— Еще и Джереми, — задумчиво проговорил Росс. — Понятно...

— А кроме... кроме того, в «Ромео и Джульетте» я думала о Джереми и Кьюби. Ни к одной девушке он не испытывал таких чувств, как к Кьюби. Потом она тоже его полюбила столь же сильно. И итог истории тоже печальный...

Дождь прекратился, но распухшие облака нависали, как коровье вымя, и плыли по небу; капли на окне мешали обозревать пейзаж. Изабелла-Роуз сумела уснуть во время поездки, свернулась калачиком в углу экипажа, размеренно дыша, и уже настолько привыкла к покачиванию и тряске, что это не мешало ей спать.

Росс время от времени поглядывал на дочь и никак не мог поверить, что в этом стройном, прекрасно сложенном и крепком теле, за белокожим и привлекательным лицом с четкими чертами, за скрытым от глаз мышлением, каким-то образом возник неповторимый талант, который редко кому дается.

Все попытки Беллы объяснить родителям, что она ничего особенного не делает, были неоспоримым доказательством ее таланта.

Пару раз сегодня Белла напевала. Летом после болезни ее почти не слышали. В июне все сосредоточилось только на одном. В декабре вдруг переключилось на другое. Удивительная непоследовательность. Неужели это признак того, что ее способности возвращаются? Будет ли она когда-нибудь так же блистать в опере, как в театре? Хотелось бы знать, окажется ли успешным ее грядущий брак с Кристофером. Под его беззаботным и беспечным поведением скрывается несгибаемая решимость, не меньшая, чем целеустремленность Беллы.

Глядя на нее, Росс не имел понятия, будет ли она снова петь в опере. Просто так, ради удовольствия, само собой, в образе персонажа тоже споет какую-нибудь милую песенку в терпимом диапазоне, но сила и устойчивость верхних нот навсегда исчезла. Не знал он также, как не знала и она, что Белле вскоре суждено стать известнейшей английской актрисой на пару поколений. После «Отелло» последует непрерывная череда успеха: «Деревенская жена», «Венецианский купец», «Любовь за любовь», «Прямодушный», «Двенадцатая ночь». Картины и гравюры с ее лицом будут продаваться в лавках, и все в Лондоне станут ее узнавать. Она прославится, ей будут восхищаться богатые и известные люди: Веллингтон, Палмерстон, Хэзлитт, Кольридж, Саути, Вордсворт.

Пока что она ничего об этом не знала. Ей снилось, что профессор Фредерикс и мадам Лотти Шнайдер угощают ее какао и убеждают, что музыкальное переложение «Ромео и Джульетты» прекрасно подойдет для ее нового голоса.

— Это совершенно иное переложение, — говорил профессор Фредерикс, его шейный платок, как всегда, съехал набок. — Только когда Ромео умирает, Джульетта должна взять высокую «до», которую подхватит флейта! Никто не заметит.

— Но, — возражала Белла, — я играю Ромео и не могу петь баритоном!

Она очнулась от резкого толчка и с облегчением обнаружила в карете родителей. Она всего лишь оказалась в плену кошмара. Мать спала, отец перебирал книжные страницы, но не особо вчитывался.

— Папа, — позвала она хрипло.

Росс поднял на нее взгляд и улыбнулся; озабоченно глянул на спящую жену.

— Как думаешь, мы разбудим маму, если поговорим?

— Вряд ли.

— Как заживают твои травмы после пожара? Знаю, ты о них не упоминаешь.

— Почти зажили.

— На лбу у тебя сильный кровоподтек.

— Почти не видно. Через неделю совсем пройдет.

— А ожог на ступне?

— Кажется, лучше, несмотря на то, что я много хожу. Тоже через неделю пройдет.

— И все?

Она внимательно на него посмотрела.

— И все.

Росс не стал упоминать периодическое головокружение.

Она откинулась назад.

— Должно быть, это было ужасно. Расскажи подробнее, как погиб Валентин.

Он рассказал, как именно это произошло, однако не стал упоминать галлюцинацию. Белла задала несколько вопросов, но, к облегчению Росса, тему происхождения Валентина не затронула. Он понадеялся, что Белла в силу возраста не слышала эти сплетни.

— А что сэр Джордж? — спросила она, немного помолчав.

Росс рассказал.

— Когда мне было лет десять, я всегда его очень боялась, боялась одного его имени и вашей ужасной вражды. Всегда опасалась, что вы затеете драку или что однажды устроите дуэль — уйдете куда-нибудь, возможно, в горы, и только один из вас вернется оттуда живым. Я представляла вас обоих, размахивающих саблями или с дымящимися пистолетами в руках. Это вселяло в меня ужас, и я привыкла волноваться.

Росс задумался на мгновение.

— Да, вероятно, это стало бы самым прямолинейным выходом из ситуации. Но разве тебе не приходило в голову, что это несправедливо по отношению к сэру Джорджу? Ведь я стреляю гораздо лучше!

— Да, но... Ведь никогда не знаешь наверняка... Нога может поскользнуться на камне...

— Ну и что? — улыбнулся Росс.

— Ты... нельзя же так доверять судьбе! Добро не всегда побеждает.

— Довольно циничные мысли для десятилетней девочки.

— Да, но это так. Так я думала. Однако теперь, судя по твоему тону, это исключено?

— Да, маловероятно.

— Ну, и слава Богу!

Экипаж трясся в сумерках среди вересковых пустошей.

— Мне показалось, что во время спектакля ты несколько раз испытывала настоящий гнев?

— Настоящий гнев? О чем ты, папа?

— Что ж, ты сыграла столько любви. В первых сценах. Если бы я видел, как ты выражаешь такую страсть в реальной жизни, я бы с готовностью поверил. Но такой гнев... Особенно в сцене — кажется, из третьего акта? — где ты в келье брата Лоренцо рассказывала о своем гневе, разочаровании и отчаянии, думая, что все потеряно между тобой и Джульеттой, ты выразила это с такой реалистичностью, что, по-моему, я никогда не видел твоего лица таким! Кажется, я вообще никогда не видел тебя в ярости — уж, конечно, не с таким искаженным лицом, рвущей на себе волосы от горя. Откуда ты взяла все это?

Белла взъерошивала волосы, раздумывая какое-то время.

— Я потеряла голос.

— Ах. Ой, прости. Прости, Белла, я не подумал.

— Мне нравится играть в театре, — сказала Белла, — это увлекательно. Но больше всего на свете я хочу петь. Это идет изнутри. Обладать голосом и не иметь возможности использовать его по своему усмотрению — истинная несправедливость, по-моему.

— Возможно, голос еще вернется.

— По-моему…

Демельза зашевелилась в углу. В сумеречном свете ее профиль казался совсем бледным.

— Папа, уж ты точно никогда не желал покорно мириться с несправедливостью.

— Да, — признался Росс, — были времена...

— Много раз, — сказала Демельза.

— Ты уже не спишь?

— Не сплю. И слышала большую часть вашего разговора. Пожалуйста, продолжайте. Так приятно просто сидеть здесь и слушать вас.

Уже почти полностью стемнело, но фонарь внутри зажигать не стали. В экипаже стояла духота, пахло камфорой и пылью. Одно окно чуть-чуть опустили, и сквозь щель струился поток воздуха, освежающий, как лимонад. Белла дремала, погрузившись в раздумья. Она сделала глубокий глоток свежего воздуха, очистив голову от тревожных мыслей.

А в следующее мгновение увидела впереди громаду с мерцающими на ней огнями. Высокая кромка холма врезалась в небо. Судя по огням, там стоял дом.

— Где это мы? — спросила Белла.

— Въезжаем в Лонсестон, — ответил Росс.

— Мы не... уже проехали Ядовитый мост?

— Нет, только подъезжаем.

— Ясно. — Она на мгновение задумалась. — Папа, попроси кучера остановиться, когда проедем мост.

— Остановить экипаж? — удивился Росс. — Зачем?

— Мне нужно выйти.

— Через десять минут ты уже будешь в «Белом олене»!

— Мне не для этого.

Росс взглянул на жену, ее выражение лица было сложно различить в полумраке. Она покачала головой.

— Папа, ну пожалуйста! Вот уже мост!

— Ох, ну хорошо, — он постучал в маленькую дверцу на крыше, и когда она открылась, передал просьбу. Поскольку колотил Росс активно, просьбу немедленно удовлетворили. Четыре темных фигуры на другой стороне улицы удивленно наблюдали за молодой леди, которая спустилась вниз с помощью второго кучера и исчезла, растворившись в сумерках. Потом юная леди вернулась. Фонарь кареты осветил ее довольное лицо. Она несла в руках что-то, напоминающее куски влажной черной земли. Когда Белла забралась внутрь и за ней закрыли дверь, она протянула родителям сложенные ладони, сияя одной из своих роскошных лучезарных улыбок, способной озарить весь мир.