И Берта знает, что вернутся они без Силубра, и скажут:
– Его взял в свою свору Кёмпе. Зимой, во время вьюги, бог будет охотиться на диких зверей, и в его своре будет бежать наш Силубр.
Но Берта понимает, что щенка принесли в жертву Кёмпе. Там, в лесу, его зарезали и повесили на священную сосну, рядом с луком и копьём Кёмпе. И она убегает на сеновал, горько рыдает, уткнувшись в сено. Там находит её старший брат. Берёт на руки и, поняв, что так расстроило сестрёнку, начинает говорить, что Силубр теперь всегда будет молодым и здоровым, что он будет жить вечно в стае великого охотника Кёмпе.
– Нет! – рыдает Берта. – Его убили! Убили!
Брату надоедает уговаривать крикливую девчонку.
– Сама дура! – огрызается он. – Нельзя привязываться к собакам, назначенным в жертву Кёмпе.
Тогда она ещё не знала, что Кёмпе помогает не только охотникам, но и воинам…
* * *
Атанарих проснулся – приспичило по нужде. Было темно – угли в очаге уже прогорели, даже не светили – только у входа слабо горел жирник. Так заведено, чтобы в случае внезапной тревоги легко было найти двери, запалить огонь.
Голова раскалывалась, и во рту премерзко. Тело поламывало. В доме густо пахло перегаром, запахами ухи (сейчас они вызывали только тошноту), потными телами. Слышался храп, постанывание, кто–то ворочался, бормотал во сне проклятья и поминал сома. Видно, и во сне лучил.
На непослушных ногах Атанарих выбрался во двор. Ещё не рассвело, и небо было затянуто тучами – не поймёшь, сколько осталось до восхода солнца. Но глаза уже привыкли, и венделл различал в темноте очертания дома, бочки с водой. Далеко он не пошёл, помочился у входа, распинал ногами следы. Доковылял до бочки. Вода в ней взялась ледяной коркой, и Венделлу пришлось пару раз сильно стукнуть рукояткой ковша, прежде чем пробить лёд. Зачерпнул, напился. Аж зубы сводит, и в горле словно колючий комок – едва проглотил! Прополоскал рот, сплюнул на землю.
– Надо же, как погано! – отломил кусочек льда, приложил ко лбу. Но не помогло. В голове – шерстяной комок застрял, аж мутит. И холодно – враз ознобило, до дрожи. Выругавшись, заковылял к дому. Не сразу открыл дверь.
Видно, кого–то, разбудил: у очага, закутавшись в плащ, возилась женщина. Ах, да, Рыжая Берта, с которой он вчера ушёл с пира.
– До восхода долго?
– А альисы его знают, – буркнул Атанарих. Берта поднялась, подошла к нему, сунула в руки ковшик.
– Выпей, полегчает.
От ковша несло квашеной капустой. Пронзительно–кислое пойло показалось приятным – хоть жажду уняло.
– Спасибо.
Поплёлся к лежанке. Берта потопала за ним, помогла натянуть одеяло, забралась и обняла его, не то согревая, не то сама пытаясь согреться: в доме выстыло. Запустила руку в волосы, осторожно поскребла ногтями.
– Не надо, больно!
– Погоди, сейчас легче станет.
Атанарих подчинился. Примостил голову на её плече и лежал. Берта возилась в его волосах пальцами, и боль усилилась. Но ломило уже не всю голову, а только под пальцами. Боль уходила в её пальцы, вытекала.
– У тебя руки целебные, – пробормотал он.
– Легче стало? – отозвалась Берта, осторожно целуя его макушку. Так похоже на его няньку–крексу. Мать – та воина воспитывала, не позволила бы лишних ласк, а крекса его баловала. Он уже на мужскую половину дома ушёл, а нянька, встретившись, бывало, совала украдкой: то яблоко, то медовые лепёшки. Атанарих сердился на неё: за маленького что ли считает? Но лакомства брал.
Атанарих, посмеиваясь, уткнулся в мягкое плечо Берты. Представил, как Рыжая Фридиберта украдкой суёт ему яблоко и норовит поцеловать. Получилось совсем не то, что с нянькой. Он бы вовсе не стал отворачиваться и ворчать.
Хотя Берта вовсе не красавица. Красивой была Амалафрида. Он попытался вспомнить, как выглядела гордая дева. Помнилось, что она была высока и полногруда. Волосы длинные, она перехватывала их золотой тесёмкой на лбу. Лицо же напоминало облик крекских статуй. Амалафрида казалась изумительно красивой, но неживой. Атанарих уже не был уверен, точно ли видит в полудрёме лицо девушки, или намечтал его? А Берта – вот она, рядом. Круглая, рыжая, не красотка, но молодая и добрая. Куда моложе этой шлюхи, Альбофледы, которая набивается в постель ко всем мужам в доме. Альбофледа языкастая, а Берта – хорошая!
«А всё же забавный он, этот маслёнок», – думала Берта, перебирая мягкие волосы вновь задремавшего Венделла. Она не видела в темноте его лица, но было легко представить неотвердевший подбородок, по–детски пухлые губы. Усики едва проклёвываются, только в углах большого рта волоски чуть длиннее, а подбородок и вовсе голый, разве что пальцами можно нащупать редкий пушок. И смотрит на мир открыто, доверчиво, весело. Не зря ей сегодня Силубр снился…
Ну вот, не хватало ещё расплакаться. Ничем он, этот Венделл не отличается от прочих. Года через два, как возмужает – очерствеет. Или, обороняясь от чужих насмешек, даже быстрее. Вспомнилось, как смеялись над Венделлом парни, что до сих пор ни с какой бабой не спознался. Скажи она, что сегодня ночью было – еще больше потешаться станут... Венедлл, конечно, совсем ещё маслёнок, но ведь не из третьего дома, из первого. Пожалуй, был бы дружок не из худших. Добродушный он, может, и не будет обижать… Если назовёт её своей женщиной – сможет от прочих защитить. Захочет ли? В хардусе есть девы и покрасивее, и помоложе.
Заскрипела дверь – Гуннель вошла. Значит, рассвело, пора подниматься. Берта выбралась из объятий крепко спавшего Венделла, и заботливо прикрыла его одеялом.
Вечером Атанарих, едва вернулся с учения и переменил пропотевшую одежду, увязался за Фритигерном в Третий дом. Берта придумала какую–то причину и пошла следом. Сумерничали, как обычно: парни приводили в порядок свои мечи и военные рубахи, оттачивали наконечники стрел, лощили ножами древки, прилаживали к ним оперение. Несколько парочек, не шибко смущаясь присутствием прочих, миловались: искали друг у друга в волосах, или сидели в обнимку.
Берта сама подошла к Атанариху и предложила у него поискать. Тот, под понимающий гул и переглядывания, отложил в сторону наконечник стрелы, который оттачивал, с готовностью сполз с низкой скамеечки, уступая место женщине, а сам устроился на полу, откинув голову ей на колени. Берта, не торопясь, отцепила с пояса деревянный гребень, расплела его косички и принялась перебирать мягкие пряди.
– Что, Берта, – не утерпел Дасо Ворон, – Видно, по нраву пришёлся тебе Венделл?
– Я не могу этого отрицать, – спокойно отозвалась женщина, продолжая неспешное занятие. Атанарих с видом победителя нежился у неё на коленях. Не то понял её хитрость, не то впрямь думает, что отменно потолок своим мальчишечьим пестом в её ступке и тем приворожил Берту. А впрочем, приворожил, хоть и не этим.
– Мне сегодня прийти? – спросила она, заискивающе глядя в его глаза.
– Ну, приходи, – разрешил он.
– Приду, – улыбнулась Берта.
Сказка о жене воителя Атанариха.
(Из сборника: «Сказки старой Фридиберты: Фрейсские героические сказки. – Арбс: Изд–во «Детлит», 2986 г.)
Поехали однажды Фритигерн, Видимер и Атанарих в дозор: если хаки нападут – предупредить хардусу об опасности, первый бой принять. Вот глядят – в лесу дым столбом поднимается, небо всё заволокло. Видно, хаки на деревню напали. Помчали на выручку, да много ли надо времени, чтобы деревню ограбить? Приехали, а врага уже и след простыл: меж догорающих домов лежат убитые мужчины и младенцы, а женщин, детей и скот враги угнали. Разъярились воители, помчались в погоню. К вечеру настигли и увидели, что врагов вдесятеро больше, чем их. Однако не ждут грабительницы скорой мести, сидят у костров беспечно, мясо жарят. Дождались воители ночи, внезапно напали на вражеский стан. Видимер рубит без устали. Фритигерн меч свой сломал, схватил одну хаку за ноги, и давай ей бить врагов, будто дубинкой. Атанариха стрелой в плечо ранили, но он в пылу боя даже не почувствовал. Так три воителя перебили всех хаков, и пленников освободили.
