— Мне нужно ехать, милая, — проговорил Гриша, совершенно не желая уходить так рано.
— Почему? — промямлила девушка томным ото сна голосом.
— Обещал проводить Стейну в аэропорт. Нам нужно многое обсудить. Я игнорировал ее всю неделю, и лучше сейчас поговорить, чтобы она отвязалась еще на несколько дней.
— Ну… ладно.
— Я позвоню, как все закончу, и сразу к тебе. Хорошо?
— Да, — ответила Оля, притягивая его голову к себе, чтобы поцеловать сладко-сладко.
— Люблю тебя, моя сладкая девочка. Выспись, ладно?
— И я тебя люблю, мой Командир, — улыбнулась она, нехотя отпуская его губы.
Оля сразу же погрузилась в спокойный сладкий сон, который не отпускал ее почти до десяти утра. Ей повезло, она не встретила никого, пока тихо ускользала из поместья. Водитель Эрика отвез ее домой, где наконец можно было избавиться от шикарного, но безумно неудобного платья, принять душ, перекусить и выпить кофе. Оля уселась за компьютер, чтобы скоротать время за новостями и кино, но мысли ее невольно возвращались к Грише и волшебной ночи перемен. Она изо всех сил уговаривала себя не звонить, дать ему время спокойно пообщаться со Старшей, отпроситься у Тора. И ей удалось. Но ближе к вечеру нервы все же сдали. Гриша уехал рано утром и должен был давно уже быть у нее или хотя бы позвонить. Оля набрала сама. Абонент был вне зоны доступа. Она звонила снова и снова. Сначала выдерживая перерывы в несколько минут, а потом набирала постоянно. Сердце сжималось от тягостного предчувствия, но еще грелось надеждой.
Когда стало ясно, что Гришин телефон не порадует ее звонком, Оля отправилась спать. И даже заснула. Утром она поднялась с петухами, сразу отправилась на тренировку, которая впервые за долгое время не доставила ей ни грамма удовольствия.
Телефон Птицына все так же молчал, и Оля, ненавидя себя, набрала Стейну. Сначала она слушала гудки, а потом ее вызов стал сразу уходить на голосовую почту.
Сжимая мобильник в кулаке так крепко, что едва не трещал пластиковый корпус, Князева смотрела в окно. Ей отчаянно хотелось заплакать, чтобы стало хоть капельку легче. Она часто плакала в то время, когда Гриша игнорировал ее письма и смс. Слезы всегда помогали избавиться от тяжкого груза, облегчали боль. Но в этот раз глаза, как назло, оставались сухими. А сердце отказывалось каменеть снова, ноя и истекая кровью от новой боли, еще более сильной и острой, чем тогда.
Оля не знала, сколько простояла у окна истуканом, бездумно глядя в даль, корчась от страданий, которые рвали ее на части изнутри. Возможно несколько часов.
Телефон завибрировал в ее руке.
— Да, — ответила она спокойно, сама себе удивляясь.
— Салют, красавица моя. Как ты? — пропел Артур свое обычное приветствие.
— Все хорошо.
— Как вечеринка?
— С тобой было бы… лучше.
— Я соскучился, Ольк. Приезжай, а?
— Да, сейчас буду.
Ольга наскоро оделась и вышла из дома. Это было лучше, чем стоять у окна, ненавидя себя за доверчивость, глупость и надежду. Она села в машину, завела мотор, стараясь радоваться, что у нее все еще есть Артур, есть Север, есть тренировки и спарринги. Она была вполне счастлива этим, так почему бы не остаться при своем, с синицей в руках.
Руля по знакомой до боли дороге, Ольга изо всех сил старалась радоваться предстоящей встрече, которая, скорее всего, закончится хорошим сексом. Она заставляла себя улыбаться, представляя красивое лицо Артура, его поцелуи и неистовые ласки. Радость раскрасила ее лицо, но не тронула глаз, когда она вошла в квартиру, где провела так много ночей и дней.
— Детка, — с порога подлетел к ней Савицкий.
Он положил ладони на ее бедра, притягивая к себе, наклонился, чтобы впиться в губы поцелуем. Оля стояла, не находя сил ответить ему, обнять. Она лишь зажмурилась, понимая, что не может. Не осталось сил врать: ни себе, ни ему.
Князева уперлась ладонью Артуру в грудь, отстраняясь. Он убрал руки, сделал шаг назад, нахмурился.
— В чем дело? — потребовал объяснений Савицкий.
Оля сглотнула, облизала губы, задрала голову, чтобы, глядя ему в глаза, сказать то, о чем не могла молчать.
— Нам нужно расстаться, Артур. Я люблю другого.
Глава 19. Яд
Были мне мученья горьки как сода;
Ими я тебе заплатил долги,
И хочу увидеть в теченье года,
Как от злобы сдохнут мои враги.
Боль в меня вгрызалась змеей голодной,
Я топил печали в дурной крови —
И хочу, чтоб ангел с душой холодной
Отравился ядом моей любви.
Канцлер Ги — Рождественская
— Нам нужно расстаться, Артур. Я люблю другого.
Савицкий несколько секунд сверлил ее странным пронзительным взглядом, от которого у Оли мурашки побежали вдоль позвоночника. Но она не успела испугаться или пожалеть о поспешности своих слов, потому что Артур лишь хмыкнул, вздернул брови, развернулся и ушел вглубь квартиры. Ольга услышала звон стекла и слова:
— Проходи что ли, кис. Чего как не родная в дверях топчешься?
Она последовала за ним, словно в оцепенении. Артур стоял посреди большой гостиной у столика с напитками, плеская в стакан старый добрый виски. Он был расслаблен и до ужаса спокоен.
— Ты слышал, что я сказала? — аккуратно спросила Оля.
— Слышал — не глухой. Выпьешь со мной?
— Нет, спасибо.
— Выпьешь, — проигнорировал он ее отказ, собственно, как и заявление о расставании.
Оля приняла стакан, решив не раздражать его упрямством, но пить не стала. Артур же опрокинул порцию в горло разом, налил себе еще. Ольга подумала, что сейчас он начнет накачиваться вискарем, чтобы избежать разговора, но опять ошиблась. Савицкий не спешил прикончить следующую дозу. Он развалился на диване, грея в ладони стакан и изводя Олю понимающей улыбочкой.
— Детка, присядь. В ногах правды нет, — пропел Артур все тем же сладким голосом.
— Черта с два, — психанула Князева, хлопнув стаканом о столик, у которого так и стояла. — Я не собираюсь играть в твои игры, Савицкий.
— Правда что ли? — продолжал посмеиваться он, забавляясь ее нервами.
— Правда, — рявкнула Оля и направилась в сторону выхода.
Она и пары шагов не успела сделать, как Артур вскочил, схватил ее за руку, больно дернул, толкая на диван.
— Ну, окей. Тогда давай поиграем в твою игру. Расскажи мне, красавица, кого ты любишь? Почему бросаешь меня? — кривлялся он, изображая лицом неземные страдания. — Давай, малыш, скажи это. Назови мне имя.
— Какая разница? — прошептала Оля, понимая, что вот сейчас самое время начинать бояться.
— О, ты же понимаешь, что есть разница, потому что это Гриша, мать его, Бенедикт.
Князева уставилась на Артура во все глаза, уговаривая себя не дрожать от изумления и страха.
— Ты знал? — только и выдохнула она.
— Ну, конечно, я знал, Оль. Совсем за идиота меня держишь? Да все знали, что ты с ним трахалась весь этот год, — наконец повысил он голос, выдавая свою ярость. — Ну чего ты вся съежилась? Расслабься.
— Прости, — прошептала Оля, прикрывая глаза.
— Прощаю, — великодушно ответил Артур, чуть склонив голову.
— Но… — начала было она, совершенно сбитая с толку от его слов и перемен настроения.
— Но что? — перебил Савицкий. — Ты же прощала всех моих девок. Почему бы мне не оказать тебе ответную любезность?
— Ты же ненавидишь его.
— А ты, видимо, любишь без памяти?
— Люблю, — смело кивнула Князева, не пряча глаз.
— Только, видимо, это не очень взаимно, да, детка?
Ольга не ответила, лишь закусила губу и сжала кулаки, потому что крыть ей было нечем. А Артур продолжал:
— Если бы он тебя любил, Оль, то не отпустил бы сюда одну. Возможно, позволил бы самой решить такую проблему с любым другим, но не со мной. Я же садист и убийца, ага? А Бен у нас воплощение благородства в сияющих латах. Одна беда — трусоват. Опять кинул тебя, да?