Хмыкнув, я сжала нетвёрдыми пальцами ручку и принялась писать ответ:

"Спорю на что угодно, что наш неприступный Анатолий Борисович не носит нижнего белья".

Едва я принялась пририсовывать снизу подмигивающую рожицу, размахивающую над головой снятыми семейниками в крупный горошек, как мой шедевр накрылся медным тазом, а если быть точной – твёрдой мужской рукой, с красивыми длинными пальцами и ухоженными ногтями.

Чёрт!.. Уже во второй раз за сегодняшний день мне экстренно понадобилось на Луну.

– Верните, пожалуйста, – взмолилась я, вцепившись в бумажный край и готовая от стыда расшибить лбом парту, но попытка отвоевать припечатанный тяжелой ладонью лист оказалась нелепой и безрезультатной.

– Исключено, – строгий голос Смирнова больно резанул по нервам, мне даже дурно стало, от мысли, что будет, если он это прочтёт. – Будьте добры, впредь на моих лекциях не заниматься посторонними вещами.

– Простите, – кое-как выдавив извинения, я с возрастающим ужасом поняла, что возвращать мне компрометирующий "шедевр" никто не собирается. Злосчастный листок стремительно удалялся, зажатый в сильной преподавательской руке.

Анатолий вернулся на своё место, и как ни в чём не бывало, продолжил рассказ, зловеще постукивая по столешнице отобранным трофеем.

– Я по жизни лузер, да? – трагическим шепотом поинтересовалась у пурпурной от сдерживаемого смеха Алины.

– Скорее тормоз, Розенталь.

Я зажмурилась, потому что наша неуёмная староста изволила-таки заржать во весь голос. Не рассмеяться, а именно заржать, как самый настоящий столетний перекуривший Беломора конь. Весело ей, понимаете ли… а вот Смирнову – не особо!

Прервав свою наверняка интересную лекцию на полуслове, он перевёл недоумевающий взгляд с начавшей икать старосты на меня и, раздражённо сощурившись, принялся внимательно изучать содержимое листа, сопровождая сие действие нервным постукиванием карандаша о стол.

Растерявшись, я никак не могла выбрать что лучше – исчезнуть, промчавшись через всю аудиторию или выйти прямиком в ближайшее окно, а потому продолжала неподвижно сидеть, не в состоянии ни моргнуть, ни выдохнуть. Смирнов читал, а я с возрастающим унынием наблюдала за его ползущими вверх бровями и сменой эмоций в стремительно округляющихся глазах: изумление, смущение, гнев…

Отбиваемый такт становился всё более зловещим и подозрительно смахивал на похоронный марш. Далее последовала эффектная пауза, в лучших традициях голливудских триллеров. И-и-и… звук переламывающегося в его длинных пальцах карандаша прорвал тишину грозовым раскатом. М-да, недолго я продержалась в универе.

Наконец, молодой человек медленно поднял голову, глядя на меня в упор. Строго, без малейшей тени дружелюбия. Мои каракули явно выбили его из равновесия. Ещё бы! Он весь из себя такой правильный, а тут я со своей порнографией. Чувствую милости от него ждать бесполезно. Мы ещё пару секунд посмотрели друг на друга, прежде чем моя сконфуженная персона, не выдержав позора, спрятала горящее лицо в ладонях.

– Розенталь, задержитесь, пожалуйста, после лекции.

Ох, мамочки! Чую, кого-то очень скоро прихлопнут и это ни разу не муха. Но, чёрт, как же ему идёт эта серьёзность! До мурашек.

– Удачи, Розенталь, – сочувственно потрепала меня по волосам Алина, одновременно с прозвеневшим звонком. – Я в столовку, помяну тебя стаканчиком капучино.

Вот же Иуда! Я не без зависти провела глазами её бодро удаляющуюся фигурку и, дождавшись, когда аудиторию покинет последний студент, с опущенной головой поплелась получать заслуженный нагоняй.

Смирнов стоял у окна с абсолютно нечитабельным выражением лица. Поборов предательскую робость (интересно, где она была, когда я чушь эту писала?) я смиренно остановилась напротив мужчины, старательно пытаясь скопировать умильную моську рыжего кота с тетрадной обложки.

Он видимо мои старания оценил высоко, ибо неожиданно хмыкнул и окончательно огорошил, расплывшись в тёплой улыбке.

– Перед аварией вы просили подтянуть ваши знания по Теории государства и права. Скажите, ваши намерения заниматься дополнительно всё ещё актуальны?

– А как же… я даже не знаю… – столь неожиданный поворот событий несколько выбил меня из колеи, вынудив растеряться, но на меня так посмотрели!.. Я захлопала ресницами и судорожно закивала. – Более чем, Анатолий Борисович.

– Эти дни я немного занят. Как насчёт послезавтра, часикам к восьми вечера?

А не поздновато ли для занятий? Этот вопрос я всё же решила оставить при себе, ни к чему гневить Бога, в моём-то положении.

– Вполне.

Мой ответ Смирнова удовлетворил, ибо он, кивнув, заметно расслабился и двинулся к выходу.

– Адрес скину позже, сообщением, – прошептал, поравнявшись со мной, а меня натурально повело от его одеколона. Сложного, чувственного, пахнущего обнажённой, горячей кожей, только что выплывшего из ночного озера мужчины. Мне даже показалось, что я точно знаю, какова эта самая кожа на ощупь. Повинуясь внезапному порыву, впервые за сегодня внимательно посмотрела в его глаза, глубоко посаженные с неестественно расширенными зрачками и тонкими лучиками морщин в уголках. Его встречный взгляд пронимал до колючих мурашек. Захотелось прогнать их с раскалившейся кожи, но справиться с ними мог бы только он. Его прикосновения, губы, дыхание… Боже, вот что это за мысли проклятущие? Мне об учёбе думать надо, о субординации, а я таю перед ним как блудница пропащая.

– Д-да, буду ждать, – и в пол уставилась, чтоб не выдать себя. Молодчина, справилась.

– Значит, любите спорить, – задумчивый вывод прозвучал ещё ближе, практически обжигая ухо. – И как далеко вы готовы зайти ради победы?

Кажется, в это мгновение даже сердце запнулось, настолько двусмысленно прозвучал его вопрос, но Смирнов, не замечая какой произвёл впечатление, спокойно продолжил свой путь. Да что ж он творит?! Нельзя так шутить с незамужними, голодными до ласки девушками.

Он усмехается, весело ему, а я двинуться боюсь, чтоб пеплом по аудитории не развеяться, на "радость" пожилой уборщице. Чёртовы гормоны, будь они трижды не ладны!

– Это была шутка!

Мой протестующий стон остался без ответа. Смирнов уже вышел за дверь.

Стоило Смирнову скрыться из вида, как ко мне мигом вернулись былые решительность и благоразумие. Возможно виною болезненное влечение, что накрывало меня в его присутствии, и рождало чувство безудержной эйфории, точно не скажу, но улыбчивый аспирант определённо оказывал на меня гипнотическое влияние. Так что с его уходом я облегчённо выдохнула, мысленно сделав пометку соблюдать дистанцию и больше не вестись на безумные провокации Пряниковой. Фантазёрка, блин.

Пока я смахивала в сумку учебные принадлежности в виде чистой тетради и шариковой ручки, живот изволил громко напомнить, что не кормлен больше суток, а в холодильнике ждёт только чёрствый кусок пиццы, заботливо укутанный слоем серой мохнатой плесени. Всё-таки не стоило так неосмотрительно отказываться от маминого предложения заехать вечером в гости с вкусняшками, теперь придётся самой как-то крутиться. Впрочем, доставку еды на дом никто не отменял, да и при университете наверняка должен быть какой-никакой общепит. Тем более, что до следующей пары оставалось ещё минут пятнадцать и я вполне успевала перекусить.

По дороге в столовую щёлкнула на телефон расписание и план расположения корпусов и аудиторий. Второе было необязательным, ведь всегда можно следовать хвостиком за своей группой, но это не давало стопроцентной уверенности, что сокурсники заведут куда надо. Судя по первым впечатлениям таким макаром можно очутиться где угодно, начиная от деканата и заканчивая дешёвенькой пивнушкой на углу. Хотя было бы неплохо разузнать, где здесь можно покурить.

Чёрт, я это сейчас серьезно?

Голодная, тянущая пустота в груди и растущее недовольство дружно подтвердили мои опасения.