Поющие во Тьме

«Сказание о Губителе: книга первая»

В год Красного Дива[1],

Когда небеса зальются жестоким огнём,

И хляби небесные, страхом томимы,

Извергнутся чёрным дождём,

Родится Сын Хаоса — Тьмы Порожденье,

Древний Хранитель Теней,

Несущий со смертью Миру спасенье,

Презрев боль и страхи людей.

Из логова Тьмы он воспрянет душою,

В которой одна Пустота,

И пеплом покроется мир под луною,

И смерти не будет конца…

Пророчество Тёмного Менестреля

Часть первая: Тарагоф

Рождение. В идеале оно должно нести радость, искреннее счастье существования и бытия. Однако в моём случае всё получилось иначе. Мой приход почти никому не принёс радости, ибо был заказан самой Тьмой. Первые секунды жизни я был преисполнен чувством блаженства, потому что рядом находилась мама, самое дорогое существо на свете. Я чувствовал её любовь, чувствовал тепло её тела. Но эти мгновения оказались недолгими. В следующие секунды я лишился этой любви, утратил шанс стать желанным хотя бы для одного существа в огромном мире. Безжалостная судьба, а, может быть, рок, бросила меня в пучину страданий, дабы сотворить пособника для Тьмы. Того, перед кем в своё время содрогнутся даже Покинутые — высокомерные убийцы из Ордена Кион-Тократ.

Губитель. Увы, я нёс в себе частицу разрушения с самого начала. И мама была всего лишь первой в длинной череде убийств, что ждали меня в будущем.

Артур Смилодон

Глава 1

Рождение

«Они происходят из рода людей, но отличаются от них своими странными возможностями. В действительности, Токра гораздо больше, чем люди, а именно — разновидность вампиров, поставленная самой природой над остальными кровососами. Рождаются с особой отметиной на груди, по которой определяют их истинную сущность. Причём, родители таких необычных детей — вполне нормальные люди, без признаков порчи и тёмного тлена»

Аланиус Бельский, «Мифы о чудовищах», том первый

Безлунная ночь нависала над Тарагофом, затмевая трепещущей тьмой уличные светильники и разноцветные фонари. В атмосфере ощущалось электрическое напряжение, от которого у людей вставали и светились волосы, а по шерсти бездомных собак пробегали едва заметные искорки. Всё свидетельствовало о приближающейся грозе, равной которой не было уже много лет.

Посреди города возвышался непоколебимой громадой огромный каменный холм. Он казался пристанищем ведьм и колдунов, нежити и монстров, но на самом деле являл собой всего лишь человеческое жилище.

На плоской вершине холма стоял мрачный замок, принадлежавший властителю этих мест — графу Ксенофу Арханскому. Древние башни и купола уже многие столетия вздымались в небесную высь, потрясая воображение окрестного люда. Ограда из кирпича и камня надёжно скрывала за собой недра замка, возбуждая в душах простых людей ужас и любопытство: те самые чувства, что обычно следуют рука об руку.

Арханский Правящий Дом был одним из самых влиятельных родовых Домов в Аркании — огромной империи, расположенной на севере континента Варум. Почти десять тысяч лет прошло с тех пор, как предки Ксенофа покинули болота древней Этании и основали своё королевство на берегу Илмеза, уничтожив предварительно несколько рыбацких поселений. Они называли себя архами или арханийцами, и потому свои новые владения назвали также — Арханийским королевством. Однако с тех пор границы его значительно расширились. В королевстве появились новые племена, в основном переселенцы с юга. Так сложилось новоиспеченное государство, и в нём уже правили десятки родов, которые, в связи с последними веяниями политической моды, именовали себя Правящими Домами.

Прошло несколько тысячелетий — и третья буква в названии державы незаметно превратилась в «к», а само королевство стало империей. На нынешней карте мира Арканская империя давно уже стала играть ведущую роль. Арханийцы же по-прежнему оставались наиболее сильным Домом империи, в котором бескомпромиссно правил верховный глава Тизарий Бешеный. При одном упоминании этого имени дрожали не только подневольные крестьяне, но и свободные ремесленники. Тизарий прославился своей любовью к насилию и беспримерной жестокостью, которую он часто проявлял в годы бурной молодости.

Ксеноф — нынешний граф Криниспана — приходился внуком Тизарию, который в своём седом возрасте по-прежнему оставался непреклонным, как и сорок лет назад. Каждый, кто знал Ксенофа лично, мог подтвердить, что он — внук своего деда, почти точная его копия. Те же самые внезапные вспышки ярости, такие же суровые методы правления.

Заметив однажды, что внук так сильно походит на него самого, Тизарий лично преподнес Ксенофу графскую корону Криниспана, столицей которого являлся Тарагоф. Это казалось тем более удивительным, что Ксеноф был всего лишь пятым наследным принцем, и не мог претендовать на наследство своего отца — правителя графства Паршидан. В результате благосклонности верховного главы Дома, Ксеноф стал титулованным графом раньше своего старшего брата, который и поныне числился у отца военным тысячником. Подобный жест свидетельствовал о доверии главы Дома, и Ксеноф собирался его оправдать во что бы то ни стало. Вот уже пять лет он занимал трон Криниспана и за это время повысил налоги для жителей графства более чем в три раза, превысив многократно минимальный налог, установленный Гайлордом Сильным — императором Аркании.

Тизарию пришлись по душе успехи внука, и он снова поощрил его — даровал Ксенофу майорат — государственный документ, дающий владельцу право передавать графскую корону по наследству. А наследник должен был появиться в эту самую ночь — ночь Рождения, Смерти и грядущей Славы…

***

Эйвил Крезентальская, молодая супруга Ксенофа, возлежала на пуховых перинах, судорожно хватая ртом воздух. Она с трудом сдерживала мучительные спазмы, волнами накатывающие на живот. Возле графини хлопотали фрейлины и старуха-акушерка, поправляли подушки и протирали горячий лоб роженицы мокрой тряпкой. Все ждали прихода младенца, которому предстояло в будущем править богатыми землями Криниспана.

— Госпожа, — ласково прошептала главная фрейлина, — потерпите ещё немного. Вы сможете, я знаю…

— Мила, — простонала бедняжка, закусывая до крови нижнюю губу, — эта боль… Я не могу больше её выносить… Я умру…

— Что вы говорите! — испуганно воскликнула девушка и прижалась лицом к груди графини. — Не думайте так. Это неправда, вы справитесь.

Эйвил не ответила. Новый приступ боли исторг из неё протяжный стон.

— Кажется, все скоро закончится, — спокойно произнесла повитуха, держа в руках белое полотенце. — Соберитесь, миледи, осталось совсем немного. А ты, Мила, отойди от графини, ты же её задушишь. Иди, сообщи Его Светлости, что его первенец вот-вот появится на белый свет.

В этот момент особенно сильно ударила молния, и небо за окном озарилось ослепительно яркой вспышкой. Повитуха перекрестилась и громко пробормотала:

— Что делается! Ямат нас упаси от козней Зловещей Пятёрки. А ты чего стоишь, Мила? Я же отправила тебя к Его Светлости? Не теряй времени.

Фрейлина безропотно подчинилась. Она не могла больше смотреть на мучения своей любимой госпожи, каждый стон которой был тяжёл словно наковальня в мастерской кузнеца. Девушка вышла из комнаты и на мгновение ослепла от яркого света. В отличие от покоев графини, освещаемых лишь тремя свечами, в коридоре вдоль стен горели десятки светильников. Когда зрение вернулось к ней, Мила поспешила дальше и вошла в огромную залу, в центре которой по узорчатому ковру нервно расхаживал Ксеноф.

— Ну что! — возбуждённо закричал граф, увидев фрейлину.

— Отвечай, Мила, — тут же воскликнул высокий старик, сидевший в удобном кожаном кресле.