Спрашиваешь еще, что если радуюсь, то чему радуюсь и какую ожидаю радость. Радуюсь тому, что могу исполнить, по мере своих сил, заданный мне от Хозяина урок: работать для установления того Царства божия, к которому мы все стремимся».

15 апреля

Л.Н. получил письмо от известного английского драматурга Бернарда Шоу. На конверте этого письма Толстой сделал пометку: «умное – глупое». В письме своем Шоу остроумничает на темы о Боге, о душе и т. п. Л.Н. не мог не отнестись отрицательно к этому легкому тону при обсуждении столь важных вопросов, о чем он резко и прямо и заявил в своем ответе английскому писателю, продиктованном мне утром же, на террасе.

Я просил у Л.Н. позволения написать от себя несколько слов в ответ на одно письмо, оставленное им без ответа, – наивное, но хорошее письмо, с просьбой о высылке денег для покупки фотографического аппарата.

– Сделаете доброе дело, – ответил Толстой. – Хорошее письмо, но как деньги, так это меня расхолаживает и руки опускаются.

Вечером за столом упомянули о ком-то, кажется об Иване Ивановиче Горбунове, что он судится по политическому делу.

– Ныне всякий порядочный человек судится, – сказал Л.Н. – Это как Хирьяков пишет: «Я не достоин этой чести, но принимаю это авансом».

16 апреля

Был сельский учитель Василий Петрович Мазурин, сочувствующий взглядам Толстого, и очень ему понравился.

– Всё те же нравственные вопросы, – говорил мне о нем Л.Н., – воспитание детей, целомудрие. Как возникнет один, так за ним поднимаются все другие, по таким расходящимся радиусам…

Сегодня Л.Н. нехорош здоровьем. Не завтракал и не хотел ехать верхом. Но потом позвал меня.

– Притворюсь, что будто бы хочу сделать вам удовольствие, – улыбнулся он, успев, видимо, заметить, что езжу я с ним охотно.

Перед этим предлагали ему разные лекарства, но, оказывается, болезнь его (печень, желудок) настолько застарелая, что обычные лекарства уже не производят своего действия.

– Ничего, ближе к смерти, – сказал Л.Н. и добавил: – Видишь, как недействительны все эти внешние средства.

Поехали в Телятинки. Проезжая Ясную, он остановился у одной избы на выезде.

– Где Курносенковы живут?

– Здесь, кормилец, – ответила баба.

– Это тебе Александра Львовна помогает?

– Так точно.

– Так вот на, она велела тебе передать! – И Л.Н. дал бабе денег.

Поклоны и благодарности.

– Ну что, муж-то все хворает?

– Хворает.

– Ну, прощай!

– Прощайте, ваше сиятельство! Покорнейше вас благодарим!

Подъезжаем к следующей избе. У порога сидит, пригорюнившись, баба. Поднимается, идет к лошади и тоже просит помощи.

– Ты чья?

– Курносенкова.

– Как Курносенкова! Я сейчас Курносенковой подал.

– Нет, та не Курносенкова, та такая-то, – и баба называет другую фамилию.

Толстой поворачивает лошадь к первой избе. Баба, получившая деньги, продолжает настаивать, что она тоже Курносенкова, но сознается, что Александра Львовна помогает не ей, а ее соседке. Л.Н. просит ее вынести назад деньги, что баба и исполняет охотно, весело улыбаясь, видимо на самое себя. Деньги передаются «настоящей» Курносенковой.

Л.Н. едет дальше, опечаленный всей историей и тем, что пришлось у бабы брать деньги обратно.

Позади идут две другие бабы и переговариваются о тех, с которыми мы имели дело.

– Что вы, бабы? – поворачивает к ним лошадь Толстой.

Те начинают ругать и настоящую Курносенкову, и выдавшую себя за нее. А идут обе в деревню Кочаки, где есть церковь, потому что говеют.

– Нехорошо, – говорит, отъехав немного, Л.Н., – вот уже и зависть, а та хотела обмануть. Это понятно. С одной стороны, нужда, с другой – вот это развращение, церковь.

И он показал рукой в сторону Кочаков, где находится приходская церковь. Я заметил, что все-таки в народе больше положительных черт, чем отрицательных. В доказательство привел те письма от простых людей, которые получает Л.Н. По письмам этим я впервые узнал ясно, что такое народ и, в частности, русский народ, что за люди в нем есть и какие могучие духовные силы в нем скрываются.

– Еще бы, еще бы! – согласился Л.Н. и вспомнил сегодняшнего учителя, человека из трудовой среды. – Ведь откуда берется!.. Вот вы говорите, – сказал он затем, – что есть люди, которые самостоятельно освобождаются от церковного обмана. Но среди них есть такие, которые всё отрицают, а основания у которых остаются все-таки церковные. Вот я сегодня имел письмо от одного такого материалиста… К ним принадлежит и Бернард Шоу. Отрицая Бога, он полемизирует с понятиями личного Бога, Бога-творца. Рассуждают так, что если Бог сотворил всё, то Он и зло сотворил и т. п. Постановка вопроса – церковная. Влияние церкви тут несомненно. Ведь в религии буддистов, конфуцианцев отсутствуют понятия Бога-творца, рая, загробного блаженства; для них эти вопросы не существуют. А у нас есть.

В Телятинках Толстой зашел в дом Чертковых и посидел некоторое время с друзьями. Поехав назад, мы хотели было пробраться в красивый еловый лесок за деревней, но не могли переехать через ров, Кочак и через канаву, которой окопана находящаяся здесь помещичья усадьба. Тогда отправились опять по дороге.

Сидя на лошади, я прочел полученное мною в Телятинках письмо от неоднократно уже упоминавшегося в дневнике студента Михаила Скипетрова, знакомого Л.Н. Письмо затрагивало интересовавший меня вопрос – о взаимоотношении духовного и телесного начала в человеке и о возможности гармонического объединения этих начал в его жизни и деятельности. Я ни разу не собрался предложить об этом прямо вопрос Л.Н., хотя мнение его мне, разумеется, было бы интересно узнать. Теперь представился повод и удобный случай к этому…

Я догнал Толстого на своей лошадке, сообщил о получении письма от Скипетрова и попросил позволения поделиться содержанием этого письма. «Они, – писал Скипетров о Сереже Булыгине и еще об одном из наших друзей, – живут только для Бога. Этому я не завидую и к этому не стремлюсь… Моя жизнь должна быть равнодействующей между животной и божеской… Человек должен быть одной прекрасной гармонией».

– Как я всегда это говорил, – сказал Л.Н., прослушав меня, – так и теперь скажу, что главная цель человеческой жизни, побуждение ее, есть стремление к благу. Жизнью для тела благо не достигается, жизнь для тела доставляет страдания. Благо достигается жизнью для духа.

Я указал, между прочим, на то, что в своем письме Скипетров стремится везде вместо слова «Бог» подставить слово «Разум».

– Это от учености, – ответил Л.Н. – Но те, кто еще не освободились от ее влияния, могут, освобождаясь, стать на нормальный путь. И он стоит на нормальном, как мне кажется.

– Где-то я читал, – продолжал Толстой, – что, отказавшись от личного Бога, трудно поверить в Бога безличного. И это правда. Тот Бог может наградить, Ему можно молиться, просить Его; а чтобы верить в Бога безличного, нужно себя сделать достойным вместилищем Его… Но хорошо то, что люди ищут. Жалки те, которые не ищут или которые думают, что они нашли.

Яблоневый сад. Л.Н. объясняет, как отличать на яблоне листовую почку от цветной.

– По какому поводу, Лев Николаевич, писал вам Шоу? – спрашиваю я.

– Он прислал мне пьесу.

– Хорошая пьеса?

– Плохая. Он пишет, что его вдохновило мое произведение, кажется, «Власть тьмы», где изображен какой-то мужик, пьяница, но который на самом деле лучше всех… Кажется, это во «Власти тьмы», я не помню… Я совсем свои прежние произведения перезабыл!.. И вот Шоу изображает крестьянина, который украл лошадь и которого за это судят. А взял он лошадь для того, чтобы съездить за доктором для больного. Но здесь недостаток тот, что очень неопределенно чувство, которое Шоу приписывает крестьянину. Он поехал за доктором, но доктор мог и не помочь. Другое дело, если бы он, например, бросился в огонь. Тут уже определенное чувство жертвы собой, чтобы спасти другого.