Дион почти нежно положил ладонь на голову раненого.

— Прости меня, брат, — сказал библиарий.

И выжег мозг легионера огненным импульсом.

Выйдя вместе с техножрецом из отсека Медике Астартес, бывший Ультрамарин запер за собой дверь. Окутанный тенями зал, превратившийся из палаты исцеления в склеп, омрачился и затих.

— Будь ты проклят, Малкадор… — с глубокой скорбью прошептал Дион, коснувшись холодной металлической створки.

Посмотрев на свою руку, он увидел тускло-серебристую броню — округлый наруч оттенка оружейной стали, а не насыщенного синего колера Тринадцатого. Пром тяжело перенес то, что с доспеха стерли геральдические цвета родного легиона, но в подобных ситуациях воина скорее радовало их отсутствие. Его братья в Ультрамаре никогда бы не одобрили бездушно логичного плана Сигиллита.

Товарищи сочли бы поступок Диона гнусным предательством, но они не ведали того, что знал библиарий. Они не видели того, что узрел он. Они не слушали высокопарную речь Магнуса Красного в Никейском амфитеатре, где примарх отверг выдвинутые против него обвинения в колдовстве.

Дион слишком хорошо помнил тот день.

Вулканический жар, игра отражений в лабиринтах из остекленевшего камня.

Ощущение своей правоты, что росло в груди Прома, когда он стоял плечом к плечу с другими воинами-мистиками.

Эликас, Умойен, Зарост… все — главные библиарии.

И Таргутай Есугэй, старший грозовой пророк Белых Шрамов.

Чогориец говорил мудро, как сам Птолемей[59], и слова его не звучали менее разумно от того, что их произносили на ломаном готике с дикарским акцентом. Каждый адепт Библиариума тогда выступил с речью в поддержку Есугэя, выстраивая защиту их дела на основании логики, здравого смысла и неопровержимых доказательств.

Но их обманули.

Даже Таргутай, умнейший среди них, не разглядел, что скрывал Циклоп под маской благих намерений.

Пром сжал латную перчатку в кулак.

— Ты солгал нам, — прошептал он сквозь сжатые зубы.

Командир «Аретузы», магос Умвельт Икскюль, ждал их в украшенном витражами притворе медицинских палуб. Оставаясь в тени статуи, которая изображала Императора подле раненого солдата, техножрец наблюдал за тем, как автоматоны-вораксы с тонкими конечностями рыскают по сводчатым палатам «Живаго».

Точнее, здесь находилось кибернетическое прокситело Умвельта с корпусом цвета стальной пыли.

Эта модель типа «Урсаракс», собранная из модифицированной экзоброни «Лорика-Таллакс» и деталей «Кастеляна»[60], представляла собой механизированного солдата-штурмовика с поршневыми конечностями и связками искусственных мышц. Даже обычные «Урсараксы» не являлись роботами: их усовершенствованным для боев шасси управляли отделенные от тела мозг и нервная система крепостного-технотрэлла.

Сам верховный магос — полумертвец с атрофированными из-за нейродегенеративных болезней мышцами — пребывал на борту «Аретузы» в мобильной клетке-фиксаторе. Не имея возможности присутствовать на «Живаго» лично, Икскюль транслировал свое сознание в массивный корпус воина-«Урсаракса», применяя сокровенное искусство кибертеургии.

Заметив Диона и Виденса, покрытый оранжевым лаком киборг повернулся к ним, и по его металлическому телу пробежали блики рассеянного света электрофакелов. На блестящем доспехе поверх пневматического шасси извивались нарисованные змеи, с лицевой пластины смотрел намалеванный кем-то багряный череп. По удлиненному затылку тянулись косицы кабелей мыслеуправления, соединявшие сенсориум Умвельта с головным мозгом искалеченного создания внутри.

Пром ненавидел прокси-тело магоса. Оно непрерывно излучало агонию запертого в нем живого раба, которую библиарий ощущал как резкий кровавый привкус во рту; Диону казалось, что он жует осколки стекла.

— Где кандидат? — спросил Икскюль. От его когда-то богатырского голоса сохранились только компиляция образцов речи, использующаяся теперь в динамиках киборга.

— Не подошел.

— Прискорбно, — отозвался Умвельт. — Активирую протоколы зачистки. Отряды вораксов уже заблокировали экипаж на нижних палубах для последующего устранения, а я выгрузил в логические устройства «Живаго» программу случайных варп-прыжков.

Прома охватил тот же гнев, что и в ту минуту, когда он едва не задушил Виденса, но пси-капюшон быстро рассеял энергию его чувств. На звездолете, полном раненых, где царствовали скорбь и муки, яркие эмоции приманивали тварей из-за пелены, словно кровь в воде.

Вздохнув, Дион отвернулся от прокси-киборга.

— Делай, что должен. Я здесь закончил.

— Отнюдь, — возразил техножрец. — К нам приближается корабль.

Хотя по тону речи, склеенной из кусочков фраз, нелегко было понять настроение Икскюля, воин сразу ощутил, что магос недоволен появлением другого космолета.

— Почему мы не обнаружили его раньше?

— Потому что это «Дорамаар», — ответил Умвельт. — По слухам, им командует легионер Девятнадцатого.

Пром выругался про себя.

— Значит, и Нагасена здесь, — произнес он вслух.

«Кемет» отвернул нос от Планеты Чернокнижников, и затянутая дымкой сфера выскользнула из окулюсов обзорной палубы. Ариман наблюдал за этим с непонятной ему самому печалью.

— Я ненавижу мир, в который ты перенес нас, — сказал Азек себе под нос, — но, улетая, я всякий раз боюсь, что уже не вернусь сюда.

Капитанский мостик фрегата сужался вперед, к эллиптическому окулюсу. Над полом, выложенным плитами черного сланца, изгибались толстые перекрытия из брусьев просперинского змеедерева, пропорции которых соответствовали золотому сечению. Под хрустальными колпаками стояли, будто надгробия, отполированные гранитные бюсты предыдущих командиров звездолета. Любой их преемник, ощущая на себе горделивые взоры этих изваяний, осознавал, как почетно управлять этим превосходным кораблем.

Легионеры и трэллы в бронзовых доспехах занимали позиции перед мраморными обелисками, на которых выведенные резными иероглифами формулы перемежались рядами светящихся инфопланшетов. Каждый служитель выставлял напоказ пустую глазницу — увечье, нанесенное самому себе острым осколком тизканского стекла в знак истовой верности Алому Королю.

В центре мостика, перед обзорной палубой, располагался пророческий пруд «Кемета» — резервуар, выложенный кафельной плиткой. У его края возвышались Менкаура и Санахт; что-то шепча, они смотрели сверху вниз на бритоголовых послушников, окруживших емкость сплошным кольцом.

Эти возвышенные над собратьями трэллы, Грезящие, прозревали течения Великого Океана по отражениям в беспокойных водах пруда и прокладывали маршрут для космолета. Измененные чарами Павонидов, служители лишились глаз и срослись между собой костями рук, образовав неразрывный круг ясновидения.

— Вектор курса готов? — спросил Ариман.

— Мы знаем, по какому направлению выходить из Ока, — ответил Менкаура, по-прежнему внимательно глядя в пророческие воды. — Но Грезящие, как и я, не видят пункта назначения, что весьма огорчительно.

Азек кивнул и вернулся к капитанскому трону, где лежала «Книга Магнуса», прикрепленная цепью к пюпитру управления.

Положив руку на гримуар примарха, он ощутил немыслимую мощь внутри тома. Кроме нее, Ариман почувствовал жажду к цельности, неразрывно связанную с уделом смертного, который в прошлом записывал текст книги.

— Махавасту Каллимак, — прошептал воин. — Неужели на первой из пяти дорог мы встретим тебя?

— Азек? — позвал его Менкаура.

Ариман поднял взгляд.

— Пока что достаточно направления, — сказал он. — Образы, увиденные мною в пирамиде Фотепа, направят нас к первому из осколков души нашего прародителя.

Корпус «Кемета» уже гудел от напряжения — по всему звездолету от носа до кормы заструился поток эфирной энергии, направляемый кристаллами из Отражающих пещер и заклинаниями Атенейцев, вырезанными на каждой переборке.