– Да, – выдыхает рыжая.

Я веду ее в туалет, на двери которого переворачиваю табличку «Закрыто на уборку».

Вера

Телефон молчит. Проклятье! Почему он не звонит?

Одно слово, и, наверное, я бы тут же вернулась домой. Плевать на билеты – жилье все равно не нашла. Владельцы недвижимости на Кипре словно сговорились против меня.

Но телефон молчит.

Зарядки осталось мало, а все удобные розетки возле скамеек уже заняты. А если он все-таки позвонит, а я не успею взять трубку, потому что аппарат сядет? И потом, не лучшая идея приземляться за тридевять земель с разряженным телефоном.

Я подхватываю чемодан и пакет с бутылкой и начинаю бродить возле гейта в поисках розетки. Свободных нет. Тогда выбираюсь опять к магазинам, кафе, но, несмотря на ночной рейс, в аэропорту многолюдно, а еще у всех вдруг разом что-то разрядилось.

Дохожу до туалетов. Вспоминаю, что видела розетку возле раковин, но это было прямо на входе в аэропорт – кто знает, может, здесь другая планировка?

Пять процентов заряда на телефоне. И он, зараза, садится еще быстрее из-за того, что я постоянно проверяю, не пропустила ли звонок.

Дохожу до двери самой дальней уборной – в другом конце, ближе к гейтам, есть еще одна, – но розетка оказалась занята девушкой с плойкой.

Здесь же людей почти нет. На двери висит табличка о том, что вход воспрещен.

Четыре процента.

Оглянувшись, нажимаю на ручку. Может, ради уборки работники закрывают их на ключ? Но дверь легко поддается, и я проскальзываю внутрь.

Вначале кажется, что какая-то женщина бьется в припадке эпилепсии в одной из кабинок и ей срочно нужна помощь.

Но низкий мужской стон все объясняет.

Нужно ретироваться, исчезнуть, но я будто приросла к полу. К тому же прямо передо мной на стене розетка. А на телефоне – уже три процента.

Может, это затянется? Может, успею?

Ставлю телефон заряжаться и вижу в зеркале горящие щеки. Женщина стонет, царапает пластиковые стены кабинки. Хотя обещала себе не смотреть, чуть-чуть нагибаюсь и заглядываю. Видны только мужские ноги.

Он ее или на руках держит… Или она стоит коленями на унитазе. Невероятно. Это ж надо, чтобы так приспичило.

От звука сливающейся в бачке воды подпрыгиваю на месте. «Все-таки на унитазе», – мелькает мысль. Выдергиваю зарядку из розетки, но переходник остается в ней, а в руках только провод. Времени нет. Без лишних слов, судя по звукам, после финиша они принимаются поправлять одежду. Я выбегаю из туалета и слышу, как следом распахивается дверь. Появляется красивая рыжеволосая женщина. Она легким движением взбивает огненные волосы, даже не глядя в мою сторону, и быстро уходит. Вижу, как издали навстречу бежит мужчина с тележкой и чемоданами.

– Ну и где ты была? Уже посадка!

– Ой, что, в туалет уже нельзя сходить?

Они уходят вместе. А до меня разом доходят три вещи.

Прежде всего, что сейчас на бачке унитаза она была не со своим мужчиной. Во-вторых, ее партнер только что вышел из туалета и теперь внимательно смотрит на меня. И, в-третьих, это тот самый нахал с паспортного контроля.

Мужчина медленно надвигается на меня. Его волосы торчат во все стороны, и я понимаю, что в его шевелюре только что побывали пальцы рыжей. И, может быть, не только там.

– Хочешь мне что-то сказать?

Трясу головой и отвожу взгляд.

Даже о том, что у него не застегнута ширинка, не скажу, не дождется. Мне не интересно, чем он занимался в туалете, хотя бы потому, что это и так ясно. Но вот остальные детали в голове не укладываются. Они знали друг друга? Может, они любовники?

– Как ты смотришь на то, чтобы повторить?

Я снова уставилась на него. Направление, куда его послать, вертится у меня на языке, но я не могу раскрыть рта. Надеюсь, что хотя бы выгляжу при этом достаточно оскорбленной.

Он стоит непозволительно близко. Вижу темные волосы на груди в вороте белой рубашки.

Кто он такой? Чем хорош секс с ним, что ради этого стоит решиться заняться любовью в туалетной кабинке?

Он так близко, что легко представить, как его крепкие руки держат за талию и я обвиваю его бедра ногами, пока руки хозяйничают в его волосах. Рваные поцелуи, судорожное дыхание. Горячие губы скользят по шее, но на большее нет времени. Сделать быстрее, урвать опасное, острое наслаждение. Здесь и сейчас.

Будто прочитав мои мысли, он толкает меня к стене и ставит руки на уровне глаз, упираясь в стену.

Стоит ли принять его вот так сразу, сейчас, лишь отведя трусики в сторону? Будет ли хорошо? Или будет больно? Станет ли он церемониться, позволит ли привыкнуть или сразу начнет двигаться, брать то, что можно только сейчас и никогда больше? Значит ли для него мое наслаждение хоть что-то, или я буду так рада ощутить его в себе, что успею кончить даже раньше?

Трясу головой, чтобы изгнать наваждение. Но меня окутал слишком резкий запах духов, терпкий аромат тела и греха. Он весь пропах сексом.

Его сложенные в вежливой полуулыбке губы обещают запретное наслаждение. А ямочка на подбородке – словно контрольный выстрел в голову.

– Не знаю, кто ты, – говорит он низким голосом, – но у меня определенно на тебя стоит. У нас еще есть время до взлета, а я не повторяю дважды.

Не хочу этого слышать.

Я толкаю его в грудь, вырываюсь из звериной хватки и бегу к людям, свету и свободе. Пусть воздух лучше пахнет ванилью, выпечкой и кофе. Пусть плачут дети и ругаются уставшие путешественники. Что угодно, только не чувствовать его рядом.

Этот мужчина – запретный плод. Сладкий и терпкий, так что надо держаться от него как можно дальше. Надеюсь, что эту пытку я смогу выдержать.

Марк

В самолете мое место оказалось далеко и от рыжей бестии, и от темноволосой моралистки. Предупредив стюардессу, чтобы не будила, когда станет разносить помои, которые зовутся здесь «поздним ужином на борту», я устроился в кресле, надеясь проспать все три часа полета.

Улыбнулся, потому что мне снова вспомнилось выражение лица у девушки с каре, когда она увидела, как я выхожу из женского туалета. Вот умора. Кто она? Монашка или девственница, которая дает только после штампа в паспорте?

Кольца у нее, кстати, нет. Ее руку, в отличие от всего остального, мне прекрасно видно. Я сижу в хвосте самолета, а ее разместили возле запасных выходов. Она внимательно слушает пояснения стюарда о поведении в экстренной ситуации.

Неожиданно стюард поднимает глаза и перехватывает мой взгляд. Он идет строго на меня. Я знаю, что сейчас произойдет, и мне это кажется забавным. Я сам виноват: если бы не разглядывал брюнетку, а спал, выбор стюарда пал бы на кого-то еще. И он точно не стал бы меня специально будить.

Бортпроводник останавливается рядом с моим креслом.

– Здравствуйте, по правилам техники безопасности нам нужен еще один пассажир возле аварийного выхода и желательно, чтобы это был мужчина. Вы согласны пересесть, чтобы помочь нам?

Нужно послать его к черту. Наверняка я не единственный мужчина здесь, возле которого не надрывался бы младенец и не сидела бы беременная жена. Но скромница тоже оборачивается из любопытства. И ее глаза снова становятся огромными.

А мне определенно нравится выражение ее лица, когда она так смотрит.

Я киваю, поднимаюсь, подхватываю сумку и иду за стюардом. Он помогает мне с ручной кладью, пряча ее наверху, а я должен пройти к иллюминатору, чтобы сесть возле запасного выхода.

Девушка вжалась в кресло, но никуда ей от меня уже не деться. Несмотря на широкий проход между креслами, чтобы пропустить меня, она инстинктивно раздвигает ноги.

Занимаю пустое место возле иллюминатора и не могу сдержать улыбки, потому что хорошо знаю, что будет дальше. Не в первый раз летаю. И не в последний, надеюсь.

Она отворачивается. Может быть, постарается на протяжении всего полета делать вид, что меня здесь нет? Что ж, у нее не выйдет.