— Если ты хочешь поговорить… — Даллас почесал щеку, чувствуя себя неловко. Не могу винить его за это. Мне тоже не хотелось, чтобы свидетелем моего горя стал человек, который плохо думал обо мне в начале нашего знакомства. — Я буду молчать, — наконец, добавил он, вынуждая меня поднять взгляд. Легкая улыбка на суровом лице была столь неожиданной, что застала меня врасплох.

Рассказать ему? Практически незнакомцу? Поделиться с ним тем, чем я не делилась даже с родителями? Но как описать самое худшее событие в своей жизни? Как объяснить, что твой брат умер, и твоя жизнь изменилась навеки?

Я не была замкнутым человеком, не способным делиться чувствами, но это… это было совсем другое. И не имело ничего общего с жалобами на маму подруге.

— Я не… Я не… — Я захрипела. — Я… я ненавижу это. Я не жду от тебя жалости или внимания…

Сосед опустил голову и сглотнул.

— Я уже говорил тебе, что знаю это, — все так же тихо произнес он. — Я думал, что мы разобрались с этим?

Я шмыгнула носом.

Даллас снова вздохнул и посмотрел на меня своими орехового цвета глазами.

— Давай, прекращай плакать, — мягко попросил он.

Я хотела ответить ему согласием, но не могла произнести ни слова из-за икоты.

— Я не пытаюсь у тебя что-то выведать.

Я тяжело дышала, пытаясь сдержать молчаливые слезы. Мне хотелось сказать ему, что со мной все в порядке или, по крайней мере, будет в порядке, но вместо этого у меня затряслись плечи и рот сам собой произнес:

— Он хочет, чтобы я купила ему носки.

После короткой паузы, Даллас переспросил:

— Что?

— Луи хочет, чтобы я купила ему носки.

Несмотря на слезы, застилавшие глаза, я видела, как у соседа отвисла челюсть, и он побледнел.

— Ты не можешь… купить ему носки?

Я приложила руку к сердцу, будто пытаясь унять боль.

— Нет, могу. — Я вытерла лицо и отметила про себя, что Даллас, наконец, закрыл рот. — Раньше я дарила носки своему брату, а теперь Луи просить дарить носки ему, потому что я не могу… не могу больше… дарить их брату.

— Дело ведь не в носках? — после короткой паузы поинтересовался Даллас.

Он даже не знает. Откуда ему знать? Дело не в чертовых носках. По крайней мере, не совсем. Дело во всем и понемногу. В жизни и в смерти, в черном, белом и сером. Дело в том, что я должна была быть сильной, когда у меня не было на это сил. Что я должна была жить дальше, когда мне хотелось умереть. Я знала, что мои слова не имели для него никакого смысла. Но как я могла ему все объяснить? Как могла рассказать, что часть меня умерла со смертью брата, и я изо всех сил пыталась сохранить остатки себя в целостности, едва удерживая их вместе с помощью скрепок и изоленты.

— Я скучаю… — Клянусь, моя грудь взорвалась от боли. Я не могла выдавить ни слова. Или, быть может, не хотела. Я редко с кем говорила о Родриго, только если с Ван. Но Ван была моей названной сестрой.

— Мой брат умер, а я безумно скучаю по нему, — прохрипела я то, что никогда не сказала бы маме и папе. Зато сказала человеку, который жил через дорогу от меня. Я прижала ладонь ко рту, будто пытаясь унять свою боль. — Я очень скучаю по нему.

— Прости, я не знал, — мягко ответил Даллас.

— Мне… мне тяжело говорить об этом. — Я передернула плечами и вновь прижала ладонь ко рту, чувствуя, как на меня со всей силы обрушивается горечь утраты.

Почему эта боль не утихает со временем?

— Мне приходится рассказывать Луи истории, потому что он плохо помнит его. Уверена, что Джош тоже. И они вынуждены жить со мной. Со мной. Он оставил их мне. — Из глаз вновь ручьем потекли слезы. Я до сих пор не могла поверить в это. Из всех людей в мире они с Мэнди выбрали меня. — О чем он думал. У меня нет опыта. Что, если я все испорчу?

Я и забыла, что Даллас ничего не знает о моем брате. Ему не понять, почему я так сильно скучала по нему. Откуда?

— Господи Иисусе, — пробормотал он и посмотрел на меня так, будто не знал, что сказать.

— Прости, — вытерев лицо, произнесла я. — Сегодня был длинный день, и ты уже много сделал для меня. Прости. Это все Луи и чертовы носки.

Сосед продолжал внимательно смотреть на меня.

— Мальчики… они оба… дети твоего брата?

Я кивнула и шмыгнула носом.

На мгновение выражение его лица изменилось, но он тут же нахмурился. После чего открыл рот… и снова закрыл его. Передернул плечами и покачал головой. И, наконец, произнес:

— За что ты извиняешься? Ты просто расстроена и скучаешь по брату.

Я была настолько потрясена, что даже не кивнула.

Теперь Даллас смотрел на меня как на сумасшедшую.

— Ты сама почти ребенок, а воспитываешь двоих детей. И переживаешь о том, какими людьми они вырастут.

Я откинула голову назад и зажмурилась, пытаясь взять себя в руки. Одновременно с этим издав булькающий звук, давая понять, что услышала его.

Прошло несколько минут. Я не хотела смотреть на соседа, поэтому и не смотрела. В конце концов он уселся на вторую ступеньку, так близко, что его рука касалась моей ноги.

— Сколько времени прошло?

— Два года, — прохрипела я. — Самые долгие два года в моей жизни.

Он тяжело вздохнул, и я, наконец, подняла на него взгляд. Даллас сидел, задрав голову вверх. Мимо нас проехала машина.

— Мне было столько же лет, сколько Джошу, когда умер мой отец, но я до сих пор по нему скучаю. За два года может произойти множество событий, но это недостаточно долго, чтобы боль утраты стала меньше, — спокойным и, где-то даже милым голосом, произнес сосед. — Тот, кто не согласится с этим, никогда никого не терял.

Лучше сказать было невозможно.

— Да, это недостаточно долго. Даже и близко, — согласилась я. — А ты… все нормально сейчас? Тебе стало легче? — поинтересовалась я, не ожидая, что он ответит. — Иногда я забываю о том, что не могу позвонить ему или рассказать что-нибудь смешное. Что не могу попросить его помочь исправить мои ошибки, пока о них не узнал отец. — Сколько раз так было? Я икнула, с каждой секундой все больше скучая по Родриго.

В горле запершило. По подбородку текли то ли слезы, то ли сопли. Но мне было наплевать.

— Я никогда больше не увижу его. Он никогда больше не ткнет меня тортом в лицо. Родриго был засранцем, но моим засранцем. И я хочу его обратно. — Слезы вновь потекли по лицу ручьем, а в груди все сжалось.

— Засранец или нет, но он был членом твоей семьи.

Я не могла перестать реветь.

— Я знаю. Он был у меня двадцать семь лет. А мальчикам не было отпущено и половины этого срока. Это несправедливо. Если бы что-то случилось со мной, то все было бы совершенно иначе. — Я вытерла слезы тыльной стороной руки. — Это так, черт возьми, несправедливо по отношению к Джошу, Лу и моим родителям.

Даллас посмотрел на меня через плечо. Свет от лампочки на крыльце очертил его мужественную челюсть и прямой длинный нос.

— Я не стану спорить с тобой насчет несправедливости. Потому что ты права. Я не знаю, почему некоторые люди умирают, а некоторые продолжают жить. Но мы ничего не можем с этим поделать. Не стоит чувствовать себя виноватой в том, что ты здесь, а его нет.

Я застонала и покачала головой.

— Диана, — успокаивающе произнес он голосом, совсем не похожим на обычный. — Я достаточно видел, как вы общаетесь. И… никогда не скажешь, что они не твои. Ясно как день, что мальчики любят тебя гораздо больше, чем просто тетю. И этого не было бы, делай ты что-то неправильно. Я не знаком с твоим братом, но если он сейчас наблюдает за тобой, то знает, что сделал правильный выбор.

В его словах и голосе было что-то, отчего мне стало легче. Совсем немного легче. Я шмыгнула носом и подумала о том, насколько мы трое привязаны друг к другу. Может, сама ситуация, которая связала нас, и была ужасной, но я любила мальчиков больше, чем кого бы то ни было в этом мире.

— Они и правда любят меня. Всегда любили.

Даллас пожал плечами так, будто только что разрешил какую-то великую тайну.