Проснулся утром.

У себя дома.

Тогда я знал не всё, но знал многое. Знал, что когда фашисты вошли в город Брест, они расстреляли сорок тысяч мирных жителей: двадцать тысяч женщин и десять тысяч детей. Я не понимал этого: как можно расстреливать людей? Детей?! Я знал, что в Киеве, захваченном фашистами, за два года эти изверги уничтожили более ста тысяч человек! За что?! В годы блокады в городе Ленинграде благодаря фашистам погибло почти полтора миллиона человек; на одном только Пискарёвском кладбище лежат под могильными камнями шестьсот сорок тысяч тех, кто мечтал о долгой счастливой жизни!

Я знал о людях, совершивших великие подвиги во имя нашей Родины, и посмертно удостоенных за них высокого звания — Герой Советского Союза: Николай Гастелло — свой подбитый и горящий самолёт он направил на колонну фашистов. Зоя Космодемьянская, партизанка, она не выдала расположение своего отряда — фашисты её повесили. Юрий Смирнов — его, раненого, фашисты взяли в плен и, не добившись никаких сведений, распяли на стене блиндажа. Александр Матросов — когда закончились гранаты, он грудью своей закрыл амбразуру фашистского дзота, ценой своей жизни спас жизни товарищей.

Я знал имена выдающихся полководцев и воинов: Герой Советского Союза и Герой Социалистического Труда генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин — этот человек, в отличие от следующих за ним и нынешних правителей, берёг свою страну и приумножал её славу. Четырежды Герой Советского Союза Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков — в годы Великой Отечественной войны именно он командовал войсками на самых трудных участках и побеждал. Трижды Герои Советского Союза Александр Покрышкин и Иван Кожедуб — они сбили наибольшее количество вражеских самолётов (59 и 62, и это только официальные данные!).

Теперь я знаю и другое. Знаю, что кроме войск Вермахта (фашистской Германии) против моей страны и просто на стороне этих дикарей воевали Италия, Финляндия, Венгрия, Румыния, Болгария, Люксембург… Много крови попортили нам японцы. Мы ждали нападения со стороны Ирана. Премьер-министр Турции Сараджоглу в 1942 году заявлял, что он «страстно желает уничтожения России». Под Россией подразумевалась вся моя страна — Советский Союз — СССР: Азербайджан, Армения, Белоруссия, Грузия, Латвия, Литва, Казахстан, Киргизия, Молдавия, Россия, Таджикистан, Туркмения, Узбекистан, Украина, Эстония.

Теперь я знаю, что живу на этом свете благодаря не только своим родителям, но ещё и очень многим людям, которые когда-то отдали свои жизни за сегодняшний хрупкий мир.

Я знаю имена людей, не Героев Советского Союза, но героев по сути человеческой души. Я знаю о Наталье Васильевне Нещерет, урождённой Голдобиной. В составе группы медсестёр — тридцать девчонок — в июле 1941 года она прибыла в 112-ю стрелковую дивизию, в 198-й отдельный медико-санитарный батальон. Девчонки даже не успели получить обмундирование — ходили как есть: платья, туфельки, косынки (а я удивлялся во сне, почему медики — и в гражданском!). На другой день эти медсёстры уже хоронили четырёх своих подружек. Через неделю их всех осталось всего девять, — такая страшная война!

Я знаю о командире 416-го — кунгурского по составу — полка Александре Антоновиче Буданове. Именно его полк прорывал вражеское кольцо, чтобы остатки 112-й стрелковой дивизии могли вынести из окружения раненых и знамя части. Именно его, раненого, взятого в плен, фашисты распяли на стволе прибалтийской сосны, развели под его ногами костёр, на груди ножами вырезали звёзды, а потом в слепой ярости диких зверей вбили в глаза патроны. Они боялись его! Боялись даже безоружного — обессиленного, уже неживого!

Я знаю о красноармейце Гаврииле Григорьевиче Санникове. Он жил в Кунгурском районе Молотовской области (ныне Пермского края). Девятнадцатого июля он с товарищами, прорвав кольцо окружения, пошёл на восток — на соединение с нашими частями. Не дошёл. Двадцать третьего июля был взят в плен. Скончался в фашистском концлагере, в тысяча девятьсот сорок втором. Его товарищ, красноармеец Василий Афанасьевич Шляпников, из Кунгура, был схвачен фашистами двадцать четвёртого. И тоже не дожил до победы — погиб в тысяча девятьсот сорок третьем…

В концлагерях — больших и малых — фашисты уничтожали и солдат, и стариков, и женщин, и детей: советских, польских, французских, чешских… Они вешали, расстреливали, травили газом, сжигали: в Аушвице (Освенцим) — около одного миллиона трёхсот тысяч человек, в Треблинке — почти восемьсот семьдесят тысяч человек, в Собиборе — около двухсот пятидесяти тысяч человек, в Маутхаузене, где советского генерала Д. М. Карбышева превратили в ледяную статую, — более ста двадцати двух тысяч человек, в Сергеевском (на Украине, в Донецкой области) — три с половиной тысячи человек…

Человек, читающий мою книгу, тебя могло не быть на свете!

Но ты есть.

Потому что был мой дед — Григорий Михайлович Черепахин. И были его товарищи: Гавриил Санников и Василий Шляпников. Были его командиры: Александр Буданов, начальник штаба 416-го полка Константин Марсов, комиссар полка Гиният Гизатулин, командир передового отряда 112-й стрелковой дивизии, автор книги «Это было под Краславой» Пётр Зороастров. Были медсёстры Наталья Голдбина, Нина Аврамова, Клавдия Булычёва, врачи Александр Копп, Георгий Зязин, Дмитрий Пехлецкий…

Были Зоя Космодемьянская и её брат Александр, были Николай Гастелло и Леонид Золин, Александр Матросов и Василий Лоскутов, Юрий Смирнов и Татьяна Барамзина.

Были маршалы Победы: Жуков, Василевский, Рокоссовский, Конев, Толбухин, Малиновский, Воронов, Новиков…

Был Сталин. Судить его дела и поступки может лишь тот, кто хотя бы равен ему.

Когда я проснулся, дома, в 1981-м, я долго не мог придти в себя. Никому ничего не рассказал, понадобилось время, чтобы решиться на это.

Меня, мальчишку, тогда мучило многое и ещё одно — простое, физиологическое: там во сне я был без обуви. Как так, почему, бегая по траве в поле, по сучьям в лесу, я ни разу не поранился?

Хотя ноги у меня утром, дома, ломило сильно. Наш кот, который чувствовал нездоровье и часто ложился на больные места, — на горло к бабушке, на виски к маме… — он долго лизал мои ступни.

ГАВ-ГАВ!

Рассказ

Лёвчик маленький — четыре всего, да ещё половинка — четыре с половиной года получается.

Мамка сказала, что фашисты — собаки, и Лёвчик весь вечер ходил за фашистом, которого определили на постой в их с мамкой хату.

Хата маленькая, хотя и больше Лёвчика.

Большую хату сами фашисты спалили. Самолёт пролетал — бомбу сбросил. Бомба в огород упала: все яблони и другие деревья порушила. Фашисту мало стало, он ещё из пулемёта по огороду пострелял. Промазал — всё по хате попало. Та и сгорела.

Мамка сарай соломой, с поля принесённой, утеплила, глиной обмазала, окошко от старой хаты — раму уцелевшую принесла — поставила, получилась хата маленькая.

Когда самолёт улетал, мамка вслед кулаком грозила:

— Фашист — собака!

Лёвчик запомнил, хотя и не понял: как это собака с таким чудом как самолёт управляется. У собаки же лапы, как у Огурчика.

Но у Огурчика понятно: вот нос, вот хвост — собака, и только!

Только нет теперь Огурчика. Когда фашисты пришли на постой определяться, выскочил пёс навстречу, зубы оскалил, зарычал страшно. И не укусил бы даже, куда укусить — на цепи сидел. А фашист всё одно — карабин с плеча снял, затвором щёлкнул и: Ба-бах!

Огурчик долго визжал, под крыльцо полез, оно одно от большой хаты целым осталось.

Из раны в боку кровь выплёскивалась.