Она замолчала, уставившись на злосчастную бутылку. Князева догадывалась, что Эрик сейчас не менее взвинчен, чем она. Его подопечная наворотила дел, которые вполне можно квалифицировать, как предательство, а племянник заигрался в бога. Савицкий-старший сейчас должен был быть по меньшей мере ошеломлен и раздосадован, но никак не выдавал этого. Он очень аккуратно вел машину, не спешил судить ни Олю, ни Артура, ни Гришу. Князева позавидовала его нордическому спокойствию, но это чувство быстро было вытеснено страхом за жизнь любимого. По большому счету ей было плевать на все и всех, лишь бы Гришка выжил. Ее начало потряхивать от мрачных мыслей, которые, несмотря на все старания, просачивались в разум, отравляли душу.

Словно почувствовав в ней перемену, Эрик заговорил, отвлекая:

— Ты ведь не слышала про госпиталь? И, слава богу, никогда там не была. Поначалу наши Северные встречи были намного более опасными, чем сейчас. Не было толком ни защиты, ни умения обороняться. Мы просто лупили друг друга мечами. То еще зрелище. Поэтому мы с Наташей организовали два госпиталя: в Москве и Питере. Первая помощь, конечно, всегда оказывается в поле, но часто требовалось дополнительное лечение дома. Сейчас больнички пустуют, но врачи все равно круглосуточно на телефонах, явятся по первому зову.

— Это хорошо, — прохрипела Оля, все равно думая только о Грише, — но они ведь бессильны без антидота?

— Я не знаю, — честно признался Эрик. — Но мы уже на месте.

Как в тумане, Ольга семенила за Эриком сначала по парковке, потом по ступеням и через коридор на манивший их свет. Девушка едва ли заметила, как Старший прижал чип к электронному замку и легким кивком поприветствовал медсестру на посту. Из ступора ее вывел лишь дрожащий, полный слез, злобы и беспомощности голос Натальи:

— Убирайтесь отсюда.

Ольга подняла голову, встречая яростный и беспощадный взгляд Старшей. Князева была рада, что под рукой у Натальи не было ничего острого или режущего. Иначе она вполне была бы готова вскрыть им обоим сонные артерии.

Но все мысли тут же улетучились, едва Оля увидела открытую дверь палаты. Ее словно магнитом потянуло туда. Она знала — Гриша там. Эрик едва успел подхватить бутылку, которая выскользнула у нее из рук, и придержать Наталью, которая бросилась преграждать путь.

Ольга вошла в палату и увидела то, чего боялась больше всего на свете. Гришка был без сознания, подключенный к чертовой туче аппаратуры. Лицо его было почти таким же белым, как больничное белье. Оля подошла к койке, опустилась на колени, взяла его безвольные пальцы в свои ладони. Она уронила голову на жесткий матрас, понимая, что сил держаться больше нет. Глаза защипало от горячих слез, которые катились по щекам, впитывались в простыни, капали Грише на руку.

Словно сквозь белый шум, Оля слышала ругань Старших.

— Что вам тут нужно, черт подери?

— Вообще-то это питерский госпиталь, Наташ. Мой госпиталь.

— Да что ты, Эрлаз. А я и не знала! Приехали посмотреть, как Гришка умирает? Проводить, так сказать, в последний путь? Как благородно!

— Уймись, Наташ. Мы хотим помочь.

— Уже помогли. Князева, отойди от него. Не смей трогать!!!

— Оставь ее. Пойдем, поговорим спокойно.

Какое-то время Ольга провела в тишине. Она перестала чувствовать затекшие колени, да и слезы больше не лились. Лишь губы шептали молитвы всем известным богам, прося милости, немного удачи, времени для спасения.

Сильные мужские руки приподняли ее с пола, усадили на что-то мягкое.

— Я рассказал все Наташе, она готовит противоядие. Время есть. Должна успеть. Все будет хорошо, Оль, — успокаивал ее Эрик, поглаживая по волосам.

Она не отвечала, не было сил, лишь крепче сжала Гришину руку, целуя его прохладные пальцы.

Ольга потеряла счет времени. Ее никто больше не гнал, не тревожил. В какой-то момент усталость взяла свое, и она отключилась, сидя, не отпуская Гришу ни на секунду. И снова заботливые руки уложили ее на узкую кушетку, укрыли одеялом. Сквозь пелену некрепкого сна Оля слышала голоса.

— Есть у него шансы, Наташ?

— Есть надежда, Эрлаз.

— Давно меня так никто не называл.

— Тебе же не нравилось.

— Я даже не помню уже почему.

— Значит, это не важно.

— А у них есть шанс?

— Есть надежда. И, кажется, море неуправляемой любви. Если Гришка выживет, Оля уйдет к Волкам.

— Знаю, она говорила.

— Ты отпустишь?

— Попробуй ее удержи… Странная штука жизнь. Моя ученица уходит к Волкам. Мой племянник едва не убил ее возлюбленного. Ну, а женщина, которую я сам любил, спит с моим племянником. Отличный сериал бы вышел.

— Прекрати. Не место и не время, — оборвала его Наталья.

Больше Ольга ничего не слышала. В любой другой момент она бы зацепилась за слова Эрика, но сейчас ей было все равно. Очнувшись от забытья, она снова и снова смотрела на Гришу. Сложив руки в молитве, девушка шептала слова, посылая их по незримым путям к высшим силам.

— Оль, поешь что-нибудь, — услышала она голос Натальи, которая в очередной раз зашла проведать Гришу и его молчаливую сиделку.

На столике возле кушетки стояли тарелки с едой и вода. Ольга немного смочила губы, игнорируя пищу.

— Мне не улыбается еще и тебя выхаживать, — начала злиться Старшая.

Но ее слова снова не достигли цели. Оля сцепила руки в замок, уронив на них голову. Наташа только беспомощно выдохнула.

— Здесь есть небольшая часовня. Правда, католическая. Эрик — католик. Но если хочешь, я провожу.

— Какая разница? Если есть кто-то, кто может ему помочь, он услышит меня и отсюда, — хрипло проговорила Оля.

— Как знаешь, — только и ответила Наталья.

Она проверила показатели на приборах и уже собиралась уходить, но задержалась в дверях.

— Ты только не казни себя. Мы все на него давили, но все же это было его решение.

Ольга зажмурилась, потому что слезы снова побежали из глаз.

— Все будет хорошо. Главное, чтобы он проснулся, — проговорила Старшая, тоже утирая глаза.

«Главное, чтобы проснулся. Чтобы проснулся. Господи, пусть он проснется», — повторяла Оля то вслух, то про себя, снова погружаясь в транс, где ее рвало на части горе пополам с надеждой.

Оля очнулась, чувствуя что-то неправильное. Она помнила, что засыпала, держа Гришу за руку, но сейчас ее ладонь не находила его прохладных пальцев. Князева едва ли успела подумать о самом ужасном, как почувствовала прикосновение к своим волосам. Оля замерла, неспособная дышать.

«Древних ратей воин отсталый,

К этой жизни тая вражду,

Сумасшедших сводов Вальхаллы,

Славных битв и пиров я жду.

Вижу череп с брагой хмельною,

Бычьи розовые хребты,

И валькирией надо мною,

Ольга, Ольга, кружишь ты», — слушала Ольга неровный хриплый голос, который пел ей.

Она подняла голову, и Гришина рука бессильно упала обратно на матрас.

— Привет, моя Светлая Дева Валькирия, — губы Гриши скривились в подобии улыбки, которая больше была похожа на гримасу.

— Привет, — всхлипнула Оля, прежде чем разреветься в голос.

— Князева, ты обалдела что ли? Ну-ка слезь с кровати живо! — рявкнула Наталья, едва увидела Ольгу, которая, забравшись на больничную койку с ногами, расцеловывала Гришино лицо, все еще всхлипывая.

— Да ладно тебе, Наташк, — подал голос Птицын, выглядывая из-за плеча подруги. — Определенно я от этого не помру. Скорее, наоборот.

Он поймал Олины губы, чтобы сцеловать с них соленые слезинки счастья. Наталья стояла истуканом в дверях, с минуту наблюдая за ними, осознавая, что Гриша пришел в себя, и значит, кризис миновал. Не сразу, но она вспомнила, что он не просто ее друг, но и пациент, прошла к приборам, проверила показатели. По уму, ей нужно было отодрать Ольгу от Гриши, чтобы провести осмотр, взять анализ крови, но она решила, что это вполне может подождать.