Солонин снова ехал в Шереметьево. Ехал за три часа до отлета. Просто не хотелось без дела сидеть в Москве.

И ругал себя на чем свет стоит:

«Вот не надо было тогда уезжать. Вот надо было докопать все, а потом ехать к Турецкому и плакаться на свою долю горемычную, дескать, я вам не мальчик, я не могу без полного знания ситуации. Ну вот я ситуацию всю узнал. И что? Много я доброго сделал? Малинова упустил. Еще раз узнал, что политика – дело циничное. И все? Ну, наказал несчастных ментов, дал поспать водителю-волгарю и прислуге мальчика Димы. Единственный добрый человек встретился на моем пути – Фридман, так и его уберечь не смог».

Автобус шел со всеми остановками. Долго стоял в пробке у метро «Аэропорт», потом снова потащился со скоростью черепахи.

«Сыщик хренов, придурок с бицепсами. Это тебе не часовых валить. Тут думать надо. Куда все тропки вели с самого начала? Да к Малинову и вели. Если, конечно, исключить Берию и Цирева. Вот за Диму и надо было сразу браться. Он же лежал с гэбэшником в больнице, он был у его смертного одра, ему тот поверил свою сокровенную тайну. Только он один мог завертеть всю эту катавасию…»

Солонин нахмурил лоб. Что-то в этих размышлениях ему не нравилось. Что-то царапало его, какая-то была ложь во всей этой истории. Какая-то изначальная неорганичность.

Он начал прокручивать ее в своем мозгу еще и еще раз и вдруг остановился.

«Мамочка родная! Ну и вкус у меня, если я во все это поверил! Ну и психолог из меня, если я даже мысль такую мог допустить! Да гнать меня из „Пятого уровня“ в три шеи! Что за умильную картинку я себе нарисовал – прожженный гэбист исповедуется Малинову на смертном одре! Ну и картинка! Фигня все это, дорогие товарищи! Все это липа и развесистая клюква!»

– Метро «Сокол», – сказал водитель.

«Сокол ты, Сокол, жопа, – вспомнил старый анекдот про космонавта Солонин. – Сокол…»

А в следующую минуту он уже протискивался в закрывающуюся дверь.

Нет, все– таки из команды его гнать рано. Он умеет хотя бы исправлять свои ошибки. Он хоть и запоздало, но начинает что-то сопоставлять. В памяти вдруг всплывают детали. Чьи-то глаза, руки… Да-да, именно руки… Вот именно на руки он внимания и не обратил. А ведь это так бросалось в глаза.

Через Ленинградку в этом месте перебежать – смерти подобно. Машины несутся с такой плотностью – иглу не просунешь! Но Солонин бежал, как по чистому полю.

Вот и Алабяна. А здесь – направо, в этот уголок рая посреди загазованной Москвы.

Дача Фридмана была третьей. И Солонин остановил свой лёт почти у калитки.

Сейчас все должно было решиться. Или он полный идиот, или операция «Кристалл» будет сегодня завершена.

Во дворе лаяла огромная собака. У Солонина радостно забилось сердце. В прошлый раз ее не было.

Да, эта собака могла разорвать на мелкие кусочки. Но только не Солонина. Впрочем, хитрости здесь не было никакой. Любое животное понимает доброе слово. Вот люди – нет.

Как только собака завиляла хвостом и скрылась в будке, занавеска в доме чуть колыхнулась.

Солонин успел это заметить. Поэтому не стал стучать в дверь и дожидаться, пока хозяева соизволят ему открыть.

Он со всей дури ломанулся в окно – и успел вовремя.

Белоголовый старик с водянисто-голубыми глазами вскидывал ружье. Солонин выбил оружие ударом ноги и повалил старика на ковер. Впрочем, больше резких движений не потребовалось. Старик затих.

– Здравствуйте, Георгий Карлович, – сказал Солонин, вставая с пола. – Или вас теперь надо звать Семеном Семеновичем.

Старик пополз к дивану и с трудом на него взобрался. Мучительный кашель заставил его тщедушное тело забиться надолго.

– Не долечились? – сочувственно спросил Солонин. – А вроде бы лечились от во-от такущей язвы, – растянул он руки по-рыбацки. – Интересно как. Я думал, только у нас мастера грима работают, оказывается, нет ничего нового под луной. Кстати, это не вы выбирали фразу из Екклезиаста? Нет, наверное, не вы. Вы же в Бога не веруете, правда? А вот во что вы верите, Георгий Карлович, так это в то, что можно всех на свете обвести вокруг пальца? Что можно запросто убить своего лечащего врача и выдать его за свой собственный труп? А потом еще жить в его доме. А ведь это какое-то некрофильство. Вы что, труп потом сами сюда таскали? Чтоб уж наверняка.

– Кто тебя навел? – наконец подал голос Цирев.

– Никто, отдам должное вам, Георгий Карлович, вернее, вашему большому вкусу.

– Мне насрать! – гаркнул Цирев.

– Да, помнится, фекальная тема вас очень прельщала, – улыбнулся Солонин. – Но очень уж грубо вы действуете. Знаете, врачи все же больных не судят. Они их лечат. И очень переживают, если больной умрет. Вот с этим вы переборщили. А по сути – верно. Такая самокритика!

Цирев сжал кулаки.

– А теперь мне объясните ради, знаете ли, любопытства, зачем вы остальных агентов-то кончили? Они бы на вас еще работали и работали…

– Негде уже работать стало, – зло передернулся старик. – Везде успели кислород перекрыть.

– И вот так просто – потому что не нужны? – поразился Солонин.

– Да, шваль выбрасывают, – ощерился Цирев.

Солонин пожал плечами. И загрустил. Старик беспощадно тащил за собой в могилу и остальных.

Цирев сидел, сжав костлявые кулаки.

– Заинтригованы, да? – решил не жалеть старика Солонин.

– Ну хорошо, заинтригован, как догадался, гаденыш? – выдал свой потайной интерес Цирев.

– А руки, – кивнул Солонин. – У Фридмана руки были работящие, сильные, надежные. А у вас – слабые, тонкие. Это я раньше палачей представлял себе с волосатыми ручищами. Теперь знаю – у них руки изнеженные, бездельные. Ими только на гашетку и нажимать…

Цирев опешенно уставился на свои пальцы.

– Ну, пошли, – сказал ему Солонин. – Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал.

– Ты же агент? – опустив голову, вдруг спросил Цирев. – Из наших?

– Нет, дядя, я из других. Как хорошо заметил один мой знакомый, я – космополит. А изменников даже у вас наказывали строго. Пеньковского вот, говорят, живьем сожгли, а потом другим в назидание об этом кино показывали.