Третий, и

ПОСЛЕДНИЙ ЗАВЕТ,

в котором приведены прямые и свободные суждения и намыслы автора, выношенные или обретённые им в ходе его весьма продолжительных и увлекательных странствований по необозримым просторам и закоулкам царства свободы вне человека и в самом человеке

[В редакции 2-го издания —2006-й год]

Посвящается Ю. Л. – En memoria de la participacion comun en el aprendizaje aburrido del curso obligatorio teorico y practico y en las diskussiones animadas dellas mismas materias y otras cosas fuera de las lecciones en el Ynstituto de Perfeccionamiento, Mosku, Sadovaya-Kudrinskaya, 9, mayo, 1988.

Aut.¹

Работая над «Последним заветом» для его первого издания, автор придерживался правила: не оставлять ничего недосказанным, неясным. Как по части содержания книги, так и – по форме, по компоновке разделов и проч. И в его оценке сделанное им выглядело достаточно монолитным и законченным. Вопрос о добавлениях текста уже поэтому, казалось, возникать просто не мог.

Такая «установка», однако, не получилась. Её легко «развалил» мониторинг читательских мнений.

Люди, дотошно вникавшие в существо страниц и строк необычного, по их отзывам, сочинения, со своей стороны повели себя также довольно необычно. Как представляется, никому из них и практически ни в чём не удалось возразить автору сколько-нибудь по-научному или, по крайней мере, – основательно. Это подтверждено немалым числом их солидарных одобрительных замечаний о прочитанной книге. Сами же попытки возражать оставлены не были, и в результате они находились уже как бы на расстоянии от предмета обсуждения, проявляясь как иллюзии, высвеченные поводом, и не редко – даже не высказанные. Любопытно! – Взятые вместе, они показывали, насколько общественное мнение ещё непроизвольно сторонится того существенного, к чему можно бы свести написанное в «Последнем завете». Надо полагать, сторонится не только в России, но и во многих местах за рубежом. И к тому же не без явных немалых потерь для его выразителей.

Из-за чего это происходит? – Своеобразным ответом являются приложения, которыми в данном издании дополняется прежний, подправленный и слегка обновлённый текст.

Видимо, тут будет уместным обратить внимание читателей ещё на одно обстоятельство. Материал книги изложен в таком виде, что всякая его «примерка» под известные жанры оказывается или малоубедительной, или вообще несостоятельной. Между тем у людей практичных не может не возникать «законного» по современным понятиям права знать всё о жанровых параметрах сочинённого. Особенно пристрастны в этом издательства и агентства по рекламе книжной продукции, для которых жанр есть определённый товар.

Информировать их надо бы чётко и прямо; но информации – нет. Поскольку рождено нечто, ни на что, кажется, не похожее. Как тут поступить? В сходном положении, случалось, «увязали» многие, в том числе, к примеру, шоумен Розенбаум. По его словам, никто не мог бы сказать, в каком жанре он работал перед публикой. «Этого, – как то обронил он, – не знаю даже я сам». – Автор «Последнего завета» легко присоединяется к этому примиряющему утверждению. Он тоже – не знает. Да в конце концов и в названии ли жанра тут всё дело? А если уж так нужно его обозначить, кто-то когда-нибудь обязательно в этом преуспеет.

Б. Кипринский

ДОСТОВЕРНО, ЗАНИМАТЕЛЬНО, ЗЛОБОДНЕВНО

Открылась бездна

Звёзд полна.

Звездам числа нет,

Бездне дна.

Михайло Ломоносов

…иные понятия употребляются для обозначения наших отношений к другим и образованы так… что всё значение их указывает на удаление от нас.²

Как справедливо подмечено многими, размышление о самых общих принципах всегда запаздывает.³

Это касается принципов любого порядка, поскольку в них уже выражена обобщённость, без которой значение понятия или образа предмета или явления ещё не достигает своего формального уровня. Человеком были затрачены многие тысячи лет на размышение над каждым понятием, – чтобы оно как можно «плотнее» «улеглось» в языковой оболочке – в слове и, кроме того, легко могло «перетекать» из одной словесной оболочки в другую, сохраняя ту же «массу». Но поскольку масштабы и степень обобщённости бывают различны, то различными должны быть и охваченные ими понятийные «массы». Наиболее общие принципы это те, в которых обобщение – «предельное»: им охватываются настолько большие части мира, его движений и состояний, что их значения здесь как бы абсолютны и не только не измеряемы в их полноте, но и не представляемы таковыми. Их, такие значения, обозначают как субстанции, и, поскольку они «ускользают» от измерения, а, значит, и от полного знания о них, то тем самым каждому предоставляется возможность судить или размышлять о них по-своему. «Масса» в этом случае «растаскивается», хотя, разумеется, только в том смысле, что может быть очень большим лишь число установленных выводов от частных о ней размышлений. Познавание в целом (то есть – как исчерпывающее) оказывается невозможным и всегда остаётся приблизительным, условным. – Время, пространство, движение, материя – давно и достаточно хорошо всем известные субстанции, понятийные «массы» которых будто бы постоянно выскальзывают из их словесных оболочек, – настолько они ещё и до сих пор представляются неопределёнными и даже загадочными. – Познавание их велось разными путями, но, пожалуй, лучшими были всегда результаты действий «от противного»: – так, движение традиционно рассматривалось по отношению к покою. Этот путь и сегодня ещё вполне плодотворен. Уже на школьных уроках можно кое-что узнать о «кривизне» и других «форматах» пространства; обнаружены, как утверждают некоторые авторитетные научные учреждения, первые «самостоятельные» «живые» частицы антиматерии. – К числу наиболее перспективных для познавания следовало бы, наверное, отнести также и приёмы «развёртывания субстанциальности» в понятиях. Речь идёт о новых оценках понятийных «масс», когда на вид («на размышление») выставляются «самые общие принципы», но – в значениях, которым и в практических обстоятельствах, и в теории уделялось пока недостаточно внимания. Например, простое слово СВОБОДА было расхожим во все времена, между тем как у него всегда имелось как бы несколько «слоёв» обобщённости.

На бытовом или общеупотребительском уровне, то есть при самом широком (доступном для каждого) употреблении, свобода понимается как желаемость находиться вне зависимости – таком состоянии, при котором обеспечена возможность некоего выбора действий, в большинстве не «выходящих» в общественное пространство. – Второй «слой» – употребление в обществе как понятия совместного выбора; при этом тоже имеется в виду желаемость находиться в независимости; – при определённом «накоплении» «массы» этого «слоя» происходит осознание, а затем и фактическое или притворное установление права на свободу – для части членов общества или – для всех (публичное право). Наконец, третья «позиция» – это обозначение самого «процесса», в котором свобода протекает или проявляется. Это некое «вглубь и вширь» абстрагированное понятие, приобретающее характер субстанции с «придатками» всеобщности и неизмеряемости в полноте. – Охотников специально поразмышлять над ним находилось всегда не много, и даже целые философские течения и системы ограничивались только сформулированием процесса главным образом с целью показать, что просто о нём не забыто и в целом он «не обойдён» в «общих» рассуждениях о сложности мира, – но как бы и не видя смысла в более точных о нём знаниях.