Скотт сообразил, как двусмысленно это выглядело, только когда Мэри налетела на него в перерыве между парами.

— Я просто не хотел, чтобы ты чувствовала себя паршиво, — оправдывался парень.

— Паршиво я чувствую себя сейчас, когда своими подарками ты объявил на весь курс, что мы переспали! Мог бы сразу вывесить над входом кровавую простыню.

— Прости, я не хотел. Я правда…

— Что, правда? — шипела Мэри. — За два часа я получила семь эсэмэсок от незнакомых номеров со словом «привет». Это больше, чем за всю мою жизнь!

Скотта ее заявление позабавило, однако он мужественно сдержал едкие комментарии.

Мэри это оценила.

Удивительно, что при всем при этом им удалось остаться друзьями. Скотт даже принялся в какой-то момент ее опекать, гоняя парней, что пытались оказывать Мэри знаки внимания. Вероятно, чувствовал вину за те эсэмэски.

Глядя на спящего Мэтта Крайтона, Мэри впервые пожалела о том, кто она есть. Вернее, кем не была. Это было деструктивно и совсем не в ее стиле. Вайолет Стенхоуп оказалась права лишь на полову: да, у Мэри имелся жизненный план, одним из пунктов в котором значилось «влюбиться в подходящего человека».

Мистер Крайтон точно был не подходящим, и купюра в сто долларов, найденная Мэри на кухонном столе, окончательно ее в этом убедила.

Мэтт любил приходить в офис раньше всех. Зимой затемно, летом — едва солнечные лучи начинали продираться сквозь частокол небоскребов Золотой Мили. Это было время пустых дорог, подсвеченных мигающим желтым, безлюдных тротуаров, прозрачного воздуха, насыщенного характерным запахом большой воды. Время, когда мир принадлежал только ему. Он и в другое время ему принадлежал, но только по утрам Мэтт получал удовольствие от владения им.

Одиночество — удел сильных, любил повторять отец. Мэтт отца любил и не хотел разочаровывать, поэтому больше всего на свете мечтал стать сильным. А если сила подразумевала одиночество — так тому и быть. Не самая тяжелая плата, кстати. Джозеф Крайтон эту цену заплатил сполна.

Железнодорожная авария на Лионском вокзале Парижа унесла жизнь пятидесяти шести человек, в том числе и его матери, Лайзы. Мэтту к тому моменту едва исполнилось семь. Момент катастрофы он помнит плохо: сигнал тревоги, требование немедленно покинуть вагоны, топот бегущих ног, затем грохот, лязг сминаемого железа, крики раненых… Мать оттолкнула его от себя и тем самым спасла Мэтту жизнь. Сама она оказалась на пути разлетающихся во все стороны кусков железа, бетона и стекла, когда в их стоящую на перроне электричку на полном ходу врезался другой состав. Мэтт получил ранение, как и еще полсотни человек, и оказался во французском госпитале с травмой плеча и контузией. Так закончилось их с матерью путешествие к ее дальним родственникам в Прованс. Во Франции мать и похоронили.

Отец на похороны не приехал. Он вообще никогда не пересекал океан. А еще никогда не заговаривал о том, что случилось. Джозеф выкинул из своей жизни произошедшую трагедию, и только спустя много лет Мэтт понял, что для отца это был единственный способ ее пережить.

А еще работа. Много работы. Всегда много работы. Та поездка в Европу была подарком матери на день рождения. Отец потому с ними и не поехал, что на троих путешествие влетало в копеечку семье простого нефтяника, разъезжающего по стране в поисках заработка.

После гибели жены Джозеф решил осесть в Чикаго. Мэтту он желал дать старт лучший, чем был у него — сына вахтовика-бурильщика из Техаса. Отец устроился на нефтеперерабатывающий завод «Амоко» и благодаря уму, деловой хватке, желанию учиться и амбициям дослужился до должности главного инженера.

Своим примером отец доказывал, как каждодневный труд меняет жить к лучшему, и Мэтт, глядя на него, старательно учился. Он посещал одну из лучших школ Чикаго. Потом были университет и бизнес-школа. Много книг, много часов в библиотеке, много периодики и много разговоров с отцом, который тоже любил читать. Джозеф Крайтон никогда не переставал самосовершенствоваться, и, когда какая-либо область начинала его интересовать, не успокаивался, пока не узнавал о ней все — шла ли речь о фьючерсном рынке или о новых стоматологических материалах. Именно от отца Мэтт перенял привычку докапываться до сути и не останавливаться на пол пути. Упорство и необычная работоспособность позволили ему стать тем, кем он стал.

Риск существовал всегда, но чем дольше Мэтт вел свои дела, тем его становилось меньше. Сказывались и опыт, и возможность делегировать полномочия — за каждого из своей команды Мэтт мог поручиться. Он был командным игроком, но окончательное решение всегда принимал сам. К сожалению, со временем пришло осознание, что он уже не чувствует того эмоционального подъема, который испытывал, сосредотачиваясь на новой цели. И это ощущалось не только в бизнесе.

Мэтт понимал, что любое упоминание его имени в прессе является дополнительной рекламой для «Тринко». К сожалению, цвет этой прессы не всегда отвечал его чаяниям. Тем не менее, он никогда не выступал с подтверждением или опровержениями тех слухов, что крутились вокруг его имени. Не считал нужным, оставляя эту работу своей пиар-службе.

Конечно, у него была личная жизнь, и не всегда он удостаивался внимания папарацци. Но, чем старше, чем успешнее Мэтт становился, тем все больше его отношения с противоположным полом приобретали черты тех же бизнес-проектов. Не все они заканчивались постелью, некоторым из женщин достаточно было одного упоминания их имени рядом с именем Крайтона. Если отношения грозили перейти на более близкий уровень, Мэтт с самого начала расставлял все точки над i: никаких обязательств, никаких требований. К его удивлению, находилось немало женщин, согласных на подобные условия, и он честно отрабатывал свою часть сделки, появляясь с ними на светских и бизнес мероприятиях. Потом они так же честно отрабатывали это в постели, к немалому взаимному удовольствию. Это было честно, это было правильно, это было в духе одиночки, коим Мэтью Крайтон и был. Единственной страсти, которой он отдавался без остатка, была и оставалась работа.

С легким звонком двери лифта открылись на тридцатом этаже здания «Тринко», и Мэтт ступил в залитую светом приемную. Его секретарь, как всегда, была уже не месте.

— Доброе утро, мистер Крайтон.

— Доброе утро, Рут.

Рут Свонсон было около сорока, и своей работоспособностью и исполнительностью она составляла конкуренцию не одному десятку профессиональных секретарей. У нее имелось три помощника, которые подбирались с той же тщательностью, что и руководители предприятий, входящих в группу компаний «Тринко». Работа в офисе была организована таким образом, что Мэтт практически никогда их не видел, хотя прекрасно понимал, что все поручения, что он отдает мисс Свонсон вряд ли возможно выполнить, имея в сутках двадцать четыре часа. За все пять лет, что Рут работала на него, Мэтт не слышал от нее ни единой жалобы. Она была трудоголиком, как и он, и сохраняла тот же темп работы, оставаясь его верным и незаменимым помощником. За что Мэтт щедро платил.

Рут взяла из его рук пальто, взамен вручив раздутую папку со входящей корреспонденцией. За неделю, что его не было в Чикаго, дел скопилось много. День предстоял долгий, как обычно и бывало после его возвращения из поездок.

Пока Мэтт шел в свой кабинет, она не отставала от него ни на шаг, на ходу стенографируя указания.

— Через полчаса соедините меня с лондонским офисом. Грег Шульц должен приехать в десять, сразу проведите его в первый конференц-зал. Селектор с маркетологами я проведу там же. Контракт с «Пармой» у вас на почте. Отправьте его и файл с моими пометками Теренсу Олби. Пусть он лично все проверит и позвонит мне ближе к пяти. Отмените бронь в «Боке», но на субботу закажите столик в «Бернардине». Предупредите Труди, что я пробуду в Нью-Йорке до вечера следующей среды.

Выстреливая указаниями, Мэтт знал, что после того, как он закончит, Рут не задаст ни единого вопроса. Это был ее стиль работы — держать руку на пульсе его жизни. Она владела всеми его секретами, теми, разумеется, которыми Мэтт позволял ей владеть, и на месте журналистов он вел бы охоту не за его знаменитыми любовницами, а за неприметной Рут Свонсон. Впрочем, едва ли она соблазнится скорой выгодой: Мэтт платил ей около восьмидесяти тысяч в год — больше, чем у любого руководителя среднего уровня в компании.