Его нет де-юре. По той причине, что в истинно правовом действии отказано предмету, к которому оно должно «прилепиться». Ведь это вовсе не тот случай, когда рассуждают о неписаном праве потребителей на товар, на любой товар вообще. Хотя информация, как составная часть продукции СМИ, тоже товар, но уже не «любой» и не «вообще», а с такой особой спецификой, благодаря которой закон о СМИ должен «вынашивать» в себе и постоянно возобновлять свою действенность. Это диктуется размещением пропущенной через СМИ информации в правовом пространстве – через норму в конституции, то есть – ещё до пропуска через СМИ.
Вот если иметь в виду электролампочки или корзины, то прописывать где-то в законах право потребителей на их получение нужды никакой нет.
С информацией, часть которой обязательна к распространению, должно обращаться по-другому. В себе она обнаруживает содержательную основу с явно выраженным признаком перманентности. И манипулировать ею следовало бы достойно – придав ей чёткую обязательную правовую предметность.
О необходимости приведения широко употребляемых обозначений («имён») в упорядоченное, «устойчивое» состояние тонко изъяснялся ещё Конфуций (Кун-цзы). Усматривая в нём главное средство против ошибок в рассуждениях и в поступках, он, хотя и не связывал это с правом, думается, совершенно верно полагал:
…если не подходит имя, то неуместно его толкование.30
И сообразно тому советовал избегать в толковании небрежности.31
Ещё определённее, тоже в далёкой древности, высказывался на этот счёт Лао-цзы. Его воззрения на мир отличались от канонов конфуцианства, тем не менее в них предусматривалось, что
…обладание именем – мать всех вещей.32
Да уже и в нашей современности мыслители не из личных только желаний или амбиций, а из необходимости как можно достовернее объясняться в тонкостях самых разных предметов не склонны пренебрегать делом, по выражению Лосева, «чистки понятий».33
С учётом этих соображений «массовая информация» вообще, кажется, взята, проработана и объяснена в законе более как модное словосочетание с оглядкой, может быть, на заграницу, но без учёта неизбежных издержек при употреблении; термин этот скорее назывной – он выражает лишь специфику заурядного товара, для которого и правила свободного продвижения по дорожке рынка незачем было прописывать в специальном законе, – тем более раз гарантия свободы обеспечена ему самой конституцией; указывая на многозначительную полноту от заполнения многим и неоднородным, он тем не менее лишён хотя и скромной, но зато полновесной ауры, принадлежащей попранной «обычной» «информации».
Здесь необходимо отметить, что в целом правотворческий процесс в новой России отнюдь не обходил последнюю стороною. Так, уже вскоре после принятия конституции РФ был издан указ президента РФ «О дополнительных гарантиях прав граждан на информацию», где выдвигалось требование ускоренной подготовки проекта федерального закона «О праве на информацию». Немного позднее – в начале 1995-го года – в силу вступил закон РФ «Об информации, информатизации и защите информации». Но доброе это дело состояло только в специальной, узкой задаче – обеспечить «управление» информацией, касающейся преимущественно исполнения функций госучреждениями, субъектами хозяйствования и общественными организациями. Речь шла о формировании ресурса (фонда) и предоставлении потребителю, в том числе – и СМИ, и отдельным гражданам исключительно задокументированной, то есть по сути – официальной информации. Кстати, в том же законе от 1995-го года было дано и вполне добротное обозначение ресурсного предмета. В ст.2 закона оно приведено в таком виде:
информация – сведения о лицах, предметах, фактах, событиях, явлениях и процессах независимо от формы их представления,
где последние слова прямо указывают, что правовой нормой охватывается понятие, ограниченное в применении теми определёнными рамками, которых требует лишь процесс формирования и накопления ресурса.
Можно лишь посожалеть об отсутствии подобного стройного обозначения правовой предметности информации в её отношении к СМИ в законе о СМИ.
Здесь также не лишне добавить, что было бы неправомерным использовать в нём формулировку предметности информации из закона 1995-го года – «по аналогии». Помехой этому должно служить, во-первых, более раннее по времени введение закона о СМИ в действие, а, во-вторых, то, что законодательно в него не было внесено поправки, учитывающей пригодность и настоятельную необходимость нормы, позаимствованной из другого закона прямого действия. Да и сама по себе правовая предметность информации для медиа-сферы отлична в виду своеобразных задач, решаемых СМИ; тут простое копирование, возможно, стало бы только формальностью, не устраняющей отсутствия права.
Интересы дела требуют установления для «обычной» информации фактической цены, соответствующей её энергии и «работоспособности». Тут не пришлось бы ничем жертвовать. Наверное надо бы исходить лишь из того, что информация – это ничем не заменимый первичный материал для выработки знаний и широкой осведомлённости, и без этого материала в СМИ так же нельзя обойтись, как не обходятся без кирпичей и блоков при постройке зданий. – Будь решена эта проблема, видимо, более чёткими могли бы стать принципы формирования суммарных образований, ныне насильно через посредство закона помещаемых в прокрустово ложе «массовой информации».
Здесь главная выгода могла бы состоять в том, что помещаемым в это ложе произведениям культуры, искусства, развлекательным и другим жанрам, то есть материалам «иным», при их отправке от СМИ на публику, возможно, придавался бы другой, особый правовой статус. Ввиду чего по-другому, с ориентацией больше на потребителя мог бы также производиться их отбор, легче бы удавалось устанавливать критерии их качества, пригодности, пользы.
Глава четвёртая. «Массовая информация» как форма насилия
Материалам, выпускаемым в свет и в эфир издательствами, редакциями и студиями по их заказам или под их патронажем, закон о СМИ обеспечил не гарантии от несвободы в условиях управления с помощью права, что было бы естественно, хотя не удавалось бы избегать и ограничений; вместо этого он отдал «массовую информацию» как бы под «управление» свободы слова, а заодно и – гласности, – поскольку по отношению к закону обе эти отвлечённые категории, о чём уже говорилось, далеко не редко понимаются в нашем обществе почти в одних и тех же значениях.
Тем самым было спровоцировано особое «поведение» управляемой «массы». Будучи в подчинении, в неволе у свобод (!), она, как и положено в сообразных обстоятельствах рабыне, находит удовольствие в неподчинении, в «поступках» вопреки, но вместе с тем не желает потери дармовых шансов жить на качелях вольности, припеваючи. С другой стороны, «коробит» и «управляющие» структуры или свободы: ведь им «не по нутру» никакие обязанности, ибо имея их на себе, они уже вовсе не свободы, а суррогаты.
Чтобы яснее представить, куда и почему всё устремляется именно таким образом, ещё раз оглянемся на российскую конституцию. Гарантия в ней свободы «массовой информации» – что она обозначает как формула основного закона?
Как таковое конституционное гарантирование свобод направлено лишь к обеспечению возможности выражения или проявления воли в неподсчитываемых вариантах, прежде всего – для гражданина как личности. По отношению к свободе слова об этом, например, можно сказать, что такому-то человеку не должен быть воспрепятствован выбор им слов или целых речей для выражения мыслей (убеждений) сообразно его воле – вслух или в напечатанном или в письменном виде. – В цивилизованном гражданском обществе уже изначально такая щедрая многовариантность обязательно должна предусматриваться для каждого без исключения. Но, повторимся, – лишь для стадии выбора. На этом гарантирование свободы слова, свободы не иначе как в значении абсолютном, не подлежащей никакому и ничьему ограничению, заканчивается. – Как раз к необходимости понимать гарантию именно в таком, не расплывчатом, а в сугубо конкретном виде, то есть установленной для условий разумного практического общения, может быть сведено ироничное замечание, брошенное любителям во вред себе же ни в чём решительно себе не отказывать:
