяин, Михаил Сергеевич Сухотин. Он состоит почетным мировым судьей и ездил судить. Рассказывал комические подробности суда и художественно передразнивал председателя. Он сам, участвуя в этой комедии суда, очень уморился.

– А плюнуть вам на всё это нельзя? – спросил Л.Н.

– Нет уж, доживать надо, – отвечал Сухотин.

– Я знаю, – продолжал Толстой, – что вы для дела полезны, один вносите в него разумное, но для вашей души-то оно ничего не дает.

Просил у Татьяны Львовны что-нибудь почитать. Она предложила «Записки врача» Вересаева. Л.Н. отказался. Ему особенно хотелось Семенова.

Говорили о каком-то мыле. Л.Н. спросил, вегетарианское ли у него мыло.

– Нет, – ответила Татьяна Львовна.

– Да ты не думай, что я такой педант, – возразил он.

4 мая

Утром Л.Н. заглянул в комнату Татьяны Львовны, где я на «ремингтоне» переписывал предисловие к «Мыслям о жизни», уже давно начатое Л.Н., но всё еще не обработанное окончательно.

– Бог помочь! – сказал он, просунув голову в дверь. – Всё пощелкиваете?

О предисловии этом Л.Н. говорил:

– Должно быть, правда, как Белинький говорил, что буду до смерти писать и не кончу.

Белинький, переписывавший это предисловие уже много раз, как-то сказал, в ответ на сетования Л.Н., что он затрудняет его перепиской:

– Хоть до самой смерти можете писать, Лев Николаевич, и исправлять, – я всё буду переписывать.

– Как спали? – спросил Л.Н. кто-то за завтраком.

– Хорошо. Сколько снов! Все хорошие, удивительные. Я даже хотел записать целые мысли. Сны интересны тем, что в них отражается психология людей, характеры людей в них представляются психологически верными.

За обедом был один из соседних помещиков. Л.Н. рассказывал впечатления своей прогулки и сказал, между прочим:

– Если бы Наполеон воевал в Новосильском уезде, то он непременно остановился бы в Кочетах: самое высокое место и открывается вид во все стороны.

Вспомнили недавно полученную пьесу Бернарда Шоу о Наполеоне. Л.Н. находит, что она написана плохо, искусственна.

– Нет конца остроумного и никакого смысла, содержания. Описываемые лица говорят не то, что могли бы говорить, а то, что хочет говорить через них Шоу.

Вечером Л.Н. читал вслух отрывок из рассказа Семенова «У пропасти». Потом он начал, а кончила Татьяна Львовна рассказ тоже Семенова «Алексей заводчик». И то и другое восхищало Л.Н.

– Так вся крестьянская жизнь встает, – говорил он, – и, знаете, так – снизу. Мы все видим ее сверху, а здесь она встает снизу.

Говорил, что видел в шкафу сына Сухотина стереотипное парижское издание французских классиков: Ла Боэти, Руссо и др. и соблазнился ими, начав читать.

– Интересно, что будут читать мои правнуки? – говорил Л.Н. – В наше время был определенный круг классиков и было известно, что нужно прочесть, чтобы быть образованным человеком. А теперь выпускается такая масса книг! У меня один посетитель требовал сказать, кто такой Кнут Гамсун. Таких Кнутов Гамсунов в художественной области – легион, а в политико-экономической области, то есть в области общественных вопросов, – море!..

Почты, то есть писем для Л.Н., еще не было: не успели переслать из Засеки. Газет тоже не было, кроме выписываемых здесь, чему Толстой был «очень рад». Вообще эти первые два дня в Кочетах прошли в высшей степени спокойно. У Л.Н. нет обычной мучающей его изжоги, что даже странно.

– Я даже чай пью у вас с удовольствием, – говорил он Татьяне Львовне.

5 мая

Сегодня я узнал, что Л.Н. по утрам сам выносит из своей комнаты ведро с грязной водой и нечистотами и выливает в помойную яму. В пальто, в шляпе, прямой, с задумчиво устремленным вниз взглядом, он быстро шел мимо окон нашей с Душаном комнаты, неся наполненное большое ведро… Л.Н., как сказал Душан, делает это и летом и зимой.

Одна из черт его характера: он очень любит знакомиться с новыми людьми. Просил Сухотина познакомить его с соседним помещиком, богатым, странным стариком, князем Голицыным, одиноко и замкнуто живущим в своем огромном доме. Сказал, что будет знакомиться с крестьянами в Кочетах.

Утром Л.Н. читал Л а Боэти «Добровольное рабство» в подлиннике.

– Писатель шестнадцатого века, а такой анархист, – произнес Л.Н. и прочел из предисловия страницы о покорении Киром Лидии, а затем мысль, которую он выписал себе в книжку, о том, что история (то есть наука истории) скрывает правду.

– Как это верно! – воскликнул Л.Н.

На мое замечание, что существует мнение, будто произведения Ла Боэти неискренни и представляют только упражнения в красноречии, он заметил:

– Какой вздор! Это именно был юноша, еще не одуренный наукой и не уверовавший в правительство.

Привезли почту. Мне пришлось во второй раз зайти к Л.Н.

– А вы, как и полагается молодому человеку, здоровы и бодры? – спросил он.

– Да.

– Это хорошо. Помогай Бог.

Вечером читал вслух мысли Ларошфуко.

– Прекрасные мысли! – говорил он. – «Можно встретить женщину, не имевшую любовников, но трудно встретить женщину, имевшую только одного любовника». Это очень верно.

– Я упиваюсь одиночеством, – говорил он затем Татьяне Львовне. – Выйдешь, и нет – ни за пятачком, ни баб, ни бестолковых, ни тех, которым помочь не можешь. Хоть это и нехорошо – жаловаться, но я все-таки имею право отдохнуть. У людей есть воскресенье, вот пусть и у меня будет воскресенье длинное.

Говорил еще:

– Леонид Семенов писал, что когда он читал крестьянам художественные произведения, то они спрашивали: «А что, это правда?» И если он отвечал им, что это вымысел, то на них это не производило уже никакого впечатления. И это совершенно понятно. Рассказ должен быть правдивым описанием или притчей, но для притчи нужно глубокое содержание.

Перед уходом спать говорил мне, Душану и Михаилу Сергеевичу, у нас в комнате, о полученной им сегодня книге Иванова-Разумника «О смысле жизни (Ф.Сологуб, Л.Андреев, Л.Шестов)».

– Как можно искать смысла жизни у Сологуба, Чехова, о котором он, конечно, тоже упоминает! О смысле жизни учили несколько тысяч лет величайшие, гениальнейшие люди, начиная от браминов и Конфуция до Канта и Шопенгауэра – и вот всё это надо похерить, а искать смысл жизни у Сологубов, Шестовых… И нельзя назвать эту книгу глупой. Но те мыслители учили о смысле жизни преимущественно, а у этих он должен с трудом выискивать что-нибудь об этом. Описывается, как влюбилась какая-нибудь девушка, но тут кое-что есть и об этом, и вот надо это разыскать.

6 мая

Пришла телеграмма и письмо от Владимира Григорьевича Черткова о том, что ему разрешено приехать в Кочеты. Кроме того, в письме Чертков уговаривает Л.Н. начать снова ездить верхом и предостерегает его от согласия с говорящими, что не нужно писать обличительных статей. Л.Н. надписал на этом письме: «Милый человек и драгоценный друг».