– Правду ли ты говоришь? – охает, растеряв всю напускную степенность, Атанарих.

– Солюсом клянусь – осеняет себя знаком купец и, поднявшись, торопливо семинит вглубь шатра. Долго звенит ключами – ищет тот, что от ларца с драгоценностями. Потом роется в своих сокровищах, и, наконец, возвращается, держа в руках оправленный в серебро кабаний клык.

– Неужто я не сплю?! – восторженно воскликлицает Атанарих, – Ведь этот клык носил ещё мой прадед! И ты после этого смел уговаривать меня бежать от моего риха? Да отец… он, наверно, убил бы меня, если бы я его так опозорил!

Атанарих, с трудом сдерживая радостные слёзы, прижимает клык к губам. А потом надевает на шею и тщательно оправляет. Басиан только сейчас обращает внимание, что под плащом у мальчишки ожерелье – зубы, когти, и… Басиана мутит, когда он догадывается, из чего сделано украшение его гостя. Они тут, похоже, хакам чета, раз из человечьих костей делают ожерелья! Басиан садится, наливает себе из кувшина вина, выпивает и молчит.

Атанарих тем временем всё оправляет отцов подарок на груди. Улыбается и говорит:

– Что же. Я рад, что отец понял меня, и не уроню чести моего рода. А я ему снова письмо написал. – Он достаёт из сапога свиток. – Только я ещё хочу написать. У тебя найдутся чернила и тростник?

Басиан кивает, снимает с пояса прибор писца и протягивает юноше. Атанарих поспешно разворачивает свой свиток и начинает что–то корябать. Работа эта для него трудная и долгая. Он низко склоняется над свитком, смешно сопит от усердия – совсем как ребёнок. Интересно, из чего у него этот свиток? Никак, кора берёзы?

Басиан понимает, что сейчас заплачет от отчаяния и жалости к мальчишке, и встаёт:

– Ты пиши, я за прилавок пойду.

И торопливо выходит прочь.

Некоторое время он стоит, глядя мимо товаров, помощников и бродящих меж прилавками людей. Ещё можно спасти этого Атанариха Вепря, да ведь как спасёшь, если он не хочет? Право, хоть напоить да связать, и силой прочь увезти. Постепенно он смиряется с мыслью, что ничего сделать не может.

Покупатели ходят мимо, останавливаются, говорят с помощниками и уходят. А одна женщина всё стоит у его прилавков. На товары не смотрит, а ждет, словно собака, когда хозяин выйдет из… ну да, из басиановой палатки.

«А ведь она Кабанчика ждёт!» – догадался купец и стал не без интереса разглядывать женщину. Одета нарядно – расшитая рубаха, а на груди – массивное золотое ожерелье – целое сокровище. Не слишком молода, но волосы уложены по–девичьи. Лицом не хороша и не дурна, низкорослая и в теле.., да не просто в теле, а, пожалуй, в тягости. У Басиана на это глаз намётанный, он привык в толпе углядывать рабынь с начинкой, даже на самых малых сроках.

Заметив внимание крекса, женщина отходит немного, и Басиан уже не сомневается, что она непраздна – и не первый месяц. А та снова по–собачьи смотрит на басианов шатёр. Выходит, это Атанариха женщина? И начинка – его?

Тут появляется венделл, суёт Басиану свиток и уверенно направляется к женщине. По–хозяйски обнимается её и радостно говорит что–то и показывает кабаний клык.

Потом тянет её к прилавкам:

– Присмотрела что–нибудь?

– Да зачем мне, Атанарих? – она говорит так, что Басиан понимает – женщина счастлива с этим юнцом.

– Дура, – смеётся тот, – Ладно, сам куплю.

И направился к прилавку с тканями. Помощник Басиана, Антифон, бросается к нему, но Атанарих только отмахивается:

– Я сам знаю.

И, правда, прошлый год помогал и сейчас не забыл, что к чему. Порывшись немного, выбиерает два куска – рыжий сёрский шёлк и синюю тонкую шерсть. Потом – золотые серёжки. Спрашивает сапоги и, наскоро прикинув, откладывает пару. Бросает всё Антифону, чтоб увязал ловчее, и переходит к прилавку с кинжалами и мечами. Вот тут он роется долго, наконец, отбирает стилет и короткий меч, ещё один кинжал и длинный нож. Всё проверяет на вес и тоже отдаёт Антифону. Потом, не спрашивая цену, запускает пальцы в поясной мешок и небрежно бросаем на прилавок несколько золотых бляшек.

Басиан привычно отмечает – верно, чуть с переплатой, чтобы покичиться перед крексами, но за тот товар, что набрал – в самый раз... Хороший бы из него купец вышел… И едва сдерживает слёзы: никак не может смириться с тем, что юнец остаётся здесь, с фрейсами.

А Атанарих весело машет ему рукой и, крутанувшись на пятках, идёт прочь. Женщина торопится за ним.

Басиан некоторое время сокрушенно смотрит вслед уходящему Атанариху, а потом плюёт и бредёт за прилавок, садится и, подумав, что Хродерик Вепрь всё равно заставит его читать письмо от Атанариха, потому лучше знать, что там написано, разворачивает свиток. Написано много – зная Атанариха, Басиан понял: тот не один день старался. Строчки сперва размашистые, потом стали плотнее, но такие же неровные – наползают друг на друга, буквы стоят, как пьяные, вразброд. А уж написано!.. Где тут изящный слог искать, хоть понять бы, что говорится! «отсу маему и гаспадину храдерику вепрьу атанарих привет шлёт…». Грамотей!

И, путаясь сперва в переставленных словах и пропущенных буквах, Басиан разбирает:

«Отцу моему и господину Хродерику Вепрю Атанарих привет шлёт.

Тороплюсь сказать тебе, отец, что у меня всё хорошо. Рих Витегес славный воин, такой же, как наш рих Аллобих, только молодой. И тут все время война идёт. Витегес отважный воин и в бою сам порвал хаку руками, как собаку. В хардусе Витегеса много отважных воинов и не стыдно служить такому риху. Самые славные воины тут Видимер Сокол, и есть еще семья Зубров, с их сыном Фритигерном я дружен и сижу за одним столом, а с его двоюродным братом Гелимером, вместо которого я поехал в хардусу, я побратался. Гелимер (тут Атанарих что–то старательно замазал) носит меч и, хоть годами молод, всем распоряжается в своем доме, хотя там еще жив дед именем Рекаред. Ещё у Зубров лучший Рицимер, отец Фритигерна, и Эврих Песнопевец, и еще есть трое Зубров. Еще есть славный воин Аларих Куница, старший в моей хардраде. И есть ещё Аутари Калека, которого также зовут Зимний Рих, потому, что зимой он остается в хардусе вместо Витегеса, а тот уезжает с хардрадой в гиман. Это такой обычай. Рих ездит по хеймам. Его там кормят. А калека Аутари потому, что прошлой весной ему хака перебила спину, и он долго лежал. Теперь он ходит. Он наставлял прибылых, а теперь я вместо него. Аутари этот из Волков. Он очень умный и мне помогает и любит меня, как сына. Еще в хардусе есть Одоакр, он колдун и кузнец. Я рассказал ему про герсы на ворота, и он сделал из дерева такую. И в одном набеге мы смогли одолеть хаков, потому что на воротах была герса. Есть еще много других славных воинов. Они могли бы сидеть за столом риха Аллобиха рядом с тобой, отец, и тебе не было бы от этого бесчестья.

ТЕПЕРЬ ПРО МЕНЯ.

По воле риха Витегеса я наставляю молодых воинов – прибылых – в воинском умении. И рих Витегес почитает меня, посадил за первый левый стол, правда не на лавку, а на скамью. И мои соседи все старше меня, иные раза в два или больше. Старший в моей хардраде Аларих Куница и я очень дружен с ним: хожу на охоту. В эту зиму я убил пять волков, две рыси и росомаху, а кабана зимой Кёмпе не дал мне, и медведя тоже я не добыл. Кабана я летом убил из засады и клык дали мне. Лося добыл тоже. В моём ожерельи теперь есть и зубы, и когти, и больше всего – пальцев хаков Мы решили брать от каждой убитой хаки по суставу пальца, и у меня уже 4 дюжины, а лето пока не кончилось, ещё будут.

Я совершил много славных дел и про них теперь поют песни. За это лето набегов было много.

Сперва весной пришла хоттын Бури, потому что рих Витегес прошлым летом убил её дочь Каман, и ей не терпелось отомстить. Она пришла с двумя своими подругами, и у них было много воинов и эсира – так они зовут пленных, которых гонят перед собой на приступы. Они осадили хардусу, и мы еле отбились. Такова была удача, что рих Витегес устроил вылазку, и я в той вылазке был. И мы стан сожгли, срубили шатры хоттын и убили Бури, оттого хаки отступили. У нас смеются, что у хаков воюют жены, а мужи робки. Это не так. Жёны у них воюют, но больше мужи. Лицом они толсты, бороды и усы редки и носят косы и мужи, и жёны, так что мужей путают с жёнами. Про ту вылазку есть песня и про меня там поют немало. А хаки после смерти Бури бежали.