Клёны сбрасывали остатки своего багряного наряда в пучившиеся от дождя лужи; понурые люди, нахохлившись, мокли на автобусной остановке, по проспекту медленно полз поток машин с включёнными фарами и работающими «дворниками». Дмитрий стоял у окна, наблюдая за удручающей картиной последних дней осени. «Лета агония ― осень, стремительный листопад. Средь зеленеющих сосен клёны роняют наряд», – сложилось в голове. Он улыбнулся: «Неплохое начало для лирического стихотворения, наполненного осенним сплином. Грустное это зрелище – увядание природы. В преддверии зимы, у меня всегда возникает чувство, будто я прощаюсь с дорогим мне человеком, слава Богу, что это расставание не навсегда. Скоро мои клёны оголятся совсем, придут первые заморозки, а за ними зима и долгое, долгое ожидание весны. Я устал. Устал от работы, однообразия, от одиночества с которым, кажется, начинаю свыкаться. Надо лечь, почитать хорошую книгу или посмотреть кино, давно собирался пересмотреть «Пролетая над гнездом кукушки». Нет, пожалуй, остановлюсь на книге. Любимый Фолкнер месяц лежит на тумбочке недочитанный. Почитаю всласть, и буду спать всё воскресенье. Понедельник обещает быть тяжёлым. На работе аврал, заказы горят, а смежники что-то притормозили, – придётся эту неделю попахать. Вообще-то и об отдыхе пора бы подумать, Дима. Может слетать на недельку в какую-нибудь южную страну, погреть старые кости, подготовиться к нашей долгой питерской зиме?»

Он задёрнул шторы, сходил на кухню, принёс на подносе рюмку коньяка, плитку шоколада, блюдце с ломтиками лимона, лёг на диван и нажал на кнопку пульта – Пол Маккартни под аккомпанемент акустической гитары нежно выводил «Blackbird»; Дмитрий прибрал звук до минимума, взял в руки книгу и улёгся поудобней.

Звонок телефона его не обрадовал, но взглянув на дисплей, он улыбнулся: «Костик».

Костя в своей манере затараторил, выстреливая фразы пулемётными очередями:

– Валяешься, старик? Куксишься, смотришь телек и хандришь? Повышаешь настроение небольшими порциями коньяка? Хочешь, скажу марку? «Ахтамар». Угадал? А я сегодня стихотворение написал, прикинь, на стихи осенняя погода потянула. Зацени, ты же у нас как-никак поэт, учился этому делу. Слушай: падают, падают листья, этой осенью будет амнистия. Но это, Димыч, всё, на что меня хватило. Но согласись, что рифма листья-амнистия гениальна? Я на такси к тебе еду. Уже подъезжаю к тебе, минут через десять буду у тебя. Ты, давай, давай, вставай, поднимайся рабочий народ, одевайся. Возражений не приму.

– Куда, Костя? В кои веки я решил отоспаться: первые выходные за три недели и, между прочим, двенадцатый час ночи. Неохота, Кость, – попытался отбрыкаться Дмитрий, но Костя был неумолим:

– С каких это пор ты стал с курами-то ложиться? Димыч, я как-то тебе говорил, что у меня есть дядя. Как там, у Пушкина: «…мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог»…». Ну, этот совсем ещё не занемог ― старичок ещё, ого-го, в отличной форме. Короче, дядя Володя, крутой и известный питерский художник, час назад он позвонил мне и слёзно умолял приехать к нему сейчас же – гены родственные взыграли. Причина, вообщем-то, весомая: у него сегодня юбилей. А я, Димон, к своему стыду, напрочь забыл о том, что у меня есть в городе близкий родственник, хотя прошлые годы всегда звонил ему на его дни рождения, да и заезжал изредка. Петрович, по всему, обиделся на меня не на шутку. Обозвал оболтусом, эгоистом, который забыл про существование родственников, дескать, он мог умереть и никто бы из родственников об этом не узнал. И он, чёрт побери, прав, разумеется. Краска стыда не сходила с моего лица, когда он мне всё это выговаривал. К тому же юбилей у него оказывается не простой, а знаменательный: ему сегодня стукнуло пятьдесят пять лет – типа, круглый отличник. Отказать ему было бы с моей стороны полным свинством, но и ехать к нему одному, мне в облом. Мы с тобой такие, Дим, друзья, что куда ты – туда и я, так ведь? Между прочим, у него любит тусоваться всяческая халявная богема и дамы питерского полусвета, так что вечер обещает быть интересным.

– А аврал? Очень хочется отдохнуть, – ещё раз попытался отбиться Дмитрий, но без уверенности на успех. – Там же, наверное, не лимонад пить придётся?

– Аврал? Что наша жизнь? Аврал! ― пропел Костя фальшивым тенорком. ― Димыч, нужно делать паузы в словах, как поётся в одной хорошей песне. И в делах нужно делать паузы – человек не лошадь ломовая. Насчёт лимонада… гарантирую тебе, что там будет прекрасная закуска: дядя Володя, кроме всего, ещё гурман и великолепнейший повар. Так что не дрейфь, старик. Как там казак Платов Левше говорил, когда инструктировал его перед поездкой в Британию, ах, да: «Не пей много, не пей мало – пей средственно». Мы вполне можем воспользоваться этим мудрым советом. Кстати, Левша, как и мы, был реальным металлистом, ха-ха-ха. Это мой любимый герой.

– А подарок? Неудобно как-то, – стал сдаваться Дмитрий.

– Но проблемо. Заедем в супермаркет, купим какого-нибудь хорошего пойла и цветы, он белые розы любит.

– Змей-искуситель, – рассмеялся Дмитрий.

Дверь квартиры Костиного дяди на Кронверкской набережной открыла друзьям после их долгих звонков, миловидная и явно пьяненькая девушка. Впустив друзей в квартиру, в которой грохотала музыка, она, изучив взглядом друзей, произнесла, растягивая в улыбке влажные сочные губы:

– Я – Маргарита. На Лысую гору летаю на метле раз в год ― на первомайские праздники, в Питер возвращаюсь похорошевшей. Руки не распускать – я уже занята, но ребята вы ничего – симпатичные, разрешаю вам ухаживать за мной. Только, пожалуйста, делайте это красиво, без дешёвых трюков, если не хотите услышать от меня моё самое страшное «фи». А, на самом деле, мне очень скучно, мальчишки, здесь собрались такие умники-зануды, что от тоски зубы сводит. Давайте повеселимся, а? Мой соверен, что-то сегодня не в духе, ходит в либеральной угрюмости, встревоженный «немытостью России» и пьёт, как портовый грузчик. А вы, господа, надо полагать, художники-авангардисты, андеграундщики?

Костя, вешая куртку на вешалку, весело подмигнул Дмитрию.

– Мы, дорогая Марго, реальные металлисты широкого профиля. Мыслим категориями квадратных метров и погонных рублей. На сантиметры не мелочимся, но за качество работы всегда отвечаем.

– На металлистов как-то вы не очень… где ваши кожанки, «хайры», наколки, цепи, прибамбасы профессиональной принадлежности? Вид у вас, мальчики, совсем не сюррный, приземлённый, хотя, повторюсь, ребята вы ничего – симпатичные.

– Эту детскую ступень развития мы давно переступили. В настоящий момент мы находимся на новом этапе нашей жизни. Мы, дорогая Маргарита, в поиске подходящего имиджа к своему внутреннему состоянию, – с серьёзнейшим видом произнёс Константин.

– О кей, тогда пройдём сначала на кухню, вам полагается штрафная рюмка, для поднятия внутреннего состояния до нужного уровня. Выпьем за знакомство и за новые радостные этапы в жизни каждого из нас, – рассмеялась Маргарита и повела друзей в кухню, где заставила их выпить по фужеру Мартини; сама она залпом, по-мужски, выпила рюмку водки, заставив весело переглянуться друзей.

Вошедший на кухню мужчина с козлиной бородкой с недовольным, брюзгливым видом, быстро окинул недоброжелательным взглядом Костю и Дмитрия, и громко произнёс:

– Маргарита, я тебя обыскался. Дорогая, где ты пропадаешь? – произнёс он громко, с обиженным выражением лица.

– Вообще-то, здороваться нужно с людьми. Заблудился в трёх соснах? Тебе компас нужен, что бы меня в квартире найти, Лев Михайлович? У тебя как всегда навигатор на хороших людей барахлит, – ответила Маргарита, хмурясь.

Мужчина помялся. Ещё раз, окинув взглядом приятелей, он спросил, изучающе взглянув на Костю с Дмитрием.

– Пардон. С кем имею честь?

– Константин Сергеевич Мельников, имею честь быть родным племянником виновника сегодняшнего торжества Мельникова Владимира Петровича, а это мой друг – Автандил Медузович Горгония, художник-маринист из Абхазского города Гантиади, – серьёзным тоном произнес Константин, протягивая руку мужчине.