Газетная кампания находилась в тесной связи с деятельностью тогдашней контрразведки – трудно сказать, кто кого инспирировал. В архиве последней (речь идет о петербургской контрразведке) имелись, например, «огромные тома» дел о мародерах, шпионах, «подозреваемых и шпионстве», «тайных германофилах» и т. д., в списки которых люди зачислялись чаще всего по расовому признаку, по фамилии, по тайному доносу. По показаниям одного из сотрудников, данным в апреле 17 г. («Былое» 1924 г. № 26), для девяти десятых этой публики не было никакого основания занесения их в «список подозрительных», размеры которого должны были служить лишь признаком «продуктивной работы». «Под пьяную руку» чиновники признавались: «всего бы проще вписывать в этот список всех жителей по «Всему Петрограду», исключая лишь особ двора». Вероятно, «ренегат» дал некоторую карикатуру. Но все-таки, очевидно, не было надобности инициаторам кампании 18 года искать каких-то «нейтральных источников» – они были под рукой. Я остановился на этой стороне дела только потому, что свидетельства, выходящие из литературной среды такого показного «патриотизма», сами по себе не имеют для меня большой достоверности.

Семенов со своими друзьями, пристроившимися «чиновниками» в Смольном, в дальнейшей организует «правильное получение сведений о деятельности большевиков». «Чиновники», находившиеся в Смольном, передавали организации Семенова все «интересные бумаги», поступавшие от разных «комиссаров, большевистских учреждений и германского штаба». Вначале риск, связанный с работой, заставлял ограничиваться «копиями», но в конце концов удалось наладить «съемку фотографий с документов», причем «наиболее боевые и интересные документы» передавались «на одну ночь» и к утру «возвращались на свое место». «Иногда» передавались и оригиналы документов. А то коллегам Семенова и ему самому удавалось проникать в Смольный с фотографическими аппаратами и чуть ли не на глазах Урицкого снимать документы. При переезде Совета Народных Комиссаров в Москву члены семеновской организации применили ловкий прием. Заметив, в каких ящиках находятся интересные документы, они сообщили матросам, оберегавшим ящики, что в этих ящиках спрятано золото. В ту же ночь большинство ящиков было изломано – так якобы удалось похитить оригиналы некоторых документов. Кроме того, «другая наша организация, чисто военная, – сообщает Семенов, – ухитрилась отвести прямой провод с линии Брест-Литовск – Петроград и перехватывать таким образом все сообщения».

«Разумеется, – добавляет рассказчик, – мы, члены организации, не получали ни копейки из сумм, которые шли на добывание «документов» и которые в общем должны были идти в фонд, каковой мы определили в размере таком, чтобы в среднем досталось каждому работнику на месте по 5000 руб. на случай необходимости бегства»… «Я должен, однако, сказать, – продолжает Семенов, – что к этому делу, выражаясь вульгарно, примазывались разные дельцы, которые не только торговали нашими же документами, но и сочиняли свои. Дело было так. Уже в ноябре я дал кое-какие документы одному крупному титулованному деятелю для пересылки в Новочеркасск. Этот деятель снял себе копии для продажи знакомому посольству, где мне об этом немедленно сообщили… Некоторые из работников передавали на свой страх и риск также фотографии и своим знакомым из других более мелких организаций… Таким образом копии и фотографии стали попадаться в руки большевиков и господ из юсуповского дворца. Немцы и большевики начали тогда пускать в обращение не только подложные документы, но и фальсифицированные настоящие»… «Наша организация, конечно, не могла отвечать за все документы, фотографии которых распространялись разными спекулянтами и большевистскими и немецкими агентами». Такое объяснение дается тем циркулярным копиям, которые курсировали в России и попали в приложение к американской серии⁵¹¹. Им противопоставляются документы – «около 50», которые Семенов лично передал Сиссону, указав и степень их достоверности и источник их происхождения. Получив документы, американский правительственный агент 3 марта уехал в Америку. Семенову также было предложено поехать за границу и заняться разоблачением большевиков, но Семенов отказался, так как не мог «оставить Россию в разгар борьбы». Семенов отправился на северный фронт гражданской войны и там, среди других «правых», подрывал антибольшевистский фронт, возглавленный «левыми». На повторное предложение американского посла Френсиса, в начале 19 года, поехать в Америку, Семенов снова уклонился, так как не мог оставить Архангельска. Приходится об этом пожалеть, ибо Семенов мог бы оказать большую услугу вашингтонской комиссии по разъяснению смысла и значения документов. Не крылась ли, однако, подлинная причина непонятного отказа в другом? – в том самом, о чем говорит Массарик в своих воспоминаниях.

В сопроводительной статье Милюков очень высоко оценил комментарии к источникам происхождения американских документов, которые дал Семенов. «Статьи г. Семенова ставят весь вопрос на совершенно новую почву», – писал Милюков. – Их вывод совпадает с убеждением, которого я все время держался⁵¹². Документы подлинны: по крайней мере подлинна большая часть их, а относительно другой должно быть произведено при участии г. Семенова дальнейшее расследование».

«Если бы показание Семенова было известно раньше, то не было бы никакой нужды искать какое-либо другое доказательство, что Ленин получал германские деньги. Доказательства все содержатся в этих документах, давно известных, но до сих пор незаслуженно игнорировавшихся»… Признавая за разоблачениями Семенова несомненно «выдающийся политический интерес», Милюков заканчивал статью словами: «Их значение во всяком случае чрезвычайно важно для истории, которой отныне возвращается право – пользоваться заподозренными документами, внутренняя достоверность которых была для меня лично и ранее вне сомнений».

Получив это «право», Милюков в качестве историка революции 17 года в III вып. своей «Истории» (1923 г.) пользуется американскими документами, сделав, однако, оговорку, что он пользуется теми из них, которые в вашингтонском издании напечатаны в приложении «мелким шрифтом». Данные эти собраны, – утверждал Милюков, – вероятно, русской и иностранной разведкой. Именно те документы, о которых комиссия экспертов сделала специальную оговорку и к которым должны быть отнесены слова Семенова о фальсификации, Милюков несколько неожиданно счел наиболее достоверными⁵¹³.

Первый же документ из основной группы, о котором выше упоминалось, при рассмотрении его по существу повергает в полное недоумение. Он не выдерживает элементарной критики. 16 ноября 1917 г. по поручению комиссариата иностр. дел уполномоченные последнего доводили до сведения Совета народных комиссаров, что, согласно решению совещания народных комиссаров (Ленина, Троцкого, Подвойского, Дыбенко, Володарского), ими произведена выемка из архива министерства юстиции в досье об «измене» товарища Ленина, Зиновьева, Козловского, Колонтай и др. распоряжения имперского банка за № 7433 2 марта 1917 г. о предоставлении денег Ленину, Зиновьеву, Каменеву, Троцкому, Суменсон, Козловскому и др., для пацифистской пропаганды⁵¹⁴. Затем были проверены все книги Ниа-Банка в Стокгольме, в которых имелись счета Ленина, Троцкого, Зиновьева и др., открытые по распоряжению немецких банков. Книги были переданы некоему тов. Мюллеру, специально командированному из Берлина. Уведомление в Совет нар. комиссаров было подписано Поливановым и Залкиндом. Приведенный документ должен быть сопоставлен с другим, значащимися под № 3 и воспроизводящим «протокол» 2 ноября 1917 г. об извлечении из архива Департамента Полиции, по распоряжению Совета нар. комиссаров и по приказу представителей немецкого штаба в Петербурге, циркуляра ген. – штаба от 9 июня 1914 г. о мобилизации немецкой промышленности и циркуляра 28 ноября об отправке во враждебные страны специальных агентов для уничтожения материальных складов противников.