И вот сейчас, когда этот человек решил вернуться, подковёрная грызня и борьба за власть между аристократами просто обязаны были вспыхнуть с новой силой. От того, оправдают его или нет, зависит — станет род Максимусов ещё сильнее, или потеряет влияние. Ведь и противники не спят. Один из сильнейших политических блоков: Сервии, которые занимают многие ключевые посты в правительстве, Ли, покровители купцов и наместники богатейшей Восточной провинции, и уже известные мне Гранты, которые представляют ещё один род потомственных военачальников — все вместе они добились объявления Ферра вне закона, ведь тот действовал без санкций правительства. Так что, по возвращению его должна была ждать расправа. Но… Это будет возвращение полководца с богатыми трофеями, славой героя и победителя, и наверняка с лично преданными себе войсками. Тем более — Гранты переобулись, и теперь, вроде как, приняли сторону своих вечных соперников. Наверняка кусают локти, мол — неужели, так можно было? Если бы знали, сами бы сделали… Но, как бы там ни было, уже не жаждут крови своих врагов, вернее денег, вернее жаждут — но уже других людей.

— Навстречу Ферру послали несколько легионов. Перебросили с Востока, они лояльны роду Ли. Набрали, говорят, впопыхах не пойми кого.

— Думаешь, будет заварушка?

— Наверняка. И не я один так думаю. На дорогах беженцы… Кому есть, куда валить, все стараются сбежать. На Юг, на тот же Восток. Закрывают дома, или оставляют рабов следить, а сами дёру.

— Ты, конечно, валить не собираешься.

— Ну так а как думаешь? Надо же жить на что-то…

— Много кто уходит?

— Да. Но пока многие остаются, ещё всё впереди, уверен. А валят в основном те, кто посообразительнее. Остальные сидят на жопах ровно и ждут, что всё само образуется. Наивные…

— Это точно. А где Ферр сейчас?

— На полпути к Северной. Туда же идут восточники.

— М-мать!

— Что, тоже туда собирался?

— Ну.

— Малыш. А ты не хочешь рассказать, что за дела-то у тебя такие, м?

— Да рассказывать нечего… На гномов я работаю. Попросили помочь караван довести, срочный. Только, груз канул в волнах, и теперь даже они сами не понимают, что делать.

— Что за груз-то?

— В штанах у тебя груз! Не много ли знать хочешь?

— Слушай, я тебе всё рассказал, без утайки! Полезнейшая, так её, информация! А тебе что, жалко?..

— То, что ты рассказал — и так все знают. Если бы не от тебя, от кого другого узнали бы. Не сегодня, так завтра.

— Ну, слушай…

— Ладно-ладно, не заводись. Динамит там был. Теперь-то уже что, всё на дне, духами растащено…

Ган присвистнул.

— Да. Всю партию пролюбили. Так что, ничего не знаю теперь. Что скажут бородатые — то делать и буду. Вроде, в Южной был человек. Попробуем на него выйти…

— А ты всё с тем водишься… Как там его?

— Ага, с Тюрином.

— Не понимаю!

— А ты не сидел с нами в эльфийских ямах, чтобы понимать. Всё, закрыли вопрос, а то я когда про кроликов вспоминаю — ножи чесаться начинают, так и просятся кого-нибудь прирезать. Ты ближе всех сидишь…

— Хорошо, хорошо, забыли! — Ган примиряюще поднял руки. — Так, значит, ты с бородачами своими неразлучен пока, да? А то присоединился бы, нам люди не помешают…

— Пока платят золотом, меня всё устраивает. Ещё хотим к остроухим наведаться. Хотя, знаешь, если дело к заварушке… Может, и стоило бы развеяться, порыбачить выбраться. Стариной тряхнуть, так её! Небось, не отвалится. В мутной воде рыбку самое то удить…

После этого разговор перешёл с новостей на воспоминания о былых похождениях, и в какой-то момент мне стало неприятно. Я, конечно, знал, что Малыш тот ещё кадр. Но не подозревал, насколько.

Не желая слушать, как эти душегубы бахвалятся тем сколько, кого и каким образом убили, я вышел «подышать». И так и остался сидеть снаружи, у приютившей нас хибары, пока изрядно поддатый Малыш не вышел, шатаясь, и не заявил заплетающимся языком: «Д-дам-о-ой!».

Перед ажурными воротами, ведущими во внутренние кварталы Южной Гавани, нам пришлось остановиться и ждать. Внутрь втягивалась унылая цепочка пригнанных с Севера рабов, под присмотром легионеров.

Почему-то, при слове «легионер» я представлял себе нечто совершенно другое. Не бородатых мужиков в шляпах и с огнестрельным оружием, раскуривающих трубки в сторонке, и не закованных в сияющие доспехи пехотинцев, с закрывающими головы крылатыми шлемами и со здоровенными двуручниками на плечах.

Зато рабов какими представлял, такими они и оказались. Разве только действительность оказалась слегка более неприглядной, вонючей, измождённой, наполненной покорностью судьбе и тупым равнодушием в переполненных отчаянием глазах. Я невольно ставил себя на место этих людей, шагающих понурив головы туда, куда влекла их общая цепь, и где не ждало ничего хорошего — и мне становилось нехорошо.

Тем более, что внешне «варвары» были гораздо ближе мне, чем коренные имперцы. Среди уныло шагающих в сторону ворот было немало светловолосых и даже рыжих, некоторые по типажу казались близкими мне. Нет, я отдавал себе отчёт, что, скорее всего, сходство это только внешнее, и для этих людей я настолько же чужд, как и для всех остальных. Но ничего с собой поделать не мог, мне было их искренне жаль и их несчастье я воспринимал слишком близко к сердцу.

— Да, при Александре такого не было…

— А?.. — я обернулся. Рядом со мной встал слегка полноватый розовощёкий человек, с могучей медведеподобной фигуровй. Из варваров, но свободный. С биркой булочника на груди — надо бы свою тоже достать, чтобы стража лишний раз не докапывалась…

— Говорю, катится Империя не туда. С тех пор, как Александра отравили, имперцы начали нарушать старые договорнности, одну за другой. И вот, на тебе…

— А что за Александр? С историей местной не очень знаком… — я слишком поздно спохватился, и замолк, только когда понял, что сболтнул лишнего. Спешно брошенный на булочника взгляд обнуружил только снисходительную ухмылку. Спокойно, для него я варвар, такой же, как и идущие перед нами рабы. Ничего страшного не случилось.

— А такие вещи надо бы знать, юноша. Александр Уний заключил договор с северными племенами, после долгой кровопролитной войны. И был гарантом мира в Империи. Долго. Пока его не отравили… — я понял, про кого речь. Глава рода Униев, после смерти которого род, бывший одним из сильнейших, растерял всю силу из-за междоусобной борьбы.

— Да слабак он был! Слабак и трус! Потому и сдох, — включился в разговор ещё один из ожидающих, когда нам откроют дорогу, судя по одежде, а я уже научился более-менее распознавать такие признаки — купец из местных.

— Что? Слабак? Который столько лет удерживал Мару и Васелевска, чтобы они не перегрызли друг другу глотки?

— Слабак! Потому что, вместо того, чтобы выжечь северную заразу на корню, как сделал сейчас Ферр — тетешкался с ними, как с детьми! Подумать только, торговля с варварами… Ой, простите, я и забыл, что вы тоже из них. Не хотел обидеть, — последние фразы купец сказал очень фальшивым, явно издевающимся тоном.

— Да я такой же Имперец, как и ты, уважаемый…

— Правда? А пошли в суд, и узнаем, кто такой же — а кто нет!

— Я тебя щас… — булочник начал выходить из себя, и сделал шаг в сторону купца, из-за спины которого тут же появились два здоровых охранника.

— Давай, давай, тестомес! Нападение на свободного гражданина Империи варваром карается смертью! Я сейчас стражу позову…

Мой собеседник внезапно обмяк и сдулся, будто из него вынули стержень. Понурившись, он сплюнул в сторону купца и отвернулся от него, процедив что-то сквозь зубы.

— Вот то-то же! Слабак был этот Александр! И Унии теперь — никто!

Я огляделя, внезапно поняв, что все смотрят на нас и внезапно наступила зловещая тишина. В которой совершенно отчётливо прозвучал шёпот Валерии, как-то незаметно оказавшейся рядом с нами и выглядевшей крайне взволнованной: