За исключением его миссии.

Бок решил, что не будет обманывать себя, размышляя об этом. Он ненавидел их. Ненавидел всех. Если у него нет будущего, какое право на будущее имеют они? Если счастье покинуло его, почему оно должно споспешествовать им? Он ненавидел их, потому что они отвергли его, и Петру, и Куати, и всех остальных, кто боролся против несправедливости и угнетения. Из-за этого они выбрали неверный путь вместо того пути, что вёл к светлому будущему, и обрекли себя на муки. Бок знал, что он лучше их, лучше, чем они когда-нибудь могли бы стать. Он мог смотреть свысока на их ничтожные маленькие жизни и, как бы он ни поступил с ними — ради их же блага, все ещё пытался он убедить себя, — решать надлежало только ему. Если некоторые из них пострадают при этом — ну что ж, ничего не поделаешь. Они были даже не настоящими людьми, а всего лишь пустыми тенями тех, кем могли бы стать, если бы вели жизнь, направленную к истинной цели. И отвергли они не его, а самих себя в поисках счастья, источником которого была… та жизнь, что они избрали. Жизнь ленивой скотины. Бок представил себе толпы, склонившие головы над кормушками, они удовлетворённо и сыто мычали, пока он наблюдал за ними откуда-то сверху. Если кто-то из них умрёт — а им придётся умереть, — стоит ли по этому поводу беспокоиться? Ничуть, решил Понтёр.

— Мистер президент…

— Да, Элизабет? — ответил с усмешкой Фаулер.

— Тебе говорили когда-нибудь, какой ты хороший любовник?

— По крайней мере не во время заседания Совета Министров, в этом я уверен. — Фаулер обращался к её голове, что покоилась у него на плече. Её левая рука поглаживала светлые волосы у него на груди. По правде говоря, подумал президент, это действительно получалось у него неплохо. Самое главное, он обладал наиболее важным качеством — терпением. При всей нынешней эмансипации и равноправии полов долгом мужчины было сделать так, чтобы женщина чувствовала себя любимой и единственной. — И во время встреч с прессой мне не говорили об этом, — добавил он.

— Во всяком случае ты получил эту информацию от своего советника по национальной безопасности.

— Благодарю вас, доктор Эллиот. — Оба рассмеялись. Элизабет приподнялась, чтобы поцеловать его, и её соски коснулись груди любовника.

— Ты даже не представляешь. Боб, кем ты стал для меня.

— Думаю, что представляю, — заметил президент. Эллиот покачала головой.

— Все эти скучные монотонные годы в учёном мире. Постоянно занята, вечно нет времени, Я была так увлечена своими профессорскими обязанностями. Сколько лет потеряно зря… — Глубокий вздох.

— Надеюсь, милая, я вознаградил тебя за долгое ожидание.

— Да, вполне. — Она повернулась, снова положила голову ему на плечо и, взяв его руку, положила её себе на грудь. Его вторая рука сама нашла нужное место, и Элизабет ладонями прижала его руки.

Что же сказать ещё? — подумала она. Ведь она действительно сказала правду. Фаулер был нежным, терпеливым и способным любовником. Не меньшей правдой было и то, что, услышав такое признание от женщины, любой мужчина, даже президент, оказывался в её власти. Пока лучше промолчать, решила она. Сейчас пришло время насладиться им, познать свои собственные чувства. Она лежала с открытыми глазами, глядя на тёмное пятно на стене, картину какого-то художника, — какого, она так и не узнала, — широко раскинувшаяся прерия у подножья Скалистых гор. Его руки нежно двигались по её грудям, не столько возбуждая её, сколько посылая по её телу волны наслаждения. Она лежала не двигаясь и лишь время от времени меняла положение головы, чтобы показать, что не спит.

Она начинала любить его. Разве это не странно? Элизабет задумалась, пытаясь ответить на этот вопрос. В нём было много такого, что вызывало любовь и восхищение. Однако было и то, что смущало её, сбивало с толку. В Фаулере мешались лёд и пламень, а его чувство юмора не поддавалось определению. Существовало многое, что он глубоко любил, однако глубина этих чувств всегда была продиктована последовательной разумностью, основанной на принципах, а не душевной страстью. Его часто приводило в недоумение — совершенно искреннее, — почему окружающие не разделяют его чувств по отношению к тому или иному вопросу. Подобно тому как преподаватель математики никогда не сердится, но испытывает печаль и непонимание, когда его ученик не видит всей красоты и изящества математических уравнений, Фаулер был способен на удивительную жестокость и холодную безжалостность, совершенно не ощущая какой-либо злобы. Если человек вставал на его пути и он мог уничтожить его, Фаулер так и поступал. Прямо как в «Крёстном отце». Его отношения с людьми никогда не были личными, а всегда деловыми. Может быть, он научился этому у мафиози, которых посылал в тюрьму, подумала Лиз. Даже к своим преданным сторонникам этот человек относился с сухим равнодушием, вознаграждая их за лояльность и расторопность — как тут лучше выразиться? — с благодарностью автомата.

И всё-таки в постели он был удивительно нежным. Лиз нахмурилась, глядя на стену. Но как трудно проникнуть к нему в душу!

— Ты прочитала это сообщение из Японии? — спросил президент, приступая к делу в тот самый момент, когда Эллиот говорить о делах особенно не хотелось.

— М-м-м, хорошо, что ты напомнил об этом. Недавно мне сообщили нечто весьма неприятное.

— А если конкретно? — Фаулер проявил свой интерес тем, что начал ласкать её, словно пытаясь выманить информацию, которую она и без того хотела передать ему, ожидая удобного момента.

— Райан, — ответила Лиз.

— Опять? И что теперь?

— Сообщения, которые мы получили относительно неэтичных финансовых сделок, подтвердились, но ему удалось выпутаться благодаря юридическим тонкостям. Этого обвинения было бы достаточно, чтобы он не попал в состав этой администрации, но поскольку мы унаследовали его от предыдущей…

— Юридические тонкости бывают разными. Что ещё ты узнала?

— Недостойное поведение в личной жизни, любовная связь с женщиной и использование агентов ЦРУ для сведения личных счётов.

— Любовная связь с женщиной… позор…

Эллиот хихикнула. Ему это понравилось.

— Здесь может быть замешан ребёнок.

Фаулер нахмурился. Он крайне серьёзно относился к правам детей. Его руки замерли на её груди.

— Что нам известно об этом?

— Пока немного. Постараюсь разузнать побольше, — ответила Лиз, заставляя ладонями возобновить движения его рук.

— Хорошо, пусть ФБР проведёт негласное расследование, — согласился президент, закрывая, как ему казалось, этот вопрос.

— Из этого ничего не выйдет.

— Почему?

— У Райана тесные связи с ФБР. В некоторых вопросах они могут заупрямиться, в некоторых — сгладить острые углы.

— Только не Билл Шоу. Он лучший полицейский, с которым мне приходилось встречаться — даже я не смог бы заставить его поступить незаконно, и именно так должно быть. — Снова последовательность и принципы. Невозможно предсказать, как поступит этот человек.

— Шоу лично занимался делом Райана — террористическим актом, совершенным против него. Глава следственного управления сам?..

— Действительно, — согласился Фаулер. Это будет неважно выглядеть. Конфликт интересов и тому подобное.

— К тому же у Шоу есть помощник, занимающийся улаживанием конфликтов, — некто Мюррей. Они с Райаном — большие друзья.

— Ну и что ты предлагаешь? — недовольно произнёс президент.

— Может быть, взять кого-нибудь из министерства юстиции?

— Тогда почему не из Секретной службы? — спросил Фаулер, заранее зная ответ, но решив выяснить, понимает ли она создавшуюся ситуацию.

— Будет походить на охоту за ведьмами.

— Разумное замечание. Ну хорошо, пусть это будет кто-нибудь из сотрудников министра юстиции. Позвони завтра Грегу.

— Хорошо, Боб. — А теперь нужно сменить пластинку. Она поднесла его руку к лицу и поцеловала ладонь. — Знаешь, мне сейчас так хочется закурить.

— Сигарета после секса? — Фаулер обнял её ещё крепче.