Тем временем, Валерия закончила вязать узлы, и, без слов поняв меня, подбежала к скале. Я подсадил её, и она начала ловко карабкаться вверх. Схватившись за большой уступ и с трудом подтянувшись — наш совокупный с псом, мечом и прочим хламом вес, всё-таки, оказался приличным — последовал её примеру.

Судя по шуму позади, нас почти догнали… Всё-таки, непростительно много времени ушло на всю эту возню снизу, а подъём происходил непростительно медленно. И пусть умом я понимал, что погоня тоже непременно замедлится перед скалой, до дрожи пугал грозивший вот-вот наступить момент, когда мы окажемся от преследователей ближе, чем когда-бы то ни было до этого. Ведь не исключено, что раньше по нам не стреляли вовсе не потому, что боятся застрелить. А, например, из опасения промазать, или ради экономии боеприпасов. Или ещё, как вариант, у егерей, или кто это на самом деле, могло кончиться терпение…

Так что, карабкаясь по скале, я чувствовал себя мишенью в тире. И когда шум позади внезапно затих, я какое-то время непроизвольно вжимал голову в плечи, каждое мгновение ожидая удара тяжёлым свинцом по своей такой уязвимой и мягкой плоти. Но секунду за секундой ничего не происходило, и я позволил себе роскошь обернуться.

Лучше бы не делал этого. Перед моими глазами открылась, наверное, самая худшая картина из тех, которую вообще можно в такой ситуации представить. Преследователи просто стояли и не собираясь лезть за нами следом! Никто из них даже не подумал подойти к скале и попробовать забраться. На нас не направляли оружие, не пытались предпринять ничего. Ни основная группа, ни те, которые отделились. Они просто смотрели, как мы взбираемся наверх, всем своим видом показывая, что это не выбивается из их плана. Я даже застонал от бессильной злобы. Очень неприятно почувствовать себя в шкуре мыши, которая сама лезет в мышеловку.

На какое-то время даже остановился, прямо так, на полдороги. Вжавшись в скалу, попытался осмыслить ситуацию, с усилием отгоняя отчаяние, а с ним и подленькую мысль, что всё, добегались, нет выхода, кроме как повернуть назад, сдаться, попытаться выторговать себе хоть какие-то условия… Но от осуществления этого малодушного порыва, помимо затвердевшей до состояния камня гордости и почти осязаемого желания сопротивляться до самого конца, меня избавило простое понимание: назад я просто не спущусь — не смогу. Не со всем этим обвесом. Единственный путь оставался наверх, что бы там ни ждало нас.

И я продолжил карабкаться вслед за Валерией, за которой безнадёжно не поспевал со своей ношей. Теперь я, правда, уже и не напрягался так, как до того, понимая, что спешить некуда… Девушке говорить ничего не стал, хотя она, может, догадалась и сама. В любом случае, озвучивать это казалось лишним. Не в такой момент, по крайней мере.

Когда в ободранных пальцах уже почти не оставалось сил, а ноги, казалось, оставляли на камнях кровавые следы, я наконец перевалился через крутой край скалистого обрыва и буквально упал на горизонтальную поверхность за ним. Там, тяжело дыша, уткнувшись лицом в землю, так и остался лежать, не обращая внимания на ползущую по щеке букашку — вернее, просто не имеяя сил стряхнуть её. Эта преступная слабость, которую позволил себе, продлолжалась долгие невыносимо сладкие мгновения, когда заставить себя двинуть хоть пальцем казалось величайшим преступлением против ноющих мышц. Но ещё большим преступлением было позволить взять нас прямо вот так, тёпленькими… Опять же, ответственность за Валерию — я старался даже не рассматривать тот вариант, что её схватят, отгоняя сами мысли о такой возможности.

С огромным трудом приподнялся на руках и огляделся. Моя спутница, тяжело дыша, лежала рядом. Девчонке, видимо, подъём дался тоже непросто. Сердце кольнуло при виде того, как тяжело вздымается её грудь, как она неподвижна, как беззащитно раскидала руки в стороны и запрокинула голову, подставляя совсем слабым уже вечерним лучам Ока свою тоненькую изящную шейку. Хотелось подойти, обнять, сказать, что всё позади и мы в безопасности… Но, к сожалению, я знал, что это не так.

С трудом оторвав взгляд от спутницы и подняв его выше, я внимательно огляделся вокруг. Никого постороннего поблизости не заметил, и, судя по всему, сию минуту опасность нам не угрожала. Но, конечно, это вовсе не значило, что мы оторвались. Было бы ужасной ошибкой расслабиться и попасть в расставленные сети на финишной прямой, когда кажется — вот она, вожделенная свобода, сделай только шаг, и все неприятности останутся позади.

Поэтому я с немалым трудом развязал узлы, отпуская на волю молча сползшего на бок и тут же вскочившего на лапы Рекса. Почувствовав себя гораздо свободнее, поднялся на четвереньки, потом на колени. Обернулся назад — преследователей из-за скалы не было видно. Приблизился к краю, выглянул вниз, пересчитал по головам егерей и убедился, что все там, голубчики, никуда не ушли. Даже более того — разводят костры и явно разбивают лагерь, то есть — по крайней мере, демонстрируют нежелание лезть за нами наверх прямо сейчас. Нехорошее предчувствие опять заворочалось где-то внутри.

— Вставай. Мы ещё не ушли, — кинул своей спутнице, всё так же валявшейся пластом. Та не прореагировала. — Эй! Валерия! Подъём!

Я сделал два шага вперёд, собираясь помочь девушке встать. И вдруг, похолодев, всё понял. Увидел её глаза. У отдыхающего человека, хоть сколько угодно уставшего, просто не может быть таких глаз. В них не должно быть столько ужаса и отчаяния.

Земля начала уходить из под ног, перед глазами потемнело, а небо завертелось над головой, постепенно набирая обороты. Меня шатнуло, и только с трудом получилось устоять на ногах. Взмахнул рукой, пытаясь опереться на что-нибудь рукой, но она ушла в пустоту…

Неужели конец, неужели всё было зря?! Неужели не уберёг?! Мать, мать, мать!.. Где, когда, почему недоследил?.. Что случилось?.. Как это могло произойти?.. Кто-то успел выстрелить, а я не заметил? Или они сделали что-то с девчонкой ещё раньше? Что это вообще?!

Мысли метались роем злобных ос, хаотично, сбивая друг друга и больно жаля душу. Я даже не отгонял их, позволяя самым пугающим предположениям впрыскивать в себя яд отчаяния. Какая разница, если беда уже случилась? Когда наихудшее, что могло произойти, произошло?..

Всё это внутри меня, с момента понимания, что случилось страшное, заняло считанные мгновения. Испугано трепещущее сердце не успело сделать и нескольких ударов. На дрожащих, в прямом смысле подгибающихся ногах я сделал несколько шагов вперёд. Не время стоять и посыпать голову пеплом. Надо действовать, пытаться спасти то, что ещё можно — если, конечно, ещё не всё потеряно…

Когда уже был около Валерии, взгляд, лихорадочно искавший хоть какие-то зацепки, хоть что-то, что помогло бы найти разгадку произошедшего, заметил некую странность. Прямо под девушкой, в том месте, где она лежала, проходила линия промороженной земли, буквально заледеневшей, от неё даже на расстоянии веяло холодом. И линяя эта была слишком ровной для чего-то естественного, имевшего природное происхождение.

Заметил я её, только когда уже почти наступил. Ногу удержал в воздухе машинально, в последний момент. А продолжая вглядываться, начал замечать всё больше подозрительного и необъяснимого. Так, губы Валерии посинели, будто она сильно замёрзла, а кожа в некоторых местах буквально покрылась инеем. И девушка не дрожала, нет. Но в том, что ей очень холодно, у меня почему-то больше не оставалось сомнений.

Казалось бы, куда уже может быть хуже? Та, которая доверилась мне, лежит, скованная непонятным недугом, и неизвестно, получится ли её спасти. Мы находимся в какой-то аномальной зоне, где, видимо, каждый шаг может стать последним. Но… Жуткий, потусторонний скрежет, раздавшийся где-то совсем неподалёку, заставил волосы по всему телу встать дыбом. Рядом зарычал, испуганно задрожав, Рекс. Судя по всему, эти проблемы с Валерией оказались только аперитивом, лёгким разогревом перед истинным, первобытным ужасом. Это ощущалось почти физически. Откуда-то издалека, снизу, донёсся торжествующий крик… Видимо, наши преследователи радовались, что всё идёт по плану.