– Это была бы смелость, а не трусость. В этом случае ты мог почувствовать себя свободным по-настоящему, – это была бы твоя победа, – вставила Таня, и задумчиво добавила: ― Вообще-то, конечно, взрослые люди в ответе за тех, кого приручили. Приметливый и не глупый у тебя был товарищ.

– Твоя правда, Каретникова. Но что сделано, то сделано. Но вообще-то я не всё время бегал, это поначалу было, когда пацаном был безбашенным. Я быстро понял, что это не правильно, но домой, стыдно было возвращаться, понимаешь? Ну, не знаю, напряг мне был возвращаться домой!

Начиная с этих слов, Вадим стал врать легко и складно:

– Работал. Меня взяли на станцию техобслуживания автомобилей учеником, я там многому научился, мне стали доверять серьёзную работу.

– А где это было?

– Москва – столица нашей родины. Там вариантов для всех хватает. Но вот пришло время, надо в армию идти, отдать долг Родине. Отслужу и, как говориться, начну жить с чистого листа, буду машины ремонтировать.

– Вот это правильно, – просияла Таня, – вот это хорошо!

Классный заводила Ерошкин захлопал в ладони и закричал:

– Кончайте перекур, идём в школу танцевать. Адреналин закипает.

– Идём? – спросила Таня у Вадима.

– Идём.

Видя явное и дружеское расположение со стороны Тани, он успокоился.

Спортзал встретил их попурри мелодий «Boney M» в стиле диско. Компания с гиком ринулась в центр зала. Таня, немного задержавшись, взяла Вадима за руку потянула его: «Пойдем, попляшем».

Вадим, жалко улыбнувшись, произнёс, качнув отрицательно головой:

– У меня нога болит. Подвернул сегодня…

Таня, нетерпеливо поглядывая в центр зала, где буйствовал её класс, извинительно сказала:

– А я побегу. Сегодня мы обязаны поплясать до упада, такие Половецкие пляски выпускников бывают лишь раз в жизни. Ну, я пошла? ― сказала она и, не дождавшись ответа, помахав ему рукой, вклинилась в круг танцующих.

Вадим, озираясь, отступил к стене.

Поппури длилось невероятно долго. Зал бесновался. Когда же музыка смолкла, и все стали шумно расходиться, Ерошкин громко и ёрнически заорал ди-джею:

– Завязывай с этими плясками Святого Витта! Ты, что в могилу нас загнать хочешь? Нам ещё в институты поступать нужно. Давай, чувак, заводи какой-нибудь «медляк».

Зал дружно захохотал, а ди-джей притушил прожектора, что-то понажимал на своём пульте, и полилась тягучая мелодия из кинофильма «Однажды в Америке».

Таня стояла рядом с Вадимом, смотрела куда-то вдаль, обмахиваясь платком. Он с жадностью смотрел на её раскрасневшееся лицо, вдыхал её запах. Это был её запах, ― запах Тани, и она будто почувствовав этот взгляд, быстро повернулась к нему:

– Ну, а медляк-то, как выражается наш доморощенный клоун Ерошкин, ты в состоянии танцевать?

Вадим не успел ответить, она взяла его за руку и повела в центр зала.

Остановившись, она сделала книксен:

– Сир, позвольте пригласить вас на танец.

Вадим, краснея, положил правую руку на её талию. Таня, улыбаясь, взяла его левую руку в свою, другую руку положила на его плечо и повела его в танце. Вадим послушно следовал за ней, стараясь не сближаться с её телом, он был напряжён и скован ― он хотел её. В висках у него громко пульсировали гулкие удары, он боялся смотреть на Таню, глядел куда-то за её плечо. Запах, тот самый Танин запах, который он запомнил, любил и вдыхал с удовольствием, когда сидел с ней за одной партой будоражил его; он чувствовал подрагивание мышц её спины, ощущал её разгорячённое тело, жадно вдыхал этот запах, к которому сейчас добавился горячий запах созревшей молодой женщины; ему хотелось прижать её к себе, мышцы рук сами напрягались в желании сделать это. Несколько раз их сильно толкнули, и он касался твёрдой и высокой груди Тани и от этого в глазах у него темнело. Таня же при этом, смеялась, непринуждённо и громко говоря: «Осторожней медведи, на поворотах. Зашибёте, хороших людей». Танец закончился резким аккордом, выпускники не расходились, стояли в центре зала, к ди-джею подошла директор школы взяла микрофон. Таня сняла руку с плеча Вадима.

– Кажется, директриса сообщит нам сейчас последние и грустные новости. Все повернулись к импровизированной эстраде, а директор школы, важно сказала:

– Уважаемые выпускники, автобусы уже подошли к школе. У нас два варианта встречи рассвета: первый – мы едем в стольный город Ростов, там сейчас происходят массовые гуляния по набережной, фейерверки, танцы, мероприятие отлично организованно городскими властями; второй вариант: мы встречаем рассвет в родных пенатах, без помпезности, по-простому с песнями, видеосъемками, с музыкой, гитарами.

Директор школы совсем не ожидала такого дружного ответа. Выпускники в один голос закричали «Дома, дома, дома!» Ерошкин, перекричав всех, заорал под дружный смех: «Мы свою деревню любим, мы ребята простые, сельские едем на наше родное озеро».

– Ну, что ж, господа выпускники простые-сельские и я сельчанка, а ваше желание для меня закон. Прошу всех дисциплинироваться, не делать глупых поступков, не прыгать в реку – были у нас и такие отчаянные индивиды в прошлые годы, которых приходилось спасать и откачивать. Никаких бутылок в автобусы не брать, будем проверять всех, имейте это в виду.

Когда все шумно устремились к выходу, Ерошкин дёрнул Вадима за руку, подмигнув ему хитро:

– Пацаны решили «косячок» пустить по кругу, Ты как?

– Спрашиваешь! – ухмыльнулся Вадим, и они пошли к кустам сирени, около которых толклась троица ребят.

В автобусе Вадим стоял, а когда остановились, и все устремились к берегу, он опять оказался рядом с Таней, позади всех. Они сильно отстали от остальных выпускников, и Таня, повернулась к нему.

– Давай, догоним ребят.

Она пошла быстрее, но приостановилась, проговорив:

– У тебя же нога, я забыла. Я побегу, да? А ты догоняй потихоньку.

Она побежала, но через метров десять остановилась, ойкнув, нагнулась и, сняв туфель, сказала подошедшему Вадиму:

– Кирдык калошам. Китайские производители не предполагали, что русские девушки на каблуках будут по песку бегать.

Вадим взял туфель из рук Тани, рассмотрев его, произнёс:

– Лапти ещё можно починить.

Повисла тяжёлая пауза. Он поднял глаза и посмотрел в глаза Тани прямо жадно и без стеснения. Они стояли вначале длинного ряда пляжных лежаков, бесформенно лежащих на песке; выпускники были далеко от них, они бегали по берегу, падали на песок, хохотали, восток слегка уже порозовел.

Почти задыхаясь, ― его уже трясло от желания, от подступившей горячей и сладкой истомы ― он сделал к Тане шаг, полный безумной решимости сейчас и здесь овладеть ею, но она, наконец, почувствовала угрозу. С расширившимися глазами отступила на шаг назад, сбросила с ноги целый туфель и, сказав: «Привет китайским производителям! Назад к природе! Побегу босиком», – легко побежала к классу, на ходу оглянувшись, и крикнув: «Догоняй!»

Она удалялась быстро, силуэт её уменьшался, краешек солнца, показался на горизонте, Вадим не сдвинулся с места, он зачарованно глядел на будто парящую над песком фигуру в белом платье.

Неожиданно зарычав, как пёс, он упал на колени, и стал колотить кулаками по песку. Горестно воя, он повторял:

– Всё, всё, всё! Лошара, сейчас я мог узнать, такая ли ты настоящая, когда приходишь ко мне под кайфом. Я мог бы целовать твою грудь, ласкать тебя, ведь я так хорошо тебя знаю, так хорошо могу тебя удовлетворять. Тебе было бы хорошо, Таня. Но я никогда уже не узнаю, какая ты, Таня, настоящая. Ты только под кайфом будешь моей.

Вернувшись домой, он сказал матери только два слова: «Дай денег». Мать, суетливо покопавшись в сумке, протянула ему две тысячные купюры. Презрительно глянув на деньги, Вадим небрежно сунул их в карман брюк, и вышел за дверь. Мать смотрела в окно на удаляющуюся фигуру сына, шепча: «Господи, спаси и помилуй раба Божьего Вадима, Матерь Божья спаси его». Смотрела до тех пор, пока сын не скрылся за домами. После ещё долго, застыв отрешённо, стояла она у окна с закрытыми глазами, опустив голову, и очнулась только тогда, когда старшая дочь, тронув её за плечо, испуганно спросила: «Мама, что с тобой?»