Прежде всего возникает вопрос: кто такие Поливанов и Залкинд, выполнявшие столь ответственное поручение уже начиная со 2 ноября, т. е. в первый день, когда, может быть, Троцкий появился в комиссариате ин. дел. Вот как сам Троцкий рисовал на вечере воспоминаний 7 ноября 1920 г. обстановку в первый день своего комиссарства – в полном соответствии с тем, что мы знаем с другой стороны: «Когда я один раз приехал, причем это было не в первый день, а дней через 5–7 после взятия нами власти, то мне сказали, что никого здесь нет. Какой-то князь Татищев сказал, что служащих нет, не явились на работу. Я потребовал собрать тех, которые явились»… «Но, – признает Троцкий, – я ушел несолоно хлебавши. После этого Маркин⁵¹⁵ арестовал Татищева, барона Таубе и привез их в Смольный, посадил в комнату и сказал: «Я ключ достану через несколько дней»… и когда Маркин вызвал меня дня через 2, то этот Татищев провел нас по всем комнатам»…⁵¹⁶ При Маркине «терся молодой человек лет 25, без руки, фамилия его, кажется, Поливанов, приват-доцент… работал он не на секретных ролях. Кто рекомендовал его Маркину, не знаю. Там был из партийных Залкинд. Маркин его более или менее усыновил. Но потом оказалось, что Поливанов был членом союза русского народа… обнаружил… большое пристрастие к спиртным напиткам и даже были сведения, что он принимал разные приношения». Вероятно ли, что Поливанов мог исполнить ответственные поручения, да еще стоять по подписи на первом месте по сравнению с Заклкиндом? Вероятно ли, что 2 ноября в указанной обстановке представители комиссариата иностр. дел могли уже изымать копии из архива департамента Полиции? Зачем немцам надо было, если они даже фактически это могли, проявлять такую необычайную спешность по изъятию циркуляра своего генерального штаба на другой день после крушения гатчинского фронта, т. е. наступления отряда Керенского – Краснова на Петербург, когда большевики отнюдь нс чувствовали себя еще победителями, и им не было дела до старых циркуляров, к тому же, как мы знаем, еще в 15 г. опубликованных французским министерством иностранных дел и свидетельствующих лишь о подготовке Германией войны? Подобный «протокол» 2 ноября составлен быть не мог – это ясно. Также совершенно невероятно и уведомление Совета, народных комиссаров об изъятии, произведенном не позже 16 ноября, из досье «измена Ленина» распоряжения Рейхсбанка от 2 марта 17 г. Непонятно, почему изъятие это было произведено по инициативе части членов Совета народных комиссаров, к числу которых документ относит и лиц, не входивших в состав управляющей головки (напр., Володарского). Надо предположить, что «педантичный нотариус» революционного дела почему-то вдруг снова проявил необычайную наивность, открыто поручив неизвестному ему Поливанову изъять самый компрометирующий документ. Еще большее легкомыслие надо допустить со стороны отошедшего в небытие Временного Правительства, которое на полках архива министерства юстиции, в папке об измене большевиков, имело убийственный документ против Ленина и молча хранило его. Надо допустить болезненное ослабление памяти членов Временного Правительства и деятелей контрразведки, настаивающих так определенно на преступности руководителей большевизма и умалчивающих в своих позднейших воспоминаниях о тех прямых уликах, которые были в их руках. Поливанов и Залкинд уже 16 ноября могли проверить официальные книги стокгольмского банка – допустим даже «большевистского», как утверждает комментатор американских документов, отмечая приезд в Петербург в январе 18 г. одного из директоров Ниа-банка, американца Олафа Ашберга. Все это так несуразно, нс говоря уже о самой довольно таки странной комбинации имен в документе от 2 марта, что нс стоит подвергать текст дальнейшей критике. Как этот «документ», так и многие другие, поражают своей неряшливостью, которую можно объяснить только непритязательностью мало в чем разбиравшихся и наивных покупателей. Некоторые фамилии, которые появляются на фотографических пленках, как, например, Механошин, Иоффе (документ № 3) в значительной степени объясняются случайной возможностью для фальсификаторов доказать аутентичность той или иной подписи и придать авторитет всему документу (у Семенова имеется и соответствующий рассказ о такой «случайной возможности»).

Первая серия в сущности касается связи большевиков и немцев после переворота – уличающий материал о 17 г. врывается лишь случайным штрихом в документы 18 г. Напр., в документе № 5 русское отделение немецкого генерального штаба сообщает 25 октября о посылке в Россию офицеров, хорошо знающих русский язык и обычаи страны, – посылаются эти немецкие офицеры согласно де решению, принятому на июльском совещании представителей генерального штаба и демократии революционной России в лице Ленина, Троцкого, Раскольникова и Дыбенко. Документ 35 уже расширяет рамки июльской конференции в Кронштадте (это после изобличения и бегства Ленина и Зиновьева из Петербурга!) и говорит об участии в ней Ленина, Зиновьева, Каменева, Раскольникова, Дыбенко, Шишко, Антонова, Подвойского, Крыленко и Володарского – конференция эта постановила организовать военнопленных в особый корпус, одетый в русскую военную форму… Основной целью документов, собранных комитетом Сиссона, являлось представление правительству Соединенных Штатов материала, который свидетельствовал бы о продолжающейся связи большевиков с немцами – это должно было противодействовать тенденции признания советской власти, которую вкупе с другими проводил, например, представитель американского красного креста Робинс. Вероятно, поэтому и сочинено было послание от 8 января 18 г., говорившее об ассигновании 50 мил. руб. на содержание красной гвардии⁵¹⁷.

Слишком очевидно, что утверждение об аутентичности материала первой серии вашингтонского издания должны быть отброшены. Эти документы нс могут служить историческим источником для выяснения вопроса о договоре большевиков с немцами и о получении первыми денег. Скорее они могли бы послужить на пользу теории о «легенде». Какое же могут иметь значение документы, напечатанные «мелким шрифтом» в приложении, – те самые, которые выделил Милюков, как полученные из другого источника? Среди них, хронологически относящихся к 1914–1915 гг., но какой-то странной случайности фигурирует циркуляр имперского банка 2 ноября 17 г., адресованный представителям Ниа-банка, Дисконто и др. и гласящий, что между имперским банком и русскими революционерами Зиновьевым и Луначарским закончены переговоры, согласно которым имперский банк обязался поддерживать пропаганду в России при условии, что пропаганда эта будет находиться в соответствии с деятельностью немецких армий на фронте. Циркуляр пояснял, что указанные революционеры обратятся через посредство финансистов, среди которых перечислялись Рубинштейн, Варбург и Парвус. В моей копии «документ» этот отнесен по крайней мере более соответственно к 1915 году. Переговоры большевиков в ноябре 17 года через банкира Рубинштейна уже слишком бросаются в глаза своей фантастичностью. Документ № 62 от 18 июля 17 г. ставит последнюю точку: представитель копенгагенского банка Ганзена Свенсон уведомляет Руффнера в Гельсингфорсе, что Дисконто внесло на счет Ленина в Кронштадте 315 т. марок. И уже совсем сенсационное сообщение Фюрстенбсрга Рафаилу Шауману в Гапаранде 21 сентября о том, что банкирский дом Варбурга, согласно телеграмме рейнско-вестфальского синдиката, открыл счет для «предприятия товарища Троцкого – на покупку оружия и организацию его транспорта». 2 октября Фюрстенберг спешит уведомить «господина Антонова» в Гапаранде, что просьба «товарища Троцкого» выполнена и что со счета Синдиката взято 400 т., которые переданы тов. Соне – она обратится к Антонову с этим письмом и внесет ему указанную сумму. Последнюю телеграмму Милюков цитирует без всяких оговорок, считая достоверность ее вполне убедительной, – еще раз приходится повторить: неужели контрразведка, имея такие сенсационные материалы, хранила их про запас для проблематичного суда и оперировала с теми, что большевики окрестили «переверзевскими фальсификациями»? По существу же можно ли допустить, что Ганецкий, достаточно осведомленный о судьбе своих ближайших товарищей, мог бы передавать Антонову 19 сентября старого стиля, что деньги в размере 400 тыс. кр. на «предприятие товарища Троцкого» будут переданы ему «тов. Соней» (во французском тексте, Милюков цитирует «Сеня» – Суменсон). Неужели Суменсон, находившаяся под арестом и выпущенная под залог 21 сентября, могла в это время фигурировать на ролях посредницы?..⁵¹⁸ Нет, без всяких колебаний нужно отвергнуть все эти сенсации, как очень грубую и неумно совершенную подделку.