Как-то редакцию «Голоса Минувшего» в Москве посетил вернувшийся из Парижа, уже после июльских дней, сотрудник нашего исторического журнала, столь прославившийся впоследствии Покровский. На заседании присутствовало несколько человек редакционного коллектива. Покровский – марксист, издавна принадлежавший к большевистской фракции, не был в рядах наших близких друзей. И почти естественно было прежде всего задать ему вопрос об его отношении к курсу ленинской политики и о происхождении тех денег, о которых говорила вся страна. Брали ли большевики у немцев деньги для своей работы? И Покровский, не задумываясь и не колеблясь, пояснил, что деньги дали немецкие социал-демократы. Я не только хорошо это помню, но мы тогда же запротоколировали признание видного большевистского деятеля. В Москве в коммунистической академии, куда попала вся моя библиотека и весь мой архив, как личный, так и редакционный, должен был сохраниться этот протокол. Не могу сказать, что признание Покровского нас удовлетворило, ибо нам чужда была такая широкая интернациональная терпимость в бурную эпоху войны. Но все-таки ошибочная тактика не могла быть морально унизительным деянием. Подобное признание уничтожало то позорное, что было в установлении факта содружества интернационалистов с генеральным штабом одной из воюющих держав. Покровский осуждал всю ленинскую тактику и говорил, что не выходит из партии только потому, что намерен бороться внутри ее с опасным направлением. Вскоре мы увидали на практике всю искренность признаний недостаточно еще ориентировавшегося в момент посещения нашей редакции историка-марксиста. В то время мы сами мало были осведомлены. С очевидностью можно сказать теперь, что деньги дала отнюдь не немецкая социал-демократия из побуждений своего интернационалистического сознания. «Невероятная сумма», полученная Лениным и его товарищами, – писал Бернштейн, – не могла оставить места для сомнений, откуда притекали эти деньги. И все же некоторая фикция была соблюдена – в кармане Парвуса, связанного и с социалистическим миром, и с министерством иностранных дел, и с представителями генерального штаба, надо искать тот «золотой немецкий ключ», которым открывается тайна необычайно быстрого успеха ленинской пропаганды. Никогда, очевидно, не было момента, чтобы Ленину хотя бы в символическом виде в какой-то кованой шкатулке передали 50 миллионов немецких золотых марок. Возможно, что и самая сумма, названная Бернштейну, преувеличена, поскольку речь идет о деньгах, переданных непосредственно в распоряжение ленинцев. В итог могли быть зачислены и другие действия той «внутренней акции» по разложению России, которую вел немецкий генеральный штаб согласно плану, установленному еще до войны.

455

Я подчеркиваю, что все это суждения мемуаристов. В первое время после февральского переворота по-иному оценивалось ими происхождение революции (см., напр., выступление Гучкова 8 марта в Военно-Промышленном Комитете).

456

См. мою книгу «На путях к дворцовому перевороту». Аноним воззвания объяснялся отчасти тем, что значительная часть группы была арестована.

457

Алданов. «Третье Марта» в сборнике материалов чествования семидесятилетия П.Н. Милюкова.

458

Плеханов его назвал «великим человеком» захолустной провинции, с запозданием пустившим в оборот архаическую мысль о несовместимости защиты отечества с верностью международному социализму. Эти «старые истоптанные сапоги» Зап. Европы заботливо и подобрал Ленин: «тот нс социалист, кто во время империалистической войны нс желает поражения своему правительству». «Восточный интернационализм» Ленина никак нельзя считать лишь «традицией российской отсебятины», как склонен был утверждать ІІотресов.

459

Последователи Ленина – и далее Суханов – пытались утверждать, что Ленин отказался сам от посредничества Гримма, не желая действовать «закулисными ходами», к которым склонен был посредник, «впутавшийся» уже в разговоры с немцами о сепаратном мире.

460

Милюков. «Старый подлог», «Послед. Поп.» 8 октября 21 г. В мартовские дни автор был осторожнее в своих заключениях и, подчеркивая надежду немцев на победу «пацифистских настроений в России», говорил о двойственном впечатлении, которое произвела революция в Германии (беседа с журналистами 9 марта).

461

Позднейший доклад ген. Гофмана по поводу всеевропейской вооруженной интервенции в советскую Россию, сделанный в 1922 г., был воспроизведен в брошюре «An allen End en Moskau». Здесь Гофман высказывался более категорично, чем в воспоминаниях. См. также интервью, данное С.И. Левину в 1920 г.: «Ген. Гофман о борьбе с большевизмом» («Русь» № 32) и обозрение соответствующей немецкой литературы, сделанное Элькиным в № 4 «Голоса Минувшего».

462

Официоз партии «Правда», по выражению Троцкого, стал открещиваться от пораженчества. В самом деле газета писала: «Всякое пораженчество, а вернее то, что неразборчивая печать под охраной царской цензуры клеймила этим именем, умерло в тот момент, когда на улицах Петрограда показался первый революционный полк». Лозунгом партии должно быть «не бессодержательное» «долой войну», а давление на Правительство для того, чтобы добиться от всех воюющих стран согласия на немедленные переговоры о мире». До тех пор солдаты должны «стойко стоять на своем посту».

463

Любопытно, что этот подп. Гельбих входил в состав того кружка военных «младотурков», который объединился около Гучкова.

464

Не воспользовался ли здесь Ганецкий услугами тех «друзей» в русском посольстве в Стокгольме, которых имел «немецкий агент» Кескула? Несколько неожиданно в статье Керенского «Парвус – Ленин – Ганецкий», напечатанной в № 27 «Новой России», можно было встретить указание на то, что Гулькевич (посол) пересылал из Стокгольма пакеты Ганского потому, что «действовал согласно инструкциям из Петрограда». Конечно, это совершенно невероятно для марта месяца и для ведомства, руководимого тогда Милюковым. Остается предположить, что Ганецкий и впредь, уже при Терещенко, продолжал через посредство министерства ин. дел снабжать ленинцев в Петербурге «запечатанными» пакетами, которые как-то стали контролироваться с определенного момента. Не очень-то верится этому.

465

Платтен – один из горячих поклонников Ленина – написал свои воспоминания. Мы их не цитируем, так как они для нас нс могут иметь значения. Написал «воспоминания» и Ганецкий, но это уже просто отписка, не имеющая никакой мемуарной ценности.

466

Версию эту любят повторять друзья Ленина. Он должен был ехать вместе с Зиновьевым, но найти два чужеземных паспорта для слепых нс оказалось возможным. Подобный блеф, вероятнее всего, был придуман для отвода глаз.

467

Это подтверждает и Радек. См. Бурцев. «Приезд Ленина и его товарищей в Россию» в указанном сборнике.

468

Судя по письмам Ленина к Шляпникову и Горькому, Ленин во время войны нуждался в литературной оплачиваемой работе: «Заработок нужен, иначе прямо поколевать. Ей-ей»…

469

Вернее сказать, двойственности позиции министра ин. дел. Бьюкенен приводит яркий пример с пропуском Троцкого и других политических эмигрантов, задержанных английскими властями в Галифаксе – «до решения Временного Правительства». Милюков 8 апреля (н.с.) просил разрешить дальнейший проезд, а через два дня просьбу свою взял назад. Ответственность за задержку, – замечает Быокенен, – лежала исключительно на Временном П-ве: «мы ни разу нс отказывали поставить визу на русские паспорта». Это не мешало министру ин. дел несколько раз опровергать сведения о том, что правительство чинит препятствия для возвращения эмигрантов (напр., на собрании партии к.-д. в Москве 9 апреля).

470

1 июня, по просьбе Фигнер, в «Дне» был напечатан полученный с неизбежный запозданием из Парижа протест заслуженных деятелей русского освободительного движения Гоц и Иванова.

471

Суханов делает характерное разъяснение. Эти разговоры велись в частном порядке, ибо представители Совета считали неуместным для себя обсуждать с «буржуазным» правительством средства борьбы с «социалистом» Лениным. В протоколе заседания Петр. Совета 5 апреля по докладу Стеклова особо зарегистрировано, что члены контактной комиссии «отказались» касаться обстоятельств проезда группы эмигрантов через Берлин.