— Харриет, — сурово позвал Джордж. — Я выпью бренди прямо сейчас.

Театр имени Жанны д'Арк находился рядом с церковью с тем же именем на улице Фонтенель. Снаружи театр выглядел потертым и обшарпанным, как и весь квартал; он был построен в популярном до революции стиле. Но внутри был уютный зал с мягкими плюшевыми сиденьями, а ложи полукругом поднимались над сценой и партером. К юго-востоку от площади Вьё-Марш спускался к реке лабиринт грязных и забитых людьми улочек. Дома по большей части покосились, словно отстранились друг от друга или наоборот, поддерживали. Здесь было много домов с деревянными балками, остроконечными крышами и затейливой резьбой.

Дети в поношенном тряпье, женщины на крыльце, голодные дворняги, шныряющие в поисках объедков, шумные винные забегаловки, редкие скамеечки для молитвы, с цветами в основании или без оных, лавки, торгующие вином, сыром, фруктами, овощами, свечами, свежим хлебом. В основном преобладали запахи чеснока и сточных канав.

Меблированные комнаты, где ее поселил Морис, находились на окраине квартала, у домовладелицы росли усы, а поверх платья висел грязный передник; но Беллу не волновало жилье. За последние два месяца Морис прислал ей несколько крайне привлекательных музыкальных отрывков из партитуры, написанных от руки. Миссис Пелэм слышала исполнение и спрашивала, что это за музыка. Белла объяснила, откуда они.

— Сыграй еще разок. Или если там есть слова, то пой со словами. Музыка очень красивая.

— Я могу только напеть. Мне понятны не все слова, а второй отрывок и вовсе не для меня.

Она сыграла и напела каватину Розины «Una voce poco fa» и арию графа Альмавивы «Ecco ridente in cielo».

— И в самом деле очень приятная музыка, — одобрила миссис Пелэм. — Что значит «вторая ария не для тебя»?

— В смысле, — запнулась Белла, — это... это партия тенора.

— Ох, понятно. Это арии из новой оперы?

— Ее ставили в Англии пару лет назад.

Пока что Белла не смотрела всю партитуру. Во время долгого, тряского, физически изматывающего путешествия из Хаттон-Гардена до Руана Морис сидел рядом, рассказывал историю оперы и объяснял, с какими проблемами столкнется при выборе исполнителей; но для Беллы никогда не писали музыку, чтобы она могла судить и понять такие тонкости. К тому же она не совсем понимала, как Морис сумел назначить ее на главную партию. На другой день они обедали в маленьком бистро рядом с кафедральным собором в обществе еще трех молодых французов.

Первый, Жан-Пьер Арман, пел главную партию графа Альмавивы. Он был высокий, белокурый, с близко посаженными глазами и широкой улыбкой. Второй, Этьен Лафон, был самым старшим и, видимо, сыграет дона Базилио. Он говорил с сильным акцентом, и Белла понимала его с трудом. Хотя теперь она свободно владела французским и успешно осваивала итальянский, ей приходилось постоянно напрягать слух, чтобы понять, о чем тараторят мужчины. Третьего звали Эдмон Ларго, он был помощником режиссера. Они обходились с ней вежливо и учтиво, и Морис старался по мере возможности втягивать ее в разговор. Во время еды Белла ловила на себе взгляд Жана-Пьера Армана, чаще всего он смотрел поверх края бокала; Белла надеялась, что он оценивает ее певческие качества, а не что-либо другое.

После обеда, когда все трое ушли, Белла тронула партитуру.

— Не думала, что ты выберешь для меня такую важную партию, Морис.

— Ты должна блистать!

— Но в опере больше нет значительных женских партий. Меня окружают одни мужчины!

— Есть партия Берты, твоей гувернантки. Это важная роль. Но не бойся, ты не одна. Есть музыканты, солдаты, нотариусы, танцоры.

— Партию Берты ты отдашь Элен или Полли?

— Нет, они слишком юные. Берту исполнит дочь мэра. Такие связи нам не помешают.

Она ненадолго задумалась. На улице резвились мальчишки, длинные голые ноги сверкали на солнце.

— Когда они приедут?

— Пока точно не знаю.

— Они поедут одни?

— Мой кузен скоро возвращается из Лондона, — криво усмехнулся Морис. — Хотя он не самый подходящий спутник! В отличие от меня, дорогая Белла.

— Не уверена, что тетушка и мама сочли бы тебя подходящим спутником!

Морис развел руками.

— А что такого? Я относился к тебе с огромным почтением.

— Ты постоянно целовал мне руки, — стала перечислять Белла, — гладил их, головой касался моей. Наверное, для французов такое в порядке вещей.

— Для французов, Боже правый! Это в порядке вещей для любого мужчины сопровождающего красивую девушку с ангельским голосом.

— Не забывай, этот ангел умеет громко кричать.

— Только не в своей партии, — попросил Морис. — Умоляю, только не кричи в своей вокальной партии.

Он оплатил счет.

— Кстати, между вами разгорелся спор, точнее между тобой и Этьеном Лафоном, но из-за его акцента... откуда он родом?

— Из Бургундии.

— Из-за его акцента я не поняла, о чем он говорил. Речь ведь шла обо мне? Ты упоминал сопрано.

— Ах да. Точно. Он доказывал, что «Цирюльник» изначально написан для сопрано, а не для меццо-сопрано. Это неправда, изначально партия написана для меццо, но согласен, позже тональность стала выше. Этьену кажется, что мы собираемся ставить оперу для меццо-сопрано только ради тебя. Это не так, хотя я считаю, что с более низкой тональностью ты справишься лучше. Лично я предпочитаю партию, написанную для меццо.

Она встала, осознавая, что перебрала с красным вином. Не следует уподобляться Кристоферу. Только представь, как заваливаешься навзничь прямо на сцене!

— Я справлюсь и с сопрано, если хочешь.

— Не хочу.

— Когда первая репетиция?

— Наверное, только на следующей неделе. Не полную, но предварительную можем провести завтра. Фигаро появится в пятницу, но я должен найти певца на роль доктора Бартоло. Предполагалось, что ее будет исполнять Артуро Фугасс, но он отказался. Решил, что партия ему не подошла!

Они покинули ресторан, миновали шумных мальчишек и неспешно прогулялись, пока светило солнце. Стоял теплый день начала лета. Белла вспоминала, как совсем еще недавно гуляла рука об руку с другим молодым человеком в галерее Берлингтон.

— Завтра, — сообщил Морис, — мы обедаем с мэром. Он не самый образованный человек, но доброжелательно настроен к нашему мероприятию. Только подумай, со времен революции в Руане не ставили опер!

— Неужели на тебя не давили, чтобы ты взял на роль Розины француженку?

— Только не в этом городе. В нашем хоре ни одна не потянет. Таких, как ты, у нас нет. Ни одной с твоей внешностью! Ни одна не умеет играть! Надо учитывать, что кроме Нелли Фридель, дочери мэра, все главные партии поют не руанцы. Хористы — местные, само собой. Исполнителей главных ролей мне пришлось искать далеко за пределами Руана. Ты сама в этом убедилась!

— Благодарю. А зависти не будет?

— От зависти никуда не деться.

— Но ведь я англичанка... Всего несколько лет назад мы сражались друг с другом!

— Если и есть предубеждения, то они скоро исчезнут. Ты замечала подобное отношение к себе?

— Нет.

— Тогда выбрось эти мысли из головы. Французы любят оперу. Опера не знает границ.

— Буду с нетерпением ждать приезда Элен и Полли. Даже если они будут петь только в хоре, все равно они из Англии.

Морис мягко сжал ей руку, но промолчал.

Валентин Уорлегган принимал гостя, которому не стали показывать лопочущего Батто, а провели в малую гостиную, где в прошлом году перед Селиной Уорлегган сидела рыдающая Агнета.

Во время ожидания гость смотрел через окно, как солнечный свет омывает и согревает зелень, темные гранитные скалы, укрывающие бухту Тревонанс, точнее то, что считается бухтой на столь неприветливом берегу. Прибой напоминал ожерелье на синей горловине бухты.

Появился Валентин. При резком освещении его лицо выглядело худым и костлявым.