Девочка в изумлении приоткрыла рот, не в силах отвести глаз от прекрасного лица и перед её внутренним взором замелькали картинки из далёкого и сказочно беззаботного детства, большая часть которых была связана с атмосферой православного храма.

Гемме живо вспомнился запах ладана; благостное выражение на лицах окружающих; невнятный речитатив батюшки, размахивающего кадилом; умиротворение на лице матери. В своё время та любила ходить в церковь и при этом частенько брала с собой дочь. А ещё девочке сразу же вспомнились её ласковые глаза, тёплая ладонь, поправляющая выбившиеся из-под платка непослушные прядки волос и тихий шепот: «Деточка, давай поставим свечки за упокой души твоих бабушки и дедушки. Пусть они порадуются на небесах, какая у них хорошая внучка…»

Идущая служба маленькой Гемме не понятна и пока мать молится, она переминается с ноги на ногу и с любопытством оглядывается по сторонам. Богатые иконостасы в золочёных окладах притягивают её взор, и от нечего делать она рассматривает благообразные лица святых. Они настолько похожи друг на друга, что она никак не может их отличить друг от друга. «У этого есть борода, а у этого полосатые штаны, как у нашего соседа дяди Гриши», – тихонько бормочет она и вдруг наталкивается на строгий взгляд.

«Ой!» – девочка примолкла, не в силах отвести глаз от прекрасного лица. Святой на иконе совершенно не похож на других. Он кажется ангелом, сошедшим с небес, но без присущей их изображениям отрешённой безмятежности. За внешним спокойствием святого кроется внутреннее напряжение и живой интерес. О нет! Он ещё не умер для мира. Девочке кажется, что тёмные глаза глядят прямо в её душу и строго вопрошают, на самом ли деле она такая хорошая девочка, какой её считает мама. Гемма сразу же припомнила недавнее происшествие.

«Я разбила китайскую чашку, а сказала, что это Мурзик, – покаялась она, охваченная чувством вины. – Но вы не думайте, я не лгунья! Я обязательно скажу маме и попрошу у неё прощения. Честное-пречестное!».

Девочке кажется, что после её признания взгляд святого потеплел, и она радостно заулыбалась.

«Впредь не обманывай маму, да и котёнок не заслужил полученную трёпку».

«У Мурзика я тоже порошу прощения!»

«Вот и умница!»

«Вы больше не сердитесь?»

«Разве можно сердиться на такую хорошую девочку? – ласково улыбаясь, отвечает святой, и икону охватывает золотое сияние…

Заворожённо глядя на юношу, Гемма невольно шагнула к нему. «Вылитый архангел Михаил и такой же сердитый, как он вначале!» Сияющее личико девочки не осталось незамеченным. Юноша перестал злиться, и с недоумением посмотрел на неё, не понимая, что происходит. Обычно такого возраста малявки ещё не обращали на него внимания, да и чувствовалось, что здесь что-то другое, а не ранний женский интерес к противоположному полу. Его внимательный взгляд быстро прошелся по тощей фигурке и остановился на лице. Он откровенно поморщился. У дурно одетой девочки был запущенный и какой-то голодный вид. На бледном и не слишком чистом личике под глазами залегли синие тени, и она больше походила на старушку, а не на ребёнка десяти лет. «В общем, вылитая привокзальная побирушка», – резюмировал он про себя.

– Блин! Ну, ты и сволочь! – процедил юноша сквозь зубы и с яростью уставился на отца Геммы. – Гад! Ладно, я для тебя чужой, но неужели не жалко родную дочь? – он ухватил воротник обтрёпанного пальто девочки. – Это что? Вы что, на помойке отрыли эти обноски? И вообще, никак твоя подлая семейка морила девчонку голодом.

У отца Геммы виновато забегали глазки, он снова вытер заблестевшую лысину грязным клетчатым платком и зачастил, оправдываясь. Мол, за ней хорошо смотрели, но не в коня корм, а денег в обрез, и на всех не хватает. Слушая его, юноша всё больше мрачнел.

– Хватит заливать! Уже тошнит от тебя!

С выражением, какое бывает при сильнейшей зубной боли, он снова посмотрел на молчащую девочку, а затем с обречённым видом отступил в сторону.

– Ладно. Заходи, малявка, – буркнул он и снова встал в двери.

– А ты пошёл вон, сволочь! – рявкнул он на отчима, сунувшегося было следом.

– Дык, я на минуточку, Глеб! Хочу посмотреть, как дочка устроится, да и вдруг какие вещи забыл, а? – на физиономии отца девочки заиграла льстивая улыбочка. – Может, дашь мне что-нибудь на память об Олесе?..

– Скотина! Здесь больше нет ничего твоего. Ты уже вынес всё, что мог в моё отсутствие, включая мои и мамины вещи! – процедил юноша с возмущением.

– Да, ладно! Это я так для порядка! Могу…

– Сгинь, задница! Сделай так, чтобы я больше тебя никогда не видел, а то пожалеешь.

С угрожающим видом Глеб шагнул к отчиму, и тот шустро отскочил от двери, захлопнувшейся в каком-то миллиметре от его носа.

– Уличная шпана! Бандит! Тюрьма по тебе плачет! – выкрикнул он, и тихо, чтобы его не услышали, злобно пробормотал: – Нужно было посадить сучонка, когда была такая возможность. Попроси я братана Кольку, и за бутылку он повесил бы на него любое преступление. Жаль, что он совсем спился, и его турнули из милиции.

В небольшой прихожей Глеб подпихнул вперёд замешкавшуюся девочку.

– Смелей, малявка! Твои хоромы по коридору направо, – распорядился он довольно миролюбивым голосом и, хмыкнув, добавил: – Как будто знал, что придётся потесниться и недавно сделал перепланировку. Зато теперь у нас есть две отдельные комнаты.

Это «у нас» царапнуло сердце девочки, и она покосилась на своего нового опекуна. Глеб ободряюще улыбнулся и толкнул двери, отведённой ей комнаты.

– Дуй вперёд.

Как осторожный зверёк, Гемма несмело заглянула внутрь и, сделав несколько шажков, застыла. На её личике появилось недоверчивое выражение при виде прекрасно отделанной светлой комнаты с непривычной обстановкой. Мебели было немного, но выдержанная в строгом стиле она была жутко дорогой: кожаный диван, стенка из натурального дуба, современный письменный стол с очень удобным креслом. Причём, на каждой мелочи лежал отпечаток хорошего вкуса. Такое девочка видела только по телевизору в те редкие моменты, когда никого не было дома. Чувствуя себя не в своей тарелке, она покачала головой и попятилась прочь, решив, что здесь ей не место.

– Никак избалованную мамзель не устраивают мои хоромы. Ну, и куда ты собралась, если не секрет? На ближайшую помойку? – язвительно проговорил Глеб.

Прислонившись к косяку, он исподтишка наблюдал за девочкой. После его слов она совсем поникла. Испугавшись, что гостья сейчас расплачется, он сбавил тон.

– Да, ты не тушуйся, малявка. Чувствуй себя как дома, но не забывай, что в гостях, – добавил он со вздохом.

Девочка подняла голову и пытливо заглянула в его лицо. Вопреки ожиданиям её тёмные глаза были совершенно сухи, и лишь бескровные губы в застарелых болячках мелко подрагивали, выдавая внутреннее напряжение. Глеб поморщился. «Блин! Вдруг это какая-нибудь зараза? Нужно срочно сводить подкидыша к врачу».

– Ну, что молчишь? Или ты собираешься вечно стоять здесь памятником?

– Если ненадолго, то я могу пожить в кладовке или в коридоре. Зачем мне такая большая комната? – прошептала девочка, нервно стискивая пальчики с траурными каёмками под ногтями.

– Что?.. С ума сошла, какая кладовка? Это твоя комната и точка!

Стараясь не вспугнуть ребёнка, Глеб не спеша подошёл ближе и присев на корточки, заглянул в бледное насторожившееся личико.

– Не бойся, малявка, никто тебя не выгонит, – сказал он мягко. – Можешь жить у меня до тех пор, пока твой батька не одумается или ты не выйдешь замуж. Вот тогда извини-подвинься, ищите с мужем жилье на стороне. Я не дам вам сделать из своей квартиры коммуналку, – на его лице промелькнула улыбка. – Знаешь, что-то мне подсказывает, что это случится не скоро. Ведь ты не какая-нибудь легкомысленная тёл… блин!.. Я хотел сказать, что ты серьёзная девица и вряд ли мне в ближайшее время светит сплавить тебя с рук.