— Как тебя зовут? — лейтенант снова приподнялся.

— Не скажу! — мальчишка мотнул головой. Прижал руку к сердцу: — Нельзя. Если фашисты узнают…

— А ведь мы вернёмся сюда! — голос лейтенанта дрогнул. — Обязательно! И как же нам тебя узнать, кому сказать спасибо?

Мальчишка задумался. На мгновение. Перевёл взгляд на красноармейцев. Потом вновь посмотрел на командира, на его фуражку. Улыбнулся:

— А вы мне свою звёздочку дайте. Она приметная. У неё, вон, справа краешек отбит.

— Пулей зацепило, — согласился лейтенант.

— Вот как вернётесь, я её на свою кепку сделаю! Сразу увидите! — пообещал мальчишка. Предупредил: — К переправе выходите ночью. — Спросил, не надеясь: — Значит, товарищ лейтенант, не останетесь?

— Мы командира с собой! — твёрдо сказал один из красноармейцев. — Не бросим!

— Я с ними! — так же твёрдо произнёс лейтенант.

…В июле тысяча девятьсот сорок первого года группа советских бойцов, потеряв двух человек и уничтожив шесть фашистов, захватила вражескую переправу, мотоцикл и оружие.

Паром и лодку наши — после переправы — разбили и утопили. На мотоцикле, усадив раненого лейтенанта в люльку, проехали около пятидесяти километров. Потом, бросив технику, с боем, потеряв ещё одного бойца, вышли к своим.

Донесение о немецком аэродроме и складах было доставлено по назначению.

Лейтенанта отправили в госпиталь.

Красноармейцы, после недолгой проверки, вновь оказались на передовой.

…В сентябре тысяча девятьсот сорок четвёртого года, после официального завершения Белорусской наступательной операции по одной из тысяч просёлочных пыльных ещё дорог шли двое в военной форме. У одного на плечах были погоны капитана: просвет и четыре звёздочки. У другого — две красные нашивки: младший сержант.

— А помнишь? — спрашивал офицер.

— Ещё бы! — вскидывал голову к небу сержант.

— Ребят жалко, не дожили! — вздыхал капитан.

И его товарищ опускал голову:

— А как мы вас тогда несли! Как переправу брали!

За спиной осталась река, переправа с наведённым через неё простым деревянным мостом — старый, основательный, был взорван отступившими фашистами. Впереди был лес — незнакомый и знакомый до щемящей в груди боли.

— Где-то здесь, — остановился у первых деревьев младший сержант. — Мы с Иваном сюда выходили, на дорогу смотрели. А вы, — солдат махнул рукой, — там оставались. С остальными. И мальчишка туда пришёл. А на дороге — не протолкнуться было: фрицы пёрли!

— Дорога и сейчас полна, — вздохнул капитан.

— Нашими! — дополнил младший сержант.

По дороге шла пехота: взвод за взводом, рота за ротой. Стрелки перемежались артиллеристами. Батареи были на конной тяге. Кони ржали, колотили копытами пыль. Семидесятишестимиллиметровые пушки, подпрыгивая на выбоинах, катились ходко — радовали глаз. Где-то далеко урчали двигатели танков.

— Силища! — констатировал сержант.

Место их, трёхлетней давности, стоянки командир и солдат нашли почти сразу.

— Здесь!

Не сговариваясь, сняли головные уборы: один — фуражку, другой — пилотку.

Постояв немного, выбрались обратно на дорогу.

— Если верить карте, деревня там! — махнул рукой в сторону капитан.

Однако деревни не было.

Было пепелище.

Ещё было несколько землянок. На окраине бывшей деревни, за которой простиралось заросшее густой травой поле.

— Мины там. Мины, — пояснил старик, сидевший на чурбанчике, стоявшем у одной из землянок. — Немцы заминировали. Чтобы мы ничего не садили. Чтобы партизан не кормили. Край у нас партизанский здесь был. Никто немцев не слушался. Все против них были. Вот и деревню за то сожгли. И людей постреляли. Кто успел убежать, тот и остался. Немного нас осталось. Кого смогли, похоронили. А некоторые живьём сгорели, так и косточек не осталось — пепел ветром унесло.

— Нам в сорок первом здесь неподалёку мальчишка один помог, — дрогнувшим голосом произнёс капитан. — Хотели найти, поблагодарить.

— Такой, знаете, невысокий, волосы белые! — подхватил младший сержант.

— Многие помогали, — старик, подобрал валявшуюся за чурбачком суковатую палку, опираясь на неё, с трудом поднялся. — Пойдёмте, товарищи командиры.

Прошли они немного. У края поля остановились.

— Вот! — старик не махнул рукой, не ткнул палкой — взглядом указал, куда следует смотреть. — Вот, тут, может, и ваш помощник лежит.

У края поля возвышалось над землёй несколько серых холмиков. Могильных.

— С левого краю деревенские похоронены. С правого — партизаны. Так немцы сказали. Расстреляли их прилюдно. Кто уцелел потом, хоронили. И я хоронил. Среди партизан двое парнишечек было. Оба белые. Ни того, ни другого не знаю. Может, с соседней деревни. Но её тоже нет, тоже сожгли. И людей там никого не осталось — ни одного… Мы, когда партизан хоронили, посмотрели: у мальчишечки одного кулак сжат… Нехорошо, с кулаком в могилу. Разжимали-разжимали — с трудом превеликим разжали. А у него там звёздочка. Вот как у вас, — старик взглянул на фуражку капитана и пилотку сержанта. — Так она у него в ладошку впилась — до крови. Мы эту звёздочку в чурбачок вдавили. Крест православный ведь не поставишь, а памятник — не получается. Вот звёздочка эта — как памятник…

Младший сержант первым шагнул к могиле.

Мельком глянул на надпись: «Партизаны. 8 человек. Август 1944».

Задержал взгляд на звёздочке.

Шумно вздохнул.

Позвал:

— Товарищ капитан! Идите сюда!

Офицер подошёл медленно. Посмотрел и вздохнул тоже. С облегчением.

— Может, и жив? — неуверенно произнёс младший сержант.

Помолчав, капитан с уверенностью произнёс:

— Жив! Не может такой погибнуть!

Звёздочка была другой. Не тронутой пулей. Целой.

ШАПКА-НЕВИДИМКА

Рассказ

В Белоруссии дело было. Нужно было взрыв на железнодорожной станции устроить. А как взрывчатку туда пронести, гранаты, мины? — вопрос. В мешке или в руках — не получится. И просто так — не пройти.

Станция важная. Фашисты всех жителей оттуда выселили: куда хотите, туда и идите. А кто не хотел уходить, тех повесили. Для устрашения. Вдоль автомобильной дороги, что на станцию вела, на столбах, тела долго висели. Фашисты, они, что ж, им жизнь человеческая, если не своя, — пустяк!

На станцию немцы пускали только тех, кто там работал: слесарей в депо, бригады паровозные — машинистов с кочегарами. Ну, ещё иногда тех, кто пути от снега очищал; с деревень ближайших народ с лопатами сгоняли, женщин в основном.

Подпольщики с партизанами попробовали через слесаря одного взрывчатку на станцию переправить, человеку нужному, но не получилось. Фашисты перед станцией всех обыскивали — и догола раздевали, бывало такое, если что. Слесарь сначала пару гранат-лимонок хотел унести, но в одежду прятать не стал, решил умнее сделать: жена ему суп красный сварила — ботвы свекольной нашла, так он гранаты в суп остуженный сложил, на дно кастрюльки, мол, сверху не видно, что на дне. А фашисты суп увидели, и ложки достали — поесть решили. Раз — ложками в кастрюльку! А там гранаты!

Слесаря расстреляли. И жену его — тоже. Дом, где они жили, в деревне, сожгли. Для устрашения опять же.

Думают наши: что же делать? Станция важная, через неё каждый день десятки эшелонов с немецкой техникой и живой силой проходят, боеприпасы фашисты везут — против Красной Армии всё, чтобы задержать войска советские, чтобы подольше им, фашистам, на чужой земле оставаться: грабить, убивать.

Попробовали партизаны боевым отрядом на станцию напасть. Пятьдесят почти человек пошло! Подготовились хорошенько — у всех автоматы, пулемёты. А у немцев — поле минное вокруг станции и кроме пулемётов на вышках специальных ещё миномёты с пушками.

Много партизан ранено было, много погибло — не получилось с боем станцию взять…