Барон Гакель немного помолчал и вдруг неожиданно спросил:

— Дайте-ка вашу лапку! Не бойтесь. Я не кусаюсь. Наоборот, я пришел предложить вам прочный, дружественный союз. Только не пугайтесь: не брачный союз, а деловой.

— Ни для каких дел я больше не гожусь.

— Та-та-та… Что за пессимизм? Неужто вы навсегда решили бросить ваши милые проделки?

— Навсегда ли — не знаю. Но пока…

— Так. А средства у вас большие?

— Нет.

— А что вы намерены делать, когда ваши несчастные средства иссякнут?

— Не знаю. Не хочу теперь думать об этом.

— Легкомысленно! А хотите, я буду за вас думать? Вы напрасно улыбаетесь. Я сейчас объясню вам свой план. Он прост. Вы свободны. За вами не следят. У вас прекрасный паспорт с графским титулом. Завтра вы отправитесь на поиски новой квартиры. Вы в нее переселяетесь со всеми мерами предосторожности. Этому не мне вас учить. Заживете как беззаботная важная барыня на крупную ренту. Вашей рентой будет известный процент с нашего оборота. Процент этот удовлетворит вас вполне. Ручаюсь. Нас работает небольшая, но проворная компания. И нам не хватает только безупречной конспиративной квартиры. Вы будете хранительницей наших сокровищ. Чистота работы и ваш титул обеспечат нам полное процветание. А вы будете пожизненно обеспечены, ничем, в сущности, не рискуя. Там пройдет немного времени — и вы, даст Бог, вернетесь к прежней деловой жизни. Изменится душевное состояние — и вы еще себя покажете! Небу жарко станет!

Софья Владиславовна слабо улыбнулась. А барон завладел ее ручкой. Молодая мать тщательно и трезво обдумывала предложение. Очень уж оно отдавало «малиной», но, с другой стороны, перспектива полной обеспеченности. Да и барон, что ни говори, милый мужчина.

— Ну, так как, Соня, согласна?

Софья Владиславовна молча кивнула…

И вот она в своей новой, роскошно обставленной квартире. Вокруг оживление. Темные личности с живыми бегающими глазами снуют по комнатам и деловито размещают по шкафам принесенные в тюках вещи. Они обмениваются короткими фразами на воровском жаргоне, масляно поглядывают на Софью Владиславовну.

А та в черном бархатном пеньюаре, с кружевной косынкой на распущенных волосах стоит у окна с гримасой отвращения. Она уже привыкла к тому, что жизнь ее далеко не так безоблачна, как рисовал ее барон, и что размеренность ее барского быта постоянно нарушается внезапными налетами грязной воровской шайки.

Налеты эти совершаются либо поздно ночью, либо рано утром. Софье Владиславовне приходится вставать с постели и встречать нежеланных ей гостей. Да, она привыкла к беспокойству, но привыкнуть к этим грязным, юрким хамам — никогда!

Суета прекращается. «Неприятель» — так Софья Владиславовна про себя назвала воровскую шайку — располагается на отдых. Один из вожаков шайки (имени его Софья Владиславовна не знала и не старалась узнать) сказал ей не просительно, а требовательно:

— А теперь, мадам, угостите нас завтраком.

Молодая женщина не нашла в себе мужества поставить негодяя на место. Она, стиснув зубы, позвонила и приказала вошедшей Станиславе накрывать на стол. Она с нескрываемой брезгливостью следила, как ее гости уничтожали все, что под руку попадется, с успехом пользуясь пальцами вместо вилок и ножей.

Когда, воры ушли, она с головной болью улеглась на кушетке в будуаре.

В дверь постучали.

— Наконец-то одни! — игриво вскричал барон Гакель, появляясь на пороге.

Софья Владиславовна ничего не ответила.

— Отчего так сумрачна и грустна моя королева? Против кого мы так враждебно настроены? Уж не против меня ли?

— Нет, я просто устала после неприятельского нашествия.

Барон отрывисто рассмеялся.

— Какая же вы, однако, неблагодарная, любовь моя. То, что, в сущности, дает вам благополучие, вы называете «неприятельским нашествием». Разве так можно? Где справедливость?

Софья Владиславовна вскочила с кушетки, сверкнула глазами.

— Не хочу быть справедливой к этим омерзительным гадам! Не хочу! Они мне противны! Подумайте: наградили меня мерзкой кличкой «Сонька — Золотая Ручка»!

— «Золотая Ручка»?! Прекрасно! Оригинально!

— Вам смех, а мне слезы.

Взгляд Яшки Альтшуллера вдруг стал холодным, губы сложились в дьявольскую, язвительную усмешку.

— Странно! Мне непонятна причина такого отвращения. Если вы имеете в виду профессию этих людей, то, мне кажется, они смело могут называть себя вашими коллегами, дорогая графиня.

— А вы, дорогой барон, глупости говорите! При чем тут профессия? Всякое дело можно делать красиво и некрасиво.

— Слушай, ты, Сонька Шкловская, — тихо, но с угрозой произнес барон, — хватит с меня заезженных фраз. Поговори еще о женской чести, о гордости… Очень тебе это пойдет. Вспомни свои «парижские тайны».

Софья Владиславовна выпрямилась, как струна, и устремила на барона гневный, пронзающий взгляд.

— И вы утверждаете, что любите меня?

Барон опустился на колени перед Софьей Владиславовной и картинно припал губами к ее руке:

— И не перестану утверждать, моя ясочка, королева моя…

Софья Владиславовна все более приходила к убеждению, что содержание воровского притона не для нее. Правда, барон окружил ее комфортом. Она получала значительный процент с выручки за хранение краденого имущества, но внутренний голос ей твердил: это не твоя сфера!

Пассивная роль укрывательницы ей не улыбалась. В ней металась и не находила выхода бурная натура Золотой Ручки. На следующий день после колких объяснений с бароном она проспала дольше обыкновенного. После ее жгучих слез и столь же жгучих ласк любвеобильного барона они уснули сладким сном примирившихся врагов.

Было уже десять часов утра, когда первой проснулась Софья Владиславовна. Барон храпел на всю комнату. Она встала и в одной сорочке подошла к зеркальному шкафу.

Утренние лучи солнца пробивались сквозь опущенные кремовые шторы. Еще горело электричество в фантастическом китайском фонаре. Двойной свет отбрасывал своеобразные блики на бледно-розовое тело, казавшееся еще более прекрасным благодаря резкому контрасту с черной батистовой сорочкой.

Она бережно расстегнула несколько пуговиц сорочки и стала любовно рассматривать свои чудные формы.

— Ведь я еще молода и хороша, — подумала она, — зачем мне эта хаза и такой громадный риск?

Проходя мимо этажерки, она вдруг заметила лежавший на верхней полке туго набитый бумажник. Тихонечко, едва дыша, вышла она с бумажником в соседнюю комнату. Мгновенно выхватила из бумажника пачку сторублевок. Тут было их тысяч на десять. В другом отделении бумажника она нашла три облигации по десять тысяч рублей каждая. В мгновение ока все эти деньги очутились в ее руках.

В столовой, смежной с будуаром и гостиной, находилась громадная висячая лампа. Она была когда-то приспособлена для керосина, и колоссальный фарфоровый ее остов, в котором прежде помешался резервуар, пустовал. В нем Софья Владиславовна хранила бриллианты и жемчуга. Сюда она, взобравшись на стол, положила деньги и облигации.

Так же тихо вернулась она в спальню и улеглась рядом с бароном. А тот по-прежнему храпел. Бурные ласки и большое количество выпитого за ужином вина оказывали свое действие. Перед самым сном он попросил еще бутылочку «Нюи» и выпил ее единолично.

С нетерпением Софья Владиславовна ожидала пробуждения любовника. Она, конечно, не забыла положить бумажник на старое место. Тем не менее, ей было ясно, что ее обман сейчас же будет обнаружен. Она не сомневалась, что барон именно ее заподозрит в краже. Она приготовилась к самым решительным объяснениям, до разрыва включительно. Лежа, она мысленно подсчитывала, сколько у нее денег. За два месяца ей удалось скопить около двадцати тысяч. Кроме того, когда после ограбления ювелирного магазина к ней ночью был доставлен саквояж с бриллиантами, жемчугами, изумрудами, она вытащила из саквояжа самые крупные камни, стоимость которых определила не менее как в сто тысяч.