И неожиданно, будто дверца в небе приоткрылась: посветлело, дождь перестал идти и стих городской шум, ― к нему навстречу шла Таня! В длинном чёрном пальто, которое подчёркивало её хрупкость и изящество фигуры, в красном берете, из-под которого по плечам струились прекрасные волнистые русые волосы. Чему-то еле заметно улыбаясь, она шла к нему навстречу, яркая и грациозная, будто плыла в серой безликой толпе. Это видение выглядело, как кадр из чёрно-белого фильма, в который умелый монтажёр вкрапил цветное полотно с этой девушкой.

И Дмитрий оторопело пошёл ей навстречу. Вид у него был глупейший: он счастливо улыбался, будто увидел человека, которого давно знает. Они останавливаются в метре друг от друга. Таня с удивлением смотрела на него, а Дмитрий, продолжая улыбаться, хрипло выдавил из себя:

– Здравствуйте, Татьяна… прекрасная наездница.

Брови девушки взлетели вверх. Она с недоумением и с одновременным интересом спросила:

– Простите, я вас не понимаю. Мы с вами знакомы?

Любуясь живыми глазами девушки, Дмитрий судорожно вздохнул и, запинаясь, ответил:

– Ради Бога! Простите великодушно: не велите казнить – велите миловать. Я всё вам сейчас объясню, если вы позволите.

Они стояли посредине тротуара, людям приходится их обходить.

– Может, отойдём в сторону для начала? – сказала девушка.

– Ах, да, разумеется, – спохватился Дмитрий.

– Я жду ваших объяснений, – Таня с интересом смотрела прямо в глаза Дмитрия, а он, тушуясь, проговорил быстро и скомкано.

– Недавно я был на юбилее у художника Мельникова. Простите, я какой-то вздор сейчас несу, вы Бог знает, что обо мне, наверное, подумаете, вообщем так: всё, как есть, буду говорить конспективно: у него я увидел ваш портрет, и мне ужасно захотелось вас увидеть, взглянуть на оригинал… сравнить его с художественным воплощением в красках. И вот я пришёл, увидел вас. И заговорил с вами – этого я не планировал, наваждение какое-то… простите, ещё раз.

Таня, внимательным взглядом, изучая Дмитрия, чуть заметно улыбнулась.

– Ах, Мельников! Он гений, но, по-моему, приукрашатель и придумывает себе идолов. Так вам хотелось посмотреть на меня, чтобы оценить мастерство Мельникова? Забавно. Вы ― художник? ― спросила она, в этот раз с весёлой лукавостью.

– О, нет! Я занимаюсь делом весьма прозаичным: мне приходится работать с твёрдыми субстанциями – это металлы. Я делаю двери. Двери нужны не только для того, чтобы запираться от мира, но и для того, чтобы выходить из них в мир. Такой рекламный слоган придумал мой друг и компаньон Константин. А живопись моё увлечение. Было время, когда я изучал философию и литературу, но жизнь рассудила иначе, подвинув меня к тому, чем я сейчас занимаюсь. Для полной ясности: к Мельникову меня привёл мой друг Костя Мельников – он племянник художника. Мы там говорили о всяких мистических вещах, вернее, больше говорил этот замечательный художник, а мы его слушали, любуясь его работой, и мне казалось, что нас в комнате не трое, что вы на портрете внимательно нас слушаете.

Таня посмотрела на часы и рассмеялась.

– Милый, милый Мельников! Неисправимый мистик и замечательный человек, я от него такого наслушалась! Хотя в его рассуждениях, без сомнения, много интересного и дельного. И ко всему, он весьма галантный мужчина: когда я ему позировала, он непременно дарил мне мои любимые цветы ― нарциссы. Мне к автобусу нужно, молодой человек.

– Меня Дмитрием зовут. Я могу вас подвезти, – покраснев, сказал Дмитрий.

– О, благодарю вас, Дмитрий, но я привыкла на автобусе. А у вас всегда возникают такие быстрые решения? – спросила у него Таня.

Дмитрий смотрел в глаза Тане с нежностью и восхищением.

– Решений у людей, конечно, всегда много, и трудно выбрать единственно верное, но я всегда доверяю своей интуиции. И она, слава Богу, редко меня подводит. Не подвела и сегодня – это было правильное решение…придти сюда и увидеть вас, Татьяна.

Таня бросила на него странный быстрый взгляд и рассмеялась.

– А мне моя интуиция подсказывает, что вот-вот подойдёт мой автобус.

– Я провожу вас, если вы не возражаете, – вздохнув, сказал Дмитрий. Таня промолчала. Они пошли к автобусной остановке, беседуя.

В кабинет директора Батайской школы, вошли скромно одетая худенькая женщина без макияжа с усталым бледным лицом, опущенной вниз головой и рослый подросток лет четырнадцати лет с рюкзачком за спиной. Он угрюмо уставился в окно.

Директор с минуту рассматривала подростка, и устало вздохнула.

– Дорогая Антонина Васильевна, я иду вам навстречу, только потому, что прекрасно понимаю, в какой тяжёлой жизненной ситуации вы сейчас находитесь. Я прекрасно понимаю, как это трудно в наши дни без мужа воспитывать трёх детей. Я вас знаю давно и уважаю, не один год мы с вами знакомы: учились в одной школе, и в, тоже время, я обязана заявить вам прямо: один проступок вашего сына и он пулей вылетит из стен моей школы навсегда. После ему будет дорога только в коррекционную школу, по крайней мере, в нашем маленьком городе. Хотя он совсем не дурак, и мог бы хорошо учиться, но поведение у него, увы, девиантное. Разлагать дисциплину в моей школе признанной лучшей школой городка я никому не позволю. В свой класс он уже не попадёт, ему придётся опять сесть за парту в седьмой класс. Его класс, в котором от него рыдали родители и учителя перешёл в восьмой, ты, Вадим, мог со всеми перейти в восьмой класс, если бы не страдал дуростью и не бросил школу в апреле прошлого года. И не просто бросил, ― а исчез, сбежал из дома, скитался неизвестно где, почти полгода… ужас какой! Что мать твоя пережила, ты можешь себе представить?

– Он мне слово дал, ― прикладывая руки к груди, сказала мать Вадима.

– Вадим, ты всё понял? Я с тобой церемониться не буду, ― хлопнула ладонью по столу директор, будто точку поставила в разговоре. ― Будешь учиться в седьмом «Б». Сейчас идёшь в учительскую, спросишь Анну Васильевну, она тебя познакомит с классом. И никаких акций-провокаций.

– Иди, сынок, ― опустила голову мать Вадима, ― а ещё поговорю с Валентиной Матвеевной.

Ничего не сказав, Вадим пошёл к двери кабинета с ухмылкой на лице. Качая скорбно головой, директор школы провожала его взглядом. Когда он скрылся за дверью, она сказала:

– Присаживайтесь, дорогая Антонина Васильевна.

В класс Вадим вошёл в вразвалочку. Он остановится у доски, разглядывая притихших ребят с ухмылкой бывалого парня. Крепко сложенный, широкоплечий, с загорелым лицом и большими светло-голубыми глазами, он был на голову выше самого рослого мальчишки из этого класса.

– Так, ребята, – устало сказала Анна Васильевна, – у нас новый-старый ученик, хорошо всем известный в школе, и городе, г-мм, товарищ, ― Вадик Панченко. Прошу любить и жаловать. Вадим будет сидеть с Танечкой Каретниковой. Вадим, садись, за вторую парту, и, пожалуйста, веди себя прилично, не устраивай никаких эксцессов. Это может для тебя окончится плачевно.

В полной тишине Вадим, под любопытными взглядами всего класса прошествовал ко второй парте, остановился у неё и грубо сказал Тане:

– Вылазь, давай. У стены сидеть буду я. Резче, резче, шевели мослами.

– Вадим, как ты разговариваешь с девочкой? – прикрикнула на него возмущённо Анна Васильевна, но Вадим даже не посмотрел на неё.

А Таня с любопытством и безо всякого страха, с усмешкой рассматривая Вадима, взяла в руки книги и тетради, и вышла из-за парты, пропуская Вадима. Весело расхохотавшись и, поклонившись ему, она озорно проговорила:

– О, мой повелитель, о, светоч грёз моих! Слушаюсь и повинуюсь. Как красив и богат русский язык, господа, не правда ли?

Класс взорвался хохотом.

Вадим, затравленно озираясь, протискиваясь к стене, процедив сквозь зубы:

– Слышь, базар фильтруй, в натуре, балаболка.

Класс захохотал опять.

Таня весело обратилась к классу: