Чтобы создавать заклинания, требовались немалые средства на необходимые ингредиенты, основной из которых – серебряная пыль. Тем, кто состоял в гильдии, не было нужды беспокоиться о материалах – они получали их вместе с заданиями. Стоимость расходов вычиталась из будущего заработка, но не превышала определенный порог. Недостаток же гильдий заключался в том, что они не предоставляли выбора и ожидали полной отдачи, чего сестры себе позволить, естественно, не могли.

Предприимчивый пращур Треннана сделал ставку на магию и не прогадал. С тех пор любой, кто выявлял желание (и дар, куда уж без него) посвятить жизнь колдовству, мог рассчитывать на теплый прием в Академии магии. Другое дело, не каждому удавалось ее закончить.

Мела польстилась на возможность бесплатной учебы с романтическим ореолом опасных приключений. В Рен она отправлялась восторженной девчушкой, ожидающей чудес на каждом шагу. В Барсуки возвратилась разочарованная во всем девушка, вполне разобравшаяся в жизни, чтобы не строить напрасных иллюзий, но достаточно молодая, чтобы сохранить веру в свои силы. Пожалуй, это было единственным, что нас объединяло, хотя иногда казалось, ее недоверие к людям даже сильнее моего.

Я недовольно потрясла головой, отгоняя ненужные мысли. Почему-то все снова сводилось к колдунье, а ведь стоило обновить в памяти более полезные вещи, почерпнутые из ночного монолога демона. К утру он вроде перешел на религию… Точно, Ферн говорил о том, что в обществе принято во всех бедах обвинять Разрушителя и его порождения, имя же Создателя должно прочно закрепиться в моей речи, если я не хочу прослыть затурканной деревенщиной, верящей в бесов. И вроде как нужно достать ожерелье из круглых деревянных бусин… Или наоборот – избегать подобных украшений?

– Проснись, овца! – пронзительный вопль демона выдернул меня из полудремотного состояния. – Отойди!

Я оторопело заморгала, не понимая, с какого перепугу он надумал кричать. Ну, летит навстречу богатая карета, запряженная лоснящимися лошадьми, и что с того? Пусть я маячу прямо перед ней, убежать успею, не старая. Или кучер свернет в сторону – вряд ли ему придется по душе идея переехать человека и запачкать сверкавшие даже без солнца колеса.

«Не дури, мелюзга», – хотелось одернуть друга, однако слова неожиданно застряли в горле.

Я уже видела эти выбеленные гривы вороных скакунов и ярко-алые султаны на их головах, слышала перезвон серебряных подвесок на сбруе, навеки запомнила герб, вышитый на длинных попонах и нарисованный на дверках. Змея, обвившая череп, словно усмехалась из прошлого.

Только один человек мог гордиться подобным украшением.

Зарлат, тавеннский чистильщик, наконец-то пришел за мной.

– Оглохла, голытьба?! – к ору демона присоединился баронский сынок. – Прочь!

Я рассеянно подумала, что его словарный запас ограниченнее моего и что стоило бы намекнуть ему на существование других обидных слов, но с места не сдвинулась. От судьбы не убежать. У меня не получилось. Пусть в голове метались мысли о том, что нельзя просто взять и сдаться после стольких лет, проведенных в кошмаре, тело знало: нет смысла сопротивляться.

Никто не станет на пути палача, никто не рискнет жизнью ради мусора вроде меня, никто и не вспомнит о моем существовании завтра. Я будто превратилась в камень – хоть колени не подкашивались, даже пальцы отказывались шевелиться.

Волна ненависти, исходившая от Ферна, прогнала бы и стаю голодных волков, однако карета неумолимо приближалась. Таких, как Зарлат, подобными штучками не прошибешь… Случайных свидетелей вроде профессора из Лисиц – запросто, а вот для настоящих убийц мой демон слабоват. Ему оставалось только бессильно материться, проклиная и меня, безмозглую, и себя, бесполезного. Получалось на удивление мило и совсем не больно.

Он был единственным, кто волновался обо мне. Это приносило хоть какое-то облегчение… Проблема же заключалась в том, что он не был человекам.

«Сейчас лошади всполошатся», – безразлично решила я, в своем воображении уже чувствуя горячее дыхание холеных тварей на лице.

Где-то позади захлебывалась в рыданиях Ив, умоляя сестру не сходить с ума. Застывшая шея не позволяла увидеть, чего такого ужасного пыталась сделать Мела, но я эгоистично решила, будто она вдруг надумала принять участие в моем спасении.

Свихнулась, поди, на почве справедливости. Или так настроилась на сотню золотых, что отказывается воспринимать реальность, гласящую: посреди безлюдного тракта познания в магии не стоят и ломаного гроша. Даже подписанная королем грамота не увеличит значимость муравья, ставшего на пути чистильщика из Тавенны. У нашей колдуньи вообще не было шансов – как «на ухо» сообщила мне Ив, почти весь крохотный запас серебряной пыли они потратили, чтобы заговорить дом.

– Ну, ты… – На плечах вдруг сжались крепкие тиски. – Я тебя позже как…

«Медвежонок… Неужели прознал о тавеннской сокровищнице? Лапуля», – умиленно подумала я.

Хватка баронского сынка оказалась неожиданно сильной. Завязки на моем перешитом из одеяла плаще лопнули в один миг, и вздумавший геройствовать господинчик свалился в пыль вместе с кучей тряпья.

Карета мчалась прямо на меня. Я наблюдала за ее приближением с каким-то непонятным удовлетворением, и ощутила укол разочарования, когда неприметный за высокими украшениями кучер повернул лошадей в сторону. Они послушно убавили шаг, отступили совсем немного… И попали в облако ненависти, распространяемое Ферном.

Повозка вильнула, повинуясь движению обезумевших животных. Умелая рука возницы выровняла ход прежде, чем карета слетела с тракта, но распахнувшаяся дверка успела отшвырнуть меня в сторону.

Змея с черепом мерно удалялась, не удостоив нас вниманием. Я же смотрела в быстро сужавшуюся даль и счастливо улыбалась. Кто, кроме меня, мог похвастаться, что смерть его не узнала? Ха-ха…

А затем мир поглотила тьма, в которой не было ни назойливых криков, ни разрывающей внутренности боли.

***

– Быстро же стемнело, – возмутилась я, открыв глаза и обнаружив, что все вокруг заполонили сумерки.

Голос звучал донельзя странно, как будто мы с ним находились в разных углах комнаты. Испугавшись, я попыталась вскочить на ноги и обнаружила, что не в состоянии поднять даже рук. Меня словно укутывало тяжелое толстое одеяло, сковавшее не только движения, но и боль. Не скажу, что ощущения были совсем уж паршивые, но я бы предпочла больше свободы. Да что себя обманывать – я бы согласилась на любые муки, лишь бы иметь возможность перевернуться на бок и увидеть что-нибудь, помимо заплесневелого потолка и длинноногого паука, что колыхался прямо над моим лицом.

С горем пополам удалось немного повернуть голову. Этого хватило, чтобы слегка оценить обстановку. Зарешеченное окошко, то ли исписанные, то ли просто грязные стены, грубый стул рядом со мной, ворох каких-то мешков… И глаза. Небольшие темно-синие глазки-пуговки смотрели на меня, не мигая. Сначала я грешила на разыгравшееся воображение, но они, как на зло, не желали исчезать в никуда, как милосердно поступили серебряная клякса, синехвостые крысы и бабочки с человеческими лицами.

– Это тюрьма? – на этот раз мой голос оказался почти что знакомым.

Правду говорят: чем меньше мы имеем, тем вольнее себя чувствуем. В кои-то веки у меня был призрачный шанс изменить жизнь к лучшему, и я дрожала над ним, как наседка! Темница, заведение для безумцев, хутор, где батрачили силком вывезенные из городов Подлесья нищие, – сиротка Тая везде чувствовала себя как дома и отовсюду выбиралась, сохранив здравый смысл и увеличив хранимый в поясном кошельке запас монет. Но внезапно у нее появилось что терять. Проклятье, я ненавидела себя за слабость, но не могла избавиться от подлых мыслишек вроде «За сколько нас продали?!» и «Ученая змея или высокородный гад?!», заполонивших голову.

– Почти угадала, – хохотнул кто-то вне поля зрения. – Это больница. Государственная, если ты еще не поняла.

Безнадежность, пока только маячившая вокруг меня, начала сгущаться. Я слишком долго прожила среди бедняков, чтобы не знать, какова судьба горемык в подобных заведениях.