****
— Покайтесь! Покайтесь, грешники, ибо День близок! Прозрейте, слепцы! Смотрите, смотрите, они среди нас! Без души! Без сердца! Без любви и света! Дьяволово семя! Богомерзкие мутанты!
Жара стояла несусветная. В эллинге, ведь, тоже было душно, но сейчас Кити почувствовала себя так, будто ее засунули в раскаленную печь.
— Ллойс? — Утерев постепенно высыхающие на лице слезы, Кити кивнула в сторону беснующегося на помосте в окружении жидкой толпы маленького, тщедушного человека с висящим на шее несуразно огромным, отливающим золотом восьмиконечным крестом и широко улыбнулась. К ее удивлению, получилось это довольно легко. В присутствии наемницы скопившиеся на душе обиды и горечи таяли, словно кусок льда под солнцем. — А ты в кого веришь?
— Я? — На секунду сбившись с шага, Ллойс ненадолго задумалась. — Ну, если ты про волшебного бородатого мужика на небе, то это как-то не по мне. — Рассеянно почесав щеку, наемница бросила короткий взгляд в сторону чистильщика, насмешливо фыркнула и принялась копаться за пазухой в поисках сигарет. — Во-первых, я терпеть не могу этих лицемеров. Вечно про любовь твердят и прощение, а сами костры для мутантов складывают. Вера в Распятого, вроде как поинтересней, но, всё равно, чушь.
Покрутив в руках измятую пачку, Элеум со вздохом сунула ее в боковой карман комбинезона.
— Особенно все эти бредни про раскаяние и искупление. Фигня какая-то. Убивай, значит, грабь, насилуй — всё нормально, главное, перед смертью покаяться успеть… — Раздраженно фыркнув, Элеум громко щелкнула костяшками пальцев. — У атомщиков еще круче — типа, вся Вселенная — это результат огромного ядерного взрыва, и Черные дни, на самом деле, это как-бы благодать Атома, которую он на Землю пролил, чтобы отделить угодных и неугодных. Но, если честно, — оглядевшись по сторонам и неуловимым движением нагнувшись, подобрала лежащий под ногами довольно увесистый камень и зажала его в кулаке, — они мне больше всех остальных нравятся. Во-первых, они такую ядреную траву растят — закачаешься. Во-вторых, они мутантов не жгут. Наоборот, у них жизнеспособная мутация — что-то типа благословения считается. А вообще знаешь, сколько я всякого повидала? Была даже в одном поселке, где неразорвавшейся Атомной Бомбе поклонялись. Самим жрать нечего, а половину жратвы, всё равно, под неё складывали, представляешь? Крысам. Крысам мутантам… А кочевники… они в Духов пустыни верят. Это типа, их предки, которые сдохли, но не совсем. Или, например, в Бъорке. Лесовики упырей своими богами-покровителями считают. Каждый год им по девять самых красивых девушек в клетки закидывают. — Наемница поморщилась. — Но их Боги, хотя бы, настоящие.
— Каждому надо во что-то верить, — покачала головой Кити.
— А кто сказал, что я не верю? — Элеум прищурилась, и в глубине ее глаз заплясали бешено-веселые оранжевые искорки. — Просто, я предпочитаю верить в более простые вещи. Еду, например. Или патроны. Свои руки, — хрустнув пальцами, Элеум продемонстрировала Кити кулак, не отличающийся особо крупными размерами, но всё равно, выглядящий довольно внушительно, то ли из-за опоясывающих большую часть кистей татуировок, то ли из-за на мгновение вспухших на предплечье толстых иссиня-черных жил, а может, из-за сжимаемого в кулаке камня.
Девушка невольно прыснула смехом. В любой другой ситуации жест вышел бы угрожающим, но сейчас взглянув в лучащиеся какой-то скрытой теплотой зелено-золотистые, словно радиоактивная болотная ряска, глаза Элеум, Кити разобрал весёлый смех.
— Или камни. — Неожиданно коротко размахнувшись, наемница запустила булыжник в сторону помоста, и тут же схватив Кити под локоть, потянула ее за собой. — Бежим!
Осекшийся на середине очередного призывы к изгнанию мутов из города, мини священник, прижимая ладони к разбитому рту, с воем покатился на землю. Кити побежала. В ушах засвистел ветер, раздались крики, а в спину путешественниц полетели угрозы и проклятия. Оставляя за спиной настоящую просеку из осыпающих её площадной бранью не успевших убраться с пути прохожих, Элеум все наращивала и наращивала темп, неожиданно меняла траекторию, ныряла в переулки, уворачивалась от возникающих на пути недоуменно провожающих их взглядом многочисленных лоточников и торговцев. Но девушка с удивлением поняла, что не отстает. Она бежала… Впервые за многие годы она бежала так же, как делала это в детстве, играя с родителями. Легкие горели огнем, ноги гудели, но она бежала… В груди медленно поднималась теплая, размывающая тревоги последних дней волна, и неожиданно девушка поняла, что смеется.
Они остановились через три квартала. Тяжело дыша, хохоча и кашляя, сдирая прикрывающие лица шарфы и отплевываясь набившейся в рот и нос вездесущей пылью.
— У тебя ржавчина… Вот здесь. — Отсмеявшись, девушка попыталась стереть со щеки Ллойс, упершей руки в колени, тяжело дышащей, рыжую полосу. — Наверное, ты руки не до конца отряхнула…
— Да? — Коротко глянув на ладони, Элеум выругалась и принялась ожесточенно тереть их о штаны. — Сраный Болтяра. Куда ни ткнись, то масло, то ржавчина, то еще какая-нибудь дрянь. Надо было в кабаке останавливаться или на стоянке для грузовиков. — Пробурчала она и провела по щеке предплечьем. — Так лучше?
— Давай я. — Вытащив из кармашка штанов заменяющей ей носовой платок кусок ветоши, девушка, встав на цыпочки, принялась вытирать лицо наемницы. — Вот теперь всё. — Заключила она, спустя минуту.
— Спасибо, кисонька, — с благодарностью кивнула Элеум. — Ты лучшая…
— Неправда, — плечи девушки поникли. — Я — трусиха. И то, что, когда на мастерскую напали, я не послушалась… тебя, ведь, рассердило…
— А с чего ты это взяла? — Вскинула брови Элеум.
— Ну… — Девушка замялась. — Я… чувствую…
— Чувствуешь, когда я сержусь? — Улыбка на лице Ллойс погасла, брови сошлись к переносице.
— Не совсем… — Прикусив губу, Кити поправила прикрывающий нижнюю часть лица шарф и, тяжело вздохнув, отвела взгляд. — Это… Сложно… Но я чувствую, когда людям плохо и больно… И когда я убила рейдера… тебе стало больно.
Лицо Элеум слегка расслабилось.
— Полезное умение, — проворчала она после недолгой паузы. — Только я не рассердилась, а испугалась. Когда я понеслась к грузовику, то видела следы еще двух бандитов, знала, что они идут за мной, старалась увести их подальше от тебя… А когда увидела твое лицо и сколько на тебе крови… В гроб краше, бывает, кладут… За тебя даже этот сучонок Майло испугался.
— Майло… — Мгновенно потеряв остатки хорошего настроения, девушка ссутулила плечи. — Ллойс… А этот Майло… он тебе нравится?..
— Этот ушлепок? — На лице Элеум отразилось искренне удивление. — Да я ему и стакан коровьей мочи не доверю.
— А почему… — Осекшись на полуслове, Кити недоуменно захлопала глазами.
— Да не знаю, если честно… — Ллойс тяжело вздохнула. — Просто забавно смотреть, как он от меня шарахается. И кстати. — Коротко глянув на висящий на бедре девушки обрез, Элеум слегка поморщилась. — В следующий раз, если курки взведены, то палец на спусковой крючок не клади — рано или поздно покалечишься…
— Ллойс… А ты… Я тебе не… Я ведь, вижу, что тебе со мной тяжело…
— Глупая, — протяжно вздохнула наемница и, взяв девушку за руку, крепко сжала пальцы Кити.
— Ллойс, я… — Громко шмыгнув носом, Кити обхватила Элеум за талию и уткнулась лицом ей в грудь. — Прости. Просто, я подумала…
— Ну, что такое? Опять сырость развела… — Фыркнула, отстраняясь от девушки наемница. — Хватит реветь, а то засохнешь по такой жаре — станешь морщинистой, как изюм. И некрасивой.
— Не стану. — Невольно улыбнулась Кити.
Миновав еще несколько кварталов, путешественницы окунулись в толчею прилегающих к рынку улочек. Наемница не торопилась. Подолгу останавливаясь на перекрестках, Элеум внимательно оглядывала дома, всматривалась в многочисленные вывески и брезентовые навесы магазинчиков, прищурившись, рассматривала жестяные и сложенные из кривобокой, явно обожжённой из местной глины черепицы крыши, скептически хмыкала и двигалась дальше. Несмотря на почти закатившееся за горизонт солнце, на улицах Бойни было довольно многолюдно. Спешащие по своим загадочным делам прохожие неохотно расступались перед медленно вышагивающими по тротуару девушками. Некоторые оглядывались им в след, но большинство просто не обращало на путешественниц никакого внимания.
