— Не отвергну?

Он редко приоткрывал зубы при улыбке, поэтому сейчас она была почти волчьей.

— Белла, ты меня околдовала. Я бы пошел ради тебя на убийство!

— Убил бы меня?

— Нет! Чтобы тебя заполучить!

Ее взгляд не дрогнул.

— Кристофер, милый. Тебе и не придется.

Демельзе пришлась по душе мысль посмотреть хотя бы один акт из-за кулис. Возражать никто не стал, поэтому она решила пересмотреть сцену на балу из начала пьесы. Демельза считала, что ее мучает обычное веселое любопытство. Хотелось подглядеть, как трудятся рабочие сцены, как у них получается преобразовывать сцену за несколько минут, как актеры собираются и находят точное место, когда вновь поднимется занавес. Особенно интересно разобраться в насыщенной сцене на балу. Но когда дошло до дела, все ее внимание переключилось на дочь.

Ведь в конце концов, у нее главная роль. Как так получилось, что Белла, которую она кормила грудью в младенчестве, поддерживала в раннем детстве, ухаживала за ней, когда она изредка хворала и серьезно заболела летом этого года — как так получилось, что она играет одну из величайших ролей в пьесе Шекспира в Лондоне перед полным залом зрителей, которые теперь рукоплещут ей в конце каждой сцены? Когда умерли Джулия и Джереми, у Демельзы словно вырвали кусок сердца, а теперь душу ее переполняли тепло, жар, дурман, очарование, что другое ее дитя всячески возносят и приветствуют, чуть ли не чествуют в этой причудливой постановке.

Демельза стояла среди толпы за кулисами, и тут из гримерной вышла Белла, лучисто улыбнулась матери и поцеловала ее; дождалась своего выхода и, изменив выражение лица, уверенно вышла на сцену. Демельза неотрывно смотрела всю сцену — как разворачивается действие и нарастает напряжение, как ситуация усложняется и разрешается. Десять минут магии, и Белла сорвала аплодисменты, ушла за кулисы, снова вышла на сцену, а затем вернулась и взяла мать за руку. Демельза ощущала, что девочка напряжена до предела, нервы натянуты — та тяжело дышала, словно после длительной пробежки, все ее тело пылало.

С очаровательной скромностью Белла выслушивала тихие поздравления, ненадолго опустила голову на материнское плечо, а когда костюмер накинул на нее теплую шаль, ушла обратно в гримерную, чтобы подготовиться к следующей сцене.

В антракте Демельза вернулась в ложу, и Росс заметил:

— Выглядишь так, словно у тебя было видение.

— Так и есть. — Демельза устроилась в кресле, держа впечатления при себе, словно из страха, что их украдут.

Занавес поднялся, и в ложе воцарилась тишина. Когда он снова опустился, Росс спросил:

— Видела, кто сидит в ложе напротив?

Она посмотрела в указанном направлении.

— Боже правый! Там Клоуэнс и Эдвард! Боже! Их там не было, когда я уходила!

— Они опоздали. Послали записку. У экипажа сломалось колесо. Им хотелось сделать сюрприз.

— Ох, как чудесно!

Демельза поймала взгляд Клоуэнс и помахала. Те помахали в ответ.

— Миссис Пелэм, — сказала Демельза. — Не знаю, как вас благодарить за все, что вы сделали для Беллы.

— Милая, мне только в радость.

— До чего же приятно это слышать. Но даже если и так, а я верю вашим словам, мы все равно в долгу перед вами.

Следующим вечером они ужинали у Эдварда Фитцмориса в Лансдаун-хаусе. Часы показывали уже одиннадцать. Белле посоветовали лечь спать, на что она махнула рукой, мол, глупости, выспится утром. За столом сидели только Росс и Демельза, Белла и Кристофер, Сара Пелэм, Эдвард и Клоуэнс.

Новобрачные вернулись домой в спешке, увидев в Норфолке выпуск «Таймс» за среду, и уехали пораньше, чтобы успеть на «Двух влюбленных из Вероны», пока спектакль еще идет. Когда они добрались до Лондона (хотя все равно с опозданием), то узнали, что из-за успеха пьесы ее покажут еще четыре раза, последний — в следующую среду.

— Все это благодаря вашему великодушию, — продолжила Демельза. — Принять Беллу на такой длительный срок... Представляете, если бы она жила в пансионе! Кристофер тоже очень помог, но без вашего участия всего этого могло и вовсе не произойти!

Миссис Пелэм похлопала ее по руке:

— Поверьте, я сама получила огромную радость.

— А теперь, — объявила Демельза, — я устою рождественский прием. Для нас это тоже только в радость. Мы с Россом и Беллой уезжаем домой в следующий четверг. Кристофер поедет с Эдвардом и Клоуэнс в субботу. Дуайт и Кэролайн со своими детьми точно к нам присоединятся. Еще приедут моя невестка Кьюби, с которой вы вряд ли знакомы, и моя внучка.

Миссис Пелэм чуть пожала руку Демельзы.

— Милая, уж сколько раз Кэролайн уговаривала меня пожить у нее в Корнуолле! Я всегда заявляла, что мое место в большом городе. Всегда говорила, что никогда не бывала дальше Стайнса! Это правда! Теперь же, не говоря уже о предпочтениях, я слишком стара для поездок. Мне семьдесят восемь — только не сообщайте моим друзьям! В ближайшие годы я еще не раз увижусь с вами в Лондоне, приезжайте почаще. Одна ваша дочь замужем за Фитцморисом, другой суждено прославиться на сцене! Вынуждена отказаться от поездки, но с нетерпением буду ждать вашего следующего визита.

Демельза вздохнула и улыбнулась.

— Этот прием крайне важен для меня. Народу там будет немного, только друзья, а вы, дорогая миссис Пелэм, самая желанная гостья.

На самом деле Демельза озвучила мысль, которую вчера вечером они с Россом обсудили пока только в нескольких предложениях. Белла сказала, что хотела бы поехать домой на Рождество. Росс забронировал места в Королевской почтовой карете на четверг, потому что на понедельник у него была назначена встреча со стряпчими в Труро. Все складывалось великолепно, потому что Белла возвращается вместе с ними. Кристоферу не отделаться от Ротшильда до субботы. А Эдвард и Клоуэнс как раз поедут только в субботу днем. Демельзе льстило, что обе дочери захотели провести Рождество в Нампаре.

— Одна — хорошо, а две — куда прекрасней, — так сказала Демельза Россу, когда они узнали о намерениях Эдварда и Клоуэнс.

— Кристофер, ты не против, что Белла поедет с нами? — спросила она.

— Я догоню вас, — ответил он. — И если Беллу пригласят в «Отелло», ей придется вернуться не позднее четвертого января. Так что она побудет дома пару недель.

— Ты... ты веришь, что ей удастся эта роль?

— Я всегда жду от Беллы невозможного, а она вечно превосходит мои ожидания.

Через три дня Белла попрощалась со всеми коллегами-актерами, с работниками сцены, с Фредериком Макардлом и Джозефом Глоссопом. Беллу расцеловали буквально все, только Генри Дэвидсон, игравший Меркуцио, затаил легкую обиду. Естественно, он считал, что следовало отдать предпочтение опытному актеру двадцати восьми лет, а не зеленой девчонке на десять лет моложе. Его тоже можно было понять. Остальные актеры притворно выражали сердечность.

— Я вернусь! — снова и снова повторяла Белла. — Спасибо вам всем. Я вернусь, — обратилась она к Фредерику Макардлу.

— Буду ждать, — тепло ответил тот, пока Джозеф Глоссоп благодушно улыбался, прекрасно понимая, что если Белла продолжит свой успех, ему придется бороться за нее с такими людьми, как Чарльз Кембл, у которого влияния куда больше.

В четверг все трое поспешили на почтовый экипаж, поскольку он отъезжал в половине восьмого. Сонная Белла терла глаза, садясь в карету. Внутри находилось еще двое, так что поговорить на личные темы не представлялось возможным.

Но Росс услышал, что другие пассажиры вроде бы едут до Бейзингстоука, так что если повезет, больше в экипаж никто не сядет. Когда Лондон остался позади и они проезжали мимо кирпичного завода и садов, Росс выглянул в окно, и его снова охватила грусть по Валентину. В Лондоне, пока он восхищался успехами дочери, его отпустило. Теперь же возвращение домой и возобновление будничных обязанностей не приносило радости.

Бестолковая и бессмысленная потеря Валентина повисла на нем, как изношенное пальто на крючке, которое дожидается, пока его снова наденут. Странное видение, когда Росса вытаскивали из горящего дома, все еще терзало перед пробуждением или перед сном. Росс понимал — нельзя допускать, чтобы случившееся опять вмешалось в отношения с Демельзой. Он всецело разделял ее восторг по поводу удивительного успеха Беллы. Но Демельзу с ее тонким чутьем не обманешь. Надо тщательнее скрывать от нее все мрачные мысли. Не подавать виду, сохранять внешнюю невозмутимость, а это не составит труда, поскольку на его лице отражалась искренняя радость — не придется притворяться, ведь чувства подлинные.