Страшный взгляд меж тем качнулся, а потом вдруг резко метнулся прямо на Мужика. Тот инстинктивно прикрыл голову руками. Но «пострадали» только ноги. На них мягко шлепнулось что-то тяжелое.

Петер приоткрыл один глаз. Второй. На ногах поверх одеяла сидел большущий кот. Мирно мурлыкал и намывал лапой морду. В окно заглянула луна. В ее белом свете стало возможно определить масть животного. Хорошо, не черный. Серый? Нет, вроде рыжий. Вот же сволочь!

– Прости, приятель, но ты абсолютно не в тему, – произнес Мужик, сел на диване, взял кота за шкирку и вышвырнул в прихожую.

Потом встал, закрыл дверь. Ну его к дьяволу! Пусть по другим комнатам шатается.

Теперь заснуть долго не получалось. Хорошо, что вообще удалось.

Но удалось на славу. Когда пробудился снова, в комнате было не просто светло. Еще и шум с улицы сквозь раскрытую балконную дверь доносился. Город жил полной жизнью. И, похоже, уже давно. Стрелки настенных часов лишь подтвердили мысль. Половина двенадцатого. Превосходно!

Шура стоял у плиты, варил кофе. Увидев появившегося в дверях друга, весело подмигнул.

– Не поверю, что не выспался, – сказал он. – Давай умывайся, завтраком тебя кормить буду. Теста наболтал. От блинов, надеюсь, не откажешься?

– А ты уже? – спросил Мужик.

– Давно, – кивнул Стрелин. – Не до обеда ж тебя ждать. Про блины не расслышал. Жарить?

– Конечно. Только без энтузиазма. Знаешь же, я с утра плотно не ем…

Блины удались. Пока Петер спал, Шура успел добежать до рынка. Кроме всего прочего взял свежей сметаны.

– Ну как? – поинтересовался он, глядя на млеющего от домашней еды приятеля.

– Восхитительно, – не стал кривить душой тот. – А где второй хозяин?

– Здрасьте, приехали, – усмехнулся Стрелин. – Да ты, брат, не проснулся еще. Записку не помнишь? Вместе ж читали. На рыбалке, где еще?

– Да я не про деда, – покачал головой мужик.

– А про кого тогда? – замер в непонятках Шура.

– Про кота. Он на меня ночью такого ужаса нагнал, – сказал Петер и аж поежился. – В самом деле, Саш! Ну предупреждать же надо.

– Кот? У нас? – удивился Стрелин. Вполне искренне. – Мужик, ты чего? С роду у нас дома кошек не было. У меня ж эта… как ее? Аллергия! Ты ничего не путаешь? Может, приснилось?

Петер замер с открытым ртом. Потом резко встал, сполоснул под краном руки и вышел из комнаты. Через минуту вернулся, держа в пальцах комок рыжей шерсти.

– Вот, – произнес он. – С пододеяльника собрал. Так что… Нет, Саша, не приснилось.

Шура взял шерсть, посмотрел на нее внимательно и внезапно хлопнул по столу ладонью.

– Вот ведь скоты, а! Совсем обнаглели! – в сердцах воскликнул он.

– Кто?

– Кто-кто? Соседи! У них как раз рыжий кот живет. То ли Барсик, то ли Мурзик. Балконы-то сопредельные, вот и гуляет, мерзавец, по перилам.

– По каким перилам, Саша? – вздохнул Мужик. – У вас не балкон, а лоджия. К тому же застеклена. И у соседей тоже. Между окнами, если даже они и открыты, два метра. Барсик-Мурзик должен быть эквилибристом, чтобы…

– А ты куда его дел? – перебил объяснения Шура.

– Так в прихожую выкинул, – пожал плечами Петер.

– И дверь в комнату закрыл?

– Да.

Друзья вышли из кухни и обошли по порядку все комнаты. Заглянули под кровати и шкафы. Все углы осмотрели. Кладовку. Никого. Выбрались на лоджию. Глянули сквозь открытые створки на соседскую. Нет, такое расстояние преодолеть не реально.

– Слушай, а тебе он точно не приснился? – наконец заговорил Стрелин.

– Я ж тебе шерсть принес, – отчего-то полушепотом произнес Мужик.

– Да… Шерсть… – задумчиво сказал Шура. – Может, она не от кошки?

– А от кого?

– Ну… от этого… от одеяла, например, – проговорил Стрелин и закусил губу. – Ладно, не заморачивайся. Если кот в квартире есть, проявится. Жрать же захочет? Но мне почему-то кажется, что тебе он приснился. Единственное – шерсть эта. Но и ей объяснение найдется. Я уверен.

– Уверен? – улыбнулся Петер, входя в комнату.

Он мельком глянул на портрет на стене. Предположительно Макиавелли (или все-таки неведомый Джукольере?) смотрел сегодня как-то не так. Но как? С ехидством, что ли? Точно. С ехидством. Вот зраза! Мерещится теперь всякое.

– Ой, пошли кофе пить, – раздался из-за спины раздраженный голос Шуры. – Пока он совсем не остыл.

Но кофе остыл. Совсем. Пришлось греть в микроволновке.

Зато в сеть выйти получилось с первой же попытки…

Поведение чертовки выглядело настолько вызывающим, что находись на ее месте взрослая женщина, та б давно растеряла снисходительное отношение, которое по традиции проявляли высокородные господа. К детям, конечно. Хотя, никто здесь из себя недотрог не строил – все вели себя вполне естественно. Лукреция же, а ей только-только исполнилось одиннадцать, пользовалась своим исключительным положением без зазрения совести. И любой гневный взгляд, обращенный в сторону прелестной белокурой нимфы, мгновенно смягчался, теплел. Нормальная реакция. Нет, ну не отчитывать же ребенка за невинные шалости?

* * *

По иронии судьбы отец ее, самый могущественный, более – самый богатый – кардинал всея Европы, добыл нынешнее свое положение не столь древностью рода, и увы, не наследственной чистотой помыслов, – просто кровный его дядька состоял ныне в сане Папы. Был на Земле наместником Божьим. Дядька? А, ну да. Дядя, отец родной и Папа – три разных человека в одном лице. Триедин, как небесный Покровитель, да простит он подобные сравнения. Такое трудно себе представить. Однако еще труднее поверить в то, что сказанное есть чистейшая правда.

Фамилия Борха (или Борджа, как ее переиначили на италийский манер) не достигла бы современного величия праведными помыслами и добрыми поступками. Увы, путь к власти усыпан отнюдь не лепестками роз. Интриги, предательство. Потакание смертным грехам. И их исполнение. Кровь. Всюду кровь! Да что вы, какие войны, какие жестокие битвы на поле брани?! Так. Междоусобицы. МеждоОсобицы даже…

Гранд Альфонсо, нынешний Папа Каликст, будучи еще мало кому известным испанским дворянином нисколько не гнушался вступать в противную природе связь с родной сестрою своей. Ну, та и родила ему Родриго. Сын и одновременно племянника. Но удивительно иное: находясь на Священном престоле, Альфонсо Борха отчего-то вдруг вспомнил о давнем плоде собственного порока. Больше – повелел юнцу немедленно прибыть к своему Двору. Кем бы он там ни был, о мальчишке неплохо б и позаботиться, дать ему образование, следом – пристроить на должность… Вот только увидев белокурого ангелочка, сошедшего с палубы богатой галеры, Святейший напрочь позабыл об отцовских чувствах. Кровь… Проклятая кровь забурлила в жилах так, что маленький Родриго оказался на том самом фамильном ложе, на котором некогда извивалась похотливая самка – его разнесчастная матушка…

Европа не очень стыдливо прятала лицо под вуалью благочестия. Возрождение! Ренессанс традиций старого доброго Рима, падшего под натиском лавины северных варваров. Или все-таки… Впрочем, не то важно. Братья вновь жили с сестрами, отцы с дочерьми. Открыто и без лишних мук совести. А дети? Ну, дети частенько рождались уродами. Побочный эффект. Уродства же зачастую проявлялись не только в вывернутой наизнанку морали, в физиологии тоже. Порок в среде знати стал настолько своеобычным, что его попросту перестали осуждать. И замечать. Больше того, некто отважился и превозносить. Сперва с оглядкой, после – с гордостью. Ну скажите, разве может быть иначе, когда во главе легиона прелюбодеев ступает под штандартом сам Святейший? Если Бог не против, отчего должны сомневаться никчемные и жалкие рабы его?

Господь… Да кто он?! Отчего-то мнится, то вовсе не добродетельный искупитель – приемный сын бедного плотника… Гермес? Аполлон? Юпитер?