Я думал, что меня сразу отправят лазить по вантам, собирать-расправлять паруса… Ага, сейчас. Мне приходилось делать что угодно, но только не это. Я помогал конопатить борта, выкачивать воду из трюма, драить палубу. То таскал инструменты корабельному плотнику, то штопал паруса, то возился с канатами, то чистил местную картошку, слушая ворчание кока. А самое главное — выучил все эти «брамсели» и «стаксели».

Но я получил хоть какое-то занятие, за которое, пусть и со скрипом, капитан обещал заплатить. А самое главное — эта моя временная «работа» помогла, как мне кажется, немного приблизиться к пониманию окружающего мира.

Дело в том, что если раньше матросы меня демонстративно не замечали, то после того, как я вошёл в «команду», будто сломалась некая стена. Нет, это было вовсе не дружеское общение, в основном ко мне обращались с просьбами «принеси» или «сделай», другие юнги, их было ещё двое, шутили вместе с остальными и были прямыми конкурентами, пытаясь свалить на меня свою работу, но… Разница оказалась огромной. И, с другой стороны, гномы как-то вдруг внезапно отдалились, стали более сдержанными в эмоциях, и хоть не игнорировали меня явно, но держались обособленно.

И у меня в голове будто сложились отдельные фрагменты общей картины, и всё стало ясно. Ну или, по крайней мере, мне так показалось. То, как я появился в этом мире, как односельчане с трудом терпели Гурта, несмотря на то, что он обладал по идее очень нужной на деревне профессией, как так и не принияли меня, как раз за разом все люди, к которым выходили, пытались обмануть и ограбить, не проявляя и капли сочувствия. Как получилось с гномами — когда они вдруг, после некоей переломной точки, приняли меня за своего, хотя до того относились тоже очень осторожно. Как меня задирали в «Хромом пони». Как игнорировала команда корабля — причём, они так же игнорировали и гномов, и того мерзотного паренька-пассажира, с которым, к счастью, встречались мы теперь редко.

Объяснялось всё это очень просто, если предположить «кастовость» и «клановость» окружающего мира. Тут можно верить только «своим». Остальные — враги, или те, кто пытается надуть или воспользоваться, и проявлять к ним какие-то чувства, тратить на них какие-то ресурсы — глупо и противопоказано. Мне всё это казалось странным и непривычным, уверен совершенно точно, что в моём прошлом ничего подобного не было. Но здесь это в порядке вещей, и придётся привыкать…

Оглядевшись по сторонам и порадовавшись, что никто из команды на меня не смотрит и не спешит припахать к чему-нибудь, я заговорщицки склонился к Тюрину и Малышу. Валерия была где-то в трюме, либо с нашими, либо пошла проведать Рекса с Пострелом. Прекрасный случай узнать кое-что.

— Тюрин, Малыш… Маленькая просьба. Я говорил вроде, с памятью поблемы, не всё помню или знаю. Не просвятите насчёт одного вопроса?

— Да, конечно, спрашивай! — голос Тюрина звучал чуть удивлённо, но он с интересом смотрел, сдвинув трубку в угол рта.

— Мне бы по поводу клятв. Действительно ли, если ты даёшь клятву, никому не можешь об этом рассказывать?

Услышав это гном, казалось, чуть не выронил свою трубку.

— В себе ли ты, человек?

— Говорю же, не помню…

— Конечно, клятвы нельзя нарушать. Иначе Боги проклянут.

— Но если, допустим, я нарушил?

— Не советовал бы…

— Я не про себя. Я ещё не успел дать ни одной клятвы. Я так, гипотетически…

— Ги-по-те-что?!

— Ну, фантазирую. Что будет, если какой-нибудь человек, или не человек, нарушит клятву.

— Что будет… Плохо ему будет, конечно же.

— Как? В чём?

— Заболеет. Оступится, упадёт и убьётся. Утонет. Упадёт камень на голову. Всех вариантов не счесть…

— Всё это, описаное… Оно точно связано именно с нарушением клятвы?

— Связано, поверь, ещё как связано. Не рекомендовал бы связываться с этим со всем, вообще.

— А есть смягчающие обстятельства? Там, во сне проговорится, или по пьяни. Или, напрмер, нельзя рассказывать — но напишет.

Гном отрицательно покачал головой, нахмурившись.

— Не советую ничего из этого пробовать. Плохо кончится. Если твоя женщина поклялась что-то не рассказывать… Забудь про это. Или ищи пути, как узнать, но чтобы она оказалась не при делах.

На этом нас прервал окрик боцмана — мои руки опять требовались где-то на корабле. Благодарно кивнув гному, я побежал выполнять свои обязанности, погружённый в раздумья о том, как бы и где выбить всю правду о прошлом Валерии.

Это был самый обычный день, когда со стороны кормы, на горизонте, появился небольшой дымок. Он становился всё больше и больше, и вскоре стало понятно: нас на всех парах догоняет некое судно.

До последнего момента было непонятно — то ли у нас просто совпадают курсы, то ли двухтрубный красавец, с характерной раскраской и тремя пушечными палубами, явился именно по нашу душу. Все сомнения испарились, когда вслед «Ласточке» громыхнул выстрел, и совсем рядом, подняв в воздух фонтан брызг, плюхнулось ядро.

Конечно, капитан был не дурак. Он заранее попытался подстелить соломку везде, где только было возможно. Для начала, попытался убедить гномов избавиться, пока ещё не поздно, от груза. Из разговора я понял: он даже не в курсе, что там, знает только, что это нечто противозаконное.

Гномы встали за своё имущество горой, что неудивительно — судя по всему, везли они своё хозяйство откуда-то издалека, и всё предприятие стоило немалых денег и мороки. Когда стало понятно, что может дойти до драки, и неизвестно ещё, кто кого заборет — то ли подгорные воители, которые как-то быстро вдруг смекнули, что к чему, и достали всё своё оружие, или корабельная команда, которая была в своей родной стихии и на своём собственном корабле, наверняка имела соответствующий опыт и свои козыри в рукавах.

К счастью, капитан не стал обострять — тем более, время поджимало. Он попросил гномов, Малыша и Валерию хотя бы скрыться от посторонних глаз, спустившись со всеми вещами в «секретный» отсек в трюме, и заставив ящиками ведущий в него люк. Последнее с моей точки зрения было перестраховкой, люк и так выглядел совершенно незаметным, но спорить я не стал.

Однако гномам это показалось уже вполне приемлемым компромиссом, тем более, они сами понимали всю серьёзность ситуации. Естественно, мои спутники остались во всеоружии, и в случае чего были в прямом смысле готовы прорубать путь наружу своими топорами, как и расстрелять любого, кто посмел бы сунуться к ним. Более того, вызвав лёгкое удивление капитана, Тюрин захватили с собой и Рекса с Пострелом. Мне то это было понятно — по собаке и птице вероятные преследователи могли выйти на нашу с Валерией историю.

Сам я, будучи членом команды, остался наверху. Выступал дополнительной гарантией и подстраховкой для остальных. Хотя, случись что, и реши капитан избавиться от меня — вряд ли смог бы что-то им противопоставить.

Следующая мера предосторожности, предложенная капитаном, заключалась в том, что спрятаться в «секретном» отсеке попросили «крысёныша» с его слугой. Но заносчивый щегол наотрез отказался, заявив, что не собирается находиться в одном помещении с вонючими коротышками, да и вообще бежать и прятаться его недостойно. Тогда капитан еле-еле уговорил его, чтобы тот хоть переждал в его каюте и не высовывался.

Тут уже я не утерпел осмелился обратиться с предложением.

— Может, просто свяжем его, и запихаем в тайник? Он же подставляет всех!

Капитан посмотрел на меня такими глазами, будто я посягнул на что-то самое святое.

— Это невозможно.

— Почему невозможно? Я мог бы позвать своих спутников, они легко справятся…

Капитан не стал меня дослушивать, просто развернулся и ушёл, тут же переключившись на какие-то более важные дела.

Я заозирался по сторонам, и увидел первого помощника, который стоял рядом и слышал разговор. Обратился к нему и он, на моё счастье, соизволил снизойти с объяснением:

— Нас скормят рыбам, если сделаем что-то такое. Не сейчас, позже… Но скормят наверняка. Таких людей, как этот… — моряк явно сдержал какое-то крепкое и непристойное ругательство, — трогать нельзя. Даже когда они временно слабы.