Потом Холла переворачивает ребёнка, держа его за ножки, встряхивает и, смачно шлёпнув пару раз выдыхает яростно:

– Ступай прочь отсюда, Геусхейт! Имя твоё – жар живущего, что делать тебе в Холлахейме, доколе этот жар не остыл? Вон твоя дорога!

Холла яростно показала на дверь. Дитя пищит.

– Ночь на дворе, госпожа Холла. Позволь ему остаться у нас.

– Только лишь на ночь, и пусть не ждёт от меня ни еды, не питья! – гневно говорит Холла. – Пусть ляжет на лавке, а ты раздели с ним ложе.

Лейхта кланяется и покорно несёт ребёнка, облепленного горячим тестом, на указанное место. Стягивает с себя рубаху, ложится рядом.

Холла приносит коровий рог с натянутым на него соском от козьего вымени. Лейхта даёт его плачущему малышу, и тот тотчас замолкает, начинает сосать. Холла обессилено плюхается на лавку рядом и тяжело дышит. Потом тяжело встаёт и бредёт к кадке, где была заготовлена вода, зачерпывает ковшом и жадно пьёт. Снова зачерпывает, несёт лейхте.

– Надо же, выжил… – голос Холлы тих и высок. Да ведь это не грозная Владычица Мёртвых. Это гюда, её Гуннель зовут.

– Он теперь будет здоров? – спрашивает Берта.

– Это лишь Куннанам ведомо, – отзывается Гуннель. – Мне приходилось видеть таких, кого это спасло.

Гуннель снимает с себя шубу и остаётся совершенно голой. Её сухпарое тело тоже мокро от пота, длинные груди висят до самых бёдер, и Берте на миг снова кажется, что перед ней владычица Холлахейма.

– Душно, сил нет.

– Терпи. Ночью ещё замёрзнем тут. Но до утра отсюда не моги…

– Да, я понимаю…

– Накрыться–то взяла чем?

– Там всё, над печкой, – отзывается Берта. – Только не сейчас накрываться…

– Не сейчас, – соглашается Гуннель. – Ты ложись, поспи.

– Да я не могу сейчас, – произносит Берта. – Душно…

– Ну, так лежи, его согревай… – Гуннель растягивается на еловых лапах. Берта тоже ложится. Лежать на лапах неудобно, они колются и одуряющее пахнут смертью. Но Гуннель лежит, словно на мягком сене…

Ночью стало холодно. Берта переоделась в сухую рубаху, заготовленную на печке, спеленала младенца – он к её удивлению был жив и мирно спал, даже не проснулся. Потом затопила печку и снова легла. Не заметила, как задремала. Когда проснулась, Гуннель уже не было в бане, малыш всё ещё спал, а с реки доносились голоса – видно, женщины уже не только встали, но пошли за водой. Оставив свою грязную рубаху в бане – всё равно стирать будут тут, она накинула меховую шбку и платок, спрятала ребёнка за пазуху и пошла наверх. Вошла в дом. Ингерид увидев её, вскочила, как ужаленная, бросилась навстречу. Яруна повернулась к вошедшей и сказала удивлённо:

– Никак Берта дитя принесла.

– Принесла, – ответила та без восторга, – Я назвала его Геусхейт. Только на что он мне? Может, вынести его в лес?

– Погоди! Мне надо раба, – взволнованно подскочила Грид, – Продай его мне.

– Кому нужно это добро? – проворчала Берта, – Впрочем, продам за кусок мяса и ковш пива. Я голодна.

Грид схватила со стола приготовленную плату, чуть не расплескав, и помчалась к Берте. Та отдала ребёнка и взяла еду, оставленную от вчерашних поминок. Села к столу, и принялась есть – она и правда не ела со вчерашнего утра.

Грид убежала в свой угол, сгибаясь над вновь обретённым младенцем, но о ней, казалось, все забыли.

Так Геусхейт пришел в этот мир.

Сказка о Гелимере Боговом Любимце.

(Из сборника: «Сказки старой Фридиберты: Фрейсские героические сказки. – Арбс: Изд–во «Детлит», 2986 г.)

Жил в старые времена во Фрейсии крестьянин по имени Гелимер. Был он годами совсем молод – едва отпустил бороду. Отца у него не было, а семья – большая: заботился он о деде с бабкой, матери–вдове и младших братьях и сёстрах.

Для того чтобы прокормить такую семью, Гелимеру приходилось работать не покладая рук. Ещё солнце на небо не взойдёт, а он уже в поле. Солнце уже давно село – а он только домой идёт. То лес чертит, то рубит, то выжигает, то корчует, то пашет, то боронит, то сеет, то косит, то жнёт, то с поля урожай возит, то сушит, то молотит. Всё, что по хозяйству надо, мастерит. Любую работу умел делать.

Из–за того, что трудился много, лицом Гелимер был чёрен, руки имел грубые, одежду – грязную, а спину – сгорбленную. Горбатился, не отдыхая, а богатства не имел – всё уходило на большую семью. Но Гелимер на свою жизнь никогда не жаловался, а продолжал работать по–прежнему. И когда кто–то принимался его жалеть, он только отмахивался и говорил:

– Я самый счастливый, меня Солюс любит!

Ему на то отвечали:

– Что–то не слишком разбогател ты от его милости!

И прозвали в насмешку Гелимером Боговым Любимцем. Называли так и в глаза и за глаза. Но Гелимер на людей не обижался, только посмеивался добродушно.

И вот дожил Гелимер до того возраста, когда на празднике Винтрусбрекк – Переломе Зимы – молодые парни метали жребий, кому в своём доме оставаться, а кому идти в хардусу к Витегесу. Дед говорит Гелимеру:

– Скажись больным, не езди!

Задумался Гелимер: не пойти жребий метать – стыдно, пойти – вдруг выпадет идти к королю Витегесу? Вовсе семью по миру пустишь. Может, и правда, схитрить? Лёг спать, и снится ему сон.

Приходит к нему прекрасная женщина и говорит:

– Послал меня к тебе Солюс. Велел сказать, что хитрецов и бездельников он не любит и от них отворачивается.

Проснулся Гелимер и говорит деду:

– Поеду я. Солюс меня любит – он не даст ни мне, ни вам пропасть от голода.

Поехал – и выпал ему жребий идти к Витегесу. Узнали о том гелимеровы родичи, плачут, и сам Гелимер едва сдерживается. Но раз выпала такая судьба – хуже нет от своего долга прятаться. На последние деньги купил меч и военную рубаху из кожи и железа, а на боевого коня денег не хватило. Ему дед говорит:

– Забирай того, на котором ты пашешь. Брат твой ещё мал, я – стар, а больше никому не справиться!

И вот наутро, как ехать Гелимеру к Витегесу, зарезали дед с бабкой последнюю овцу, чтобы устроить прощальный пир. Только сели за стол – в дверь постучали:

– Пустите переночевать!

Открывают дверь – на пороге молодой воин стоит. Пустили его, за стол посадили, стараются порадовать гостя. Гость тот оказался чужестранцем, Атанарихом Венделлом. Вот дед с бабкой угощают его, стараются быть весёлыми, но заметил чужестранец, что хозяева печальны, стал расспрашивать, и поведали они ему о своей беде.

– Горю этому помочь легко, – отвечает Атанарих, – Я за вашего внука к королю пойду, а Гелимер пусть пашет землю!

На том и порешили.

Только на злые языки разве найдётся уздечка? Стали над Гелимером смеяться:

– В кои–то веки Гелимеру Богову Любимцу Солюс решил помочь – а он из рук своих удачу упустил. Воины Витегеса едят досыта, пьют вволю, носят одежду нарядную, ходят в золоте. А Богов Любимец не захотел, ему лучше на поле горбатиться, в навозе возиться. Одно слово – Богов Любимец.

А другие говорят:

– Верно, Гелимер ростом велик, словно бык, да труслив, словно заяц!

Смеются над Гелимером и мужи, и жены, и парни, и девушки. Невесты – особенно:

– Да хоть самого короля Витегеса послали сватом, а Гелимеру бы отказали!

Одна только не смеялась, Ульрикой её звали. Всем говорила:

– Гелимер – работник лучше прочих. Вырастут его братья, станут ему помогать – увидите, богаче всех заживут. Я бы за него без страха замуж пошла.

Но родители её были против:

– Когда гелимеровы братья в силу войдут – у самого Гелимера борода поседеет. Не бывать тебе женою Богова Любимца. Ты у нас невеста – не другим чета, мы тебя за самого лучшего жениха отдадим.

Гелимер же на все издёвки только посмеивался и ничего не говорил. А на Ульрику посмотрит и вздохнёт. Нравилась ему девушка, да разве решился бы он в свой бедный дом, на большую семью, жену привести?

Так лето прошло, осень наступила. Собрал Гелимер урожай и повёз его Витегесу в хардусу. Привёз, отдал кому следует. А ему и говорят: