Три часа ползли бойцы по болоту неполные три километра под носом у противника. Когда батальон уже выбрался на сухое место, враг, по-видимому, все же заметил что-то и, осветив местность ракетами, открыл пулеметный и минометный огонь. Несколько человек было ранено, в их числе и Чекавинский. Однако все 147 человек были спасены. Было спасено и Знамя части. Чекавинский отказался от госпитализации. Бригадные врачи на ходу залечили его раны.

После сентябрьских боев бригада отошла на переформирование и отдых. А в начале 1943 года она вновь подошла к Тортолову, чтобы принять участие в прорыве блокады Ленинграда.

В январе 1943 года Маршал Советского Союза К. Е. Ворошилов проверил готовность морской бригады к боям. Кто-то из моих заместителей рассказал ему о разведчике Чекавинском. Климент Ефремович заинтересовался им. После беседы с ним он поблагодарил Чекавинского за службу, пожелал ему новых успехов и перед строем бригады наградил его именными часами. На внутренней стороне крышки была выгравирована надпись: «Сердечно дарю именные часы перед строем 73-й морской бригады отважному, мужественному, бесстрашному разведчику Чекавинскому. Ворошилов К. Е. 6.1.43 г.».

Морозным утром 12 января 1943 года наши части начали прорывать оборону противника. О такой обороне обычно пишут: долговременная, многополосная, сильно укрепленная. Что она представляла из себя на нашем участке, мы уже знали по сентябрьским боям.

Бригаде предстояло взять Тортолово — сильно укрепленный пункт врага, напоминавший морской форт. Командование Волховского фронта понимало трудность поставленной перед нами задачи.

В течение первых двух дней ожесточенных боев нам не удалось продвинуться ни на шаг. Живучими оказались огневые точки врага, глубоко врытые в землю. Наши танки встречались сильнейшим огнем и, неся потери, не могли продвинуться дальше первой траншеи. К утру 13 января в сводной роте третьего батальона выбыли из строя командир и его заместитель. С моего разрешения командовать сводной ротой был назначен Н. Чекавинский.

Вот тут-то и проявился талант советского воина. Обходя позиции своей роты, Чекавинский видел, как его боевые друзья засыпают в траншеях при 30-градусном морозе и почти не реагируют на близкие разрывы снарядов. Но по бессистемному, случайному огню противника он чувствовал, что и враг вымотан вконец. У Чекавинского возникла дерзкая мысль: ведь этим можно воспользовался — впереди ночь, только бы суметь бесшумно сблизиться и внезапно атаковать врага.

Его план был одобрен и утвержден. Решили тортоловскую крепость врага взять ночным внезапным штурмом сводной роты чекавинцев.

— Братки! — обратился к морякам Чекавинский. — Перед нами поставлена ответственная боевая задача. Сегодня ночью попытаемся штурмом взять Тортолово. Обойдем укрепления стороной. Убежден, что это возможно. Но буду откровенен, и вы должны об этом знать: идем почти на верную смерть. Кто готов со мною на подвиг во имя Родины добровольно — шаг вперед!

Из восьмидесяти человек сводной роты семьдесят пять моряков сделали этот шаг.

Я приказал артиллеристу полковнику Д. А. Морозову приготовиться к огневому налету по Тортолово, но Чекавинский категорически запротестовал.

— Противника тревожить не надо, — сказал он, — огневого налета не делать и режима огня не менять до тех пор, пока моряки не окажутся в Тортолове.

Я согласился с его решением.

13 января 1943 года в 22.00 сводная рота вышла на задание. Впереди, рядом с Чекавинским, шли проверенные в деле его товарищи — разведчики Иван Буланов, Сергей Хусаинов, Иван Карпов, Михаил Мартынов. Все в немецкой форме, в руках кинжалы. С затаенным дыханием они подбирались к фашистским дозорным и часовым, бесшумно снимали их, освобождая путь роте. Почти два часа ползли смельчаки вперед, обходя опорный пункт врага слева.

В 24.00 рота подобралась к вражескому опорному пункту с запада. Ночную тишину разорвали автоматное очереди, взрывы гранат. В свете разрывов и обильно вывешенных всполошившимися фашистами осветительных ракет мы увидели над холмом красное знамя — кусок кумача, прихваченный с собой моряками. Через несколько минут заработала артиллерия обеих сторон. Наша артиллерия прикрывала роту от вражеских атак с запада, а дзоты противника ограждали огнем свою крепость от проникновения наших подкреплений с востока. Тортоловская позиция была в сплошном огненном кольце, а внутри этого клокочущего ада шел рукопашный бой. Противник был застигнут врасплох. Многие фашисты выскакивали из блиндажей полураздетыми. Траншеи были завалены трупами. В один из блиндажей наши бойцы заталкивали пленных.

Но силы были неравными. Противник оборонял Тортолово отборным батальоном, а с нашей стороны действовала лишь рота моряков. Оправившись от внезапности, враг начал оказывать сильное сопротивление. Некоторые огневые точки он удерживал в течение ночи и всего дня 14 января и своим огнем исключал возможность подхода наших подкреплений. В то же время огневые точки врага, захваченные нами, вели огонь в упор, прямо в лоб, отбивали все контратаки противника.

Около часу ночи в рукопашной схватке Николай Чекавинский был тяжело ранен. Ему оторвало левую руку по локоть. Санитара поблизости не было, товарищи наспех перетянули предплечье жгутом, сделанным из провода, и хотели отнести пострадавшего в укрытие. Но мужественный командир заявил: «Все по местам! Будем драться, пока бьется сердце».

Возбужденный боем, Николай ни на минуту не прекращал командовать ротой. Он расставлял воинов для обороны, отражал контратаки, выкуривал противника из еще не занятых огневых точек. И так продолжалось в течение всего дня 14 января. Преодолевая нечеловеческую боль, Чекавинский оставался на командирском посту, продолжал руководить боем. Своей железной волей, мужеством он звал на подвиг товарищей. Крепость Тортолово была взята и удержана. Но еще до того как подоспело подкрепление, Чекавинский был еще раз тяжело ранен — перебита вторая рука, ребро, повреждена правая нога.

Я узнал о беспримерном поведении Чекавинского в бою после. Помню, как мимо командного пункта пронесли на носилках отважного разведчика. Бригадный врач, осмотрев раны Чекавинского, доложил, что положение безнадежное из-за многочисленных ран и громадной потери крови. Медицинская помощь, по-видимому, не понадобится.

Я подробно доложил командующему фронтом К. А. Мерецкову о подвиге Николая Чекавинского. Командующий приказал срочно оформить наградные документы и нарочным доставить в штаб фронта. Было решено представить Чекавинского к званию Героя Советского Союза, остальных храбрецов — к другим боевым наградам. Кроме того, командующий приказал объявить о подвиге моряков всему личному составу бригады.

Наградной материал был немедленно доставлен. Начальник штаба третьего батальона капитан Н. П. Малик понес наградные документы в штаб фронта. Но вот ведь как бывает в горячке боя. Наградной материал не попал но назначению: капитан Малик вместе с сопровождавшим сто краснофлотцем погиб в пути от вражеского снаряда. А в батальоне считали, что материалы доставлены. Я тоже не проверил этого.

А потом? После прорыва блокады Ленинграда морскую бригаду расформировали, моряки были отозваны на флот и заканчивали войну на кораблях. И так все постепенно забылось.

Но оказалось, что Николай Чекавинский, уже находясь в госпитале, совершил еще один подвиг: он победил смерть. В санитарной роте, куда наш герой был доставлен в бессознательном состоянии, ему сделали переливание крови. Военфельдшер Логинова отдала ему 400 граммов своей крови. Затем его срочно отправили в госпиталь санитарным поездом, следовавшим на Урал. Полгода пролежал он в госпитале в Ирбите. Могучий организм моряка с помощью внимательных, заботливых врачей выстоял. После госпиталя Чекавинский вернулся в Москву, женился, воспитал хорошего сына.

Об этом я узнал много лет спустя после войны от ветеранов нашей 73-й морской бригады. Получил много писем, в которых сообщалось о том, что Николай Чекавинский жив, а его геройские подвиги остались неотмеченными. Я решил исправить допущенную мною ошибку. В повторных наградных документах прямо написал: «Беру вину лично на себя».