— Я прочитал это в докладной записке. Тогда почему вы здесь?

— В первоначальном отчёте кое-что упущено.

— Что именно?

— Тритий.

— Что это такое? — спросил первый заместитель председателя Комитета государственной безопасности. Он не был специалистом в ядерной физике; Головко куда лучше разбирался в дипломатии и разведке.

Учёный из «Арзамаса-17» уже много лет не преподавал основы физики. Он решил изложить своё объяснение в самой элементарной форме.

— Простейшим из всех элементов является водород. В атоме водорода содержатся протон — это частица с положительным зарядом — и электрон, заряженный отрицательно. Если к атому водорода присоединить нейтрон — не имеющий электрического заряда, — мы получим дейтерий. Присоединим ещё один — получим тритий. Его атомный вес втрое больше атомного веса водорода из-за дополнительных нейтронов. Оперируя простыми терминами, можно сказать, что нейтроны — основа ядерного оружия. Освобождаясь от атомов, к которым они присоединены, нейтроны вылетают наружу, бомбардируют другие атомы и освобождают новые нейтроны. При этом возникает цепная реакция, при которой выделяется колоссальная энергия. Тритий является полезным потому, что атом водорода не содержит ни одного нейтрона, не говоря уже о двух. Он отличается неустойчивостью и способен к распаду с определённой скоростью. Период полураспада трития составляет 12,3 года, — продолжал учёный. — Таким образом, если ввести тритий в атомную бомбу, дополнительные нейтроны, присоединяющиеся к первоначальной реакции распада, ускоряют или «формируют» распад массы плутония или урана в пять или больше — до сорока — раз, что позволяет намного эффективнее использовать тяжёлые расщепляемые материалы вроде обогащённого урана или плутония. Далее, дополнительное количество трития, введённое в соответствующее место ядра атомной бомбы — она называется в этом случае «первичной», — ведёт к возникновению термоядерной реакции. Разумеется, существуют и другие способы. Например, можно использовать химические вещества дейтерид лития и гидрид лития, которые более устойчивы, однако тритий крайне полезен для использования в некоторых видах оружия.

— Как получить тритий?

— В общих чертах так: помещают большое количество лития в ядерный реактор и позволяют термическому нейтронному потоку — это научный термин для движения частиц взад и вперёд — бомбардировать литий медленными нейтронами, что ведёт к трансформации лития в тритий в результате захвата им нейтронов. Он выглядит, как маленькие многогранные пузырьки в толще металла. Насколько я знаю, немцы производили тритий на своём заводе в Грейфсвальде.

— Почему вы так считаете? У вас есть доказательства?

— Мы подвергли анализу плутоний, присланный нам оттуда. У плутония есть два изотопа — плутоний-239 и плутоний-240. Измеряя их соотношение, можно определить плотность нейтронного потока в реакторе. В плутонии, который мы получили из Грейфсвальда, оказалось слишком мало изотопа 240. Что-то ослабляло поток нейтронов. Это был, наверно — нет, точно, — тритий.

— Вы уверены в этом?

— Физические законы, регулирующие этот процесс, весьма сложны, но они не допускают двусмысленного толкования. Более того, во многих случаях можно даже опознать реактор, из которого получен данный образец плутония, измерив соотношение в нём различных веществ. Как я сам, так и учёные, работавшие со мной, уверены в полученных результатах.

— Но ведь эти заводы находились под международным контролем, правда? Разве не ведётся наблюдение за производством трития?

— Немецким учёным удалось обойти международный контроль за производством плутония, а международная инспекция производства трития не ведётся совсем. Но даже если бы существовали такие методы контроля, уклониться от них было бы детской игрой.

Головко выругался вполголоса.

— Какое количество трития пропало?

— Трудно сказать, — пожал плечами учёный. — Завод закрыт. У нас нет больше доступа к нему.

— Тритий может использоваться для других целей?

— Да, конечно. С коммерческой точки зрения, это очень ценный материал. Он фосфоресцирует — светится в темноте. Его применяют для циферблатов часов, прицелов, приборов… И стоит он исключительно дорого — примерно пятьдесят тысяч долларов США за грамм.

Головко удивился тому, что позволил себе отвлечься на вопрос, не имеющий отношения к делу.

— Давайте выясним все как следует. Вы утверждаете, что наши братья по социализму в Германской Демократической Республике не только пытались изготовить собственное атомное оружие, но и работали над водородными бомбами?

— Да, это соответствует действительности.

— И один элемент в этом плане не удалось обнаружить?

— Совершенно верно — по-видимому, верно, — поправился учёный.

— По-видимому? — Первый заместитель председателя КГБ подумал, что ему приходится вытягивать информацию из учёного, словно признание у ребёнка.

— Да. На их месте, принимая во внимание указания, полученные ими от Эрика Хонеккера, это то, что на их месте сделал бы я сам. Далее, осуществить это очень просто. В конце концов, мы передали им всю технологию реакторов.

— О чём мы тогда думали, чертовщина какая-то, — еле слышно пробормотал Головко.

— Действительно, мы совершили ту же ошибку с китайцами, верно?

— Неужели никто… — начал Головко, но учёный прервал его.

— Разумеется, мы предупреждали об опасности — как в нашем институте, так и в Кыштыме. Никто не хотел нас слушать. Считалось политически выгодным передать эту технологию союзникам. — Последнее слово учёный произнёс бесстрастно.

— И вы считаете, следует предпринять что-то?

— Думаю, можно было бы обратиться к нашим коллегам в Министерстве иностранных дел, однако я пришёл к выводу, что лучше предпринять более решительные шаги. Поэтому я пришёл сюда.

— Итак, по вашему мнению, в Германии — я имею в виду новую Германию — может находиться значительный запас расщепляемых материалов и этот тритий, на основе чего они могут создать свой собственный ядерный арсенал?

— Это очень вероятно. Как вы знаете, немало немецких учёных-ядерщиков в настоящее время работает в Южной Америке. Это кажется им привлекательным. Там они занимаются исследованиями, которые вполне могут иметь применение к разработке ядерного оружия на расстоянии двенадцати тысяч километров от дома. Они узнают всё, что можно узнать по этой специальности вдали от Германии и к тому же за чужой счёт. Если дело обстоит именно так, можно ли быть уверенным, что это всего лишь возможность подзаработать? Допускаю, что это вероятно. Однако мне кажется, что их правительство знает о происходящем. Поскольку оно не предприняло никаких шагов, чтобы остановить их, можно предположить, что оно одобряет деятельность этих учёных. Таким образом, наиболее вероятная причина, по которой правительство заняло такую позицию, состоит в том, что оно рассчитывает на применение приобретённых знаний для использования в интересах Германии.

Головко нахмурился. Его гость выдвинул три возможности, сливающиеся в серьёзную угрозу. Он рассуждал как профессиональный разведчик, к тому же страдающий манией подозрительности. Впрочем, такие разведчики часто оказываются лучшими.

— Что ещё вы можете сказать?

— У меня составлен список тридцати специалистов. — Он передал папку заместителю председателя КГБ. — Мы беседовали с нашими инженерами — теми, кто помогал немцам строить завод в Грейфсвальде. Судя по их воспоминаниям, эти тридцать человек могли с наибольшей вероятностью принимать участие в проекте, о котором идёт речь. Полдюжины из них были очень способными, настолько талантливыми, что могли бы работать в «Арзамасе-17».

— Никто из этих немцев не расспрашивал специально…

— Нет, да в этом и не было необходимости. Физика есть физика. Реакция ядерного распада хорошо всем известна. Физические законы невозможно засекретить. Скрыть природу нельзя, а мы имеем дело именно с природой. Если эти специалисты могут управлять реактором, то лучшие из них в состоянии сконструировать ядерное оружие — если, разумеется, у них есть необходимые материалы. А наш реактор предоставил им возможность эти материалы производить. По-моему, вам следует заняться этим — узнать, что они там делали и что есть в их распоряжении.