– На Макиавелли? – переспросил Петер. – Интересно.

– Еще б не интересно! – воскликнул Стрелин. – Сам обалдел. А как деду сказал, старый вообще в экстаз впал. Говорит, читал его «Государя». Мол, сильная вещь. Хоть и не бесспорная.

– Согласен, сильная, – кивнул Мужик. – И не бесспорная, это точно.

– Ты что, тоже читал? – удивился Шура.

– А что тебя удивляет? – пожал плечами Петер. – Я вообще много чего читаю… Ладно. Может, сходим куда? Я в Михайловском замке не был. Слыхал, его здорово отделали. Открыли уже, не знаешь?

– Понятия не имею, – отозвался Стрелин. – Пойдем. А потом в кафушку какую-нибудь забредем. Солянки хочу, веришь? Аж челюсти сводит.

– Все б тебе брюхо набивать, – улыбнулся Мужик. – Не хлебом единым, Саш.

– Я о хлебе, дружище, даже не заикнулся. Это ты фантазируешь…

В Михайловский замок не попали, тот был до сих пор закрыт на реставрацию.

– И долго еще? – спросил Стрелин у женщины, вышедшей из ворот.

– Год – минимум, – ответила та. – Зла не хватает на этих репортеров. Раструбили на весь свет, что работы закончены, народ и ломится. Ходят и ходят, ходят и ходят…

Зато солянка в первом же кафе, куда заглянули, оказалась чудесная.

Шура звонил по сотовому друзьям, подругам, но никого в городе не оказалось. Одни с курортов не вернулись, другие торчали на дачах и в пансионатах, ловя последние теплые деньки.

– Ничего, Мужик. Прорвемся, – говорил Стрелин, прислонясь к парапету набережной и одновременно пытаясь попасть монеткой в голову бронзовому Чижику. – Домой приедем, по сети пошуршим, выберем, куда смотаться. Или ты по музеям походить хочешь?

– По музеям и зимой можно, – ответил Петер. – Честно говоря, я к тебе вообще на рождественские собирался, сейчас были другие планы.

– И какие же?

– Теперь уже неважно. Может, на Вуоксу скатаемся?

– Да запросто, – улыбнулся Шура. – Единственное, у меня байдарка сдохла. А новую сейчас брать резону нет. Лучше весной, когда вода высокая.

– Палатка-то живая?

– Палатка живая, – кивнул Стрелин. – Ладно, давай не будем торопиться. На Вуоксе ты и раньше был. Может, еще что интересное найдем. Знакомых вариантов полно, сам знаешь. Я б на Коневец сплавал, ни разу не был. Или на Валаам. Но боюсь, сейчас и там, и там толпы туристов…

Домой вернулись затемно. Решили прогуляться пешком. Из центра. Идиоты. Мало того, что ноги чуть не в кровь стерли, так еще и легкие пылью забили. Чтоб ничего не готовить, возле дома зашли в супермаркет, взяли цыпленка гриль и парочку салатов. Ну, и бутылку. Чтоб снять усталость. А устали зверски, это без дураков.

Не спеша отужинав, перебрались в гостиную. Пока Стрелин загружал компьютер, подключался к Интернету, Мужик рассматривал тот самый портрет. Макиавелли? Да нет, Саша что-то путает. Тот выглядел иначе. Петер вспомнил. Он видел изображение знаменитого деятеля не раз. Отдаленное сходство есть, но в целом… Вон, у Боттичелли все женщины одна на другую похожи. Словно с единственной натурщицы свои картины писал. Может, так оно и было?

– Ну что, подключился? – спросил он в ответ на тихую ругань Шуры.

– Хрена там. Надо оптоволокно вести, через модем – вечные проблемы, – раздраженно сказал Стрелин. – Ни в какую не хочет, ты подумай!

– Оставь до утра, все равно сейчас настроение не то, – произнес Мужик. – Лучше подойди-ка сюда.

– Чего еще? – обернулся Шура.

Поднявшись со стула, приблизился. Стал рядом с другом.

– Ничего необычного не замечаешь? – спросил Петер. – Целый день в мозгу свербело, а тут… Ты на руки его посмотри!

– Да что там… – начал было Стрелин, но смолк на полуслове. Присвистнул. – Ого! Да ты, Петруха, мозг! Вот что значит – незамыленный взгляд. Мы ж как раз его и…

– Да, – кивнул Мужик. – Как раз его. Хотя… Лицо не очень похоже. Или там он был помоложе? Но перстень тот же самый. Камень необвчный, трудно перепутать. И выражение лица. Глаза такие же. Нет?

– Черт его знает, – вновь засомневался Шура. – Кольцо – да, но моська… Тот акробат вродь на Джоконду смахивал, а этот – ни капли сходства. Вон челюсть какая впалая. И брови тонкие слишком.

– Жонглер, – поправил Петер.

– Что? – не понял Стрелин.

– Не акробат, а жонглер, – повторил Мужик. – Джукольере.

– Да, да, да, – задумчиво произнес Шура. – Джукольере… Жонглер. Интересно, почему я этого как Макиавелли идентифицировал? Жаль к сети подключиться не могу, еще б раз посмотрели. Подожди-ка, а Макиавелли у нас родом…

– Тоже из Тосканы, – закончил реплику Петер. – Из Флоренции. И чувствую я, Саша, здесь есть какая-то связь.

– Где это – здесь?

– Между тем портретом и твоим, – негромко произнес Мужик. Повернулся к другу, улыбнулся. – Давай-ка тоже на потом загадки решать оставим. Спать не хочешь? У меня глаза сами закрываются. Куда разместишь?

– Ты гость, тебе и карты в руки. Выбирай, – предложил Шура. – На какую комнату укажешь, там и постелю.

– Я б прямо тут лег, на диван, – ответил Петер. – Душно в квартире, а здесь балкон. Попрохладнее. Ты не против?

– С чего бы я противился? Тут так тут. Законы гостеприимства, знаешь, не пустой звук.

Постелив другу, Шура взял со стеллажа нужный том энциклопедии и, пожелав спокойной ночи, ушел к себе.

Улегшись поверх покрывала, раскрыл книгу.

Так, где он у нас? Ага, вот.

«Макиавелли, Никколо (Machiavelli, Niccolo) (03.05.1469 – 22.06.1527) – итальянский государственный деятель, дипломат, философ, писатель, драматург. Второй сын в семье флорентийского нотариуса. Автор политико-философских и исторических трактатов “Государь”, “Рассуждения о первой декаде Тита Ливия” и “История Флоренции”, пьес “Мандрагора” и “Клиция”. Основатель псевдонаучной теории сильной власти, которую как догму в своих злодеяниях использовали деятели фашистской Италии и нацистской Германии. Умер в пригороде Флоренции, находясь в опале и отстраненный от всех должностей».

И все? Не густо, ничего не скажешь. Хм… А какого года издание? Черт, пятьдесят третьего. Тогда все ясно. Кто ж в то время о нем что приличное мог написать? Живи Макиавелли при Сталине, вообще б объявили врагом народа и поставили б выстрелом в затылок жирную точку в политической карьере… Но дед-то каков, а? Ведь бывший мент. Больше – энкавэдэшник. С чего бы он стал вешать в доме портрет пусть почитаемого, но «профашистски» настроенного и «псевдонаучного» деятеля Эпохи Возрождения? Хотя… Не знал же, кто такой? Или знает? Или… на картине кто другой? Жонглер? Джукольере? А ведь сходится. Все сходится! Пригород Флоренции, время создания работы… Бывают, конечно, совпадения, но в свете последних событий в случайности почему-то не верится. Уж не новая ли шутка Инкарнатора? Хм… А был он, Инкарнатор, вообще? Не приснилось? Ай, плевать. Дай Бог, не последний день живем. Время настанет, а сейчас…

Шура, так и не раздевшись, дотянулся до выключателя, щелкнул им и немедленно провалился в сон. Без видений. Оле Лукойе в отпуске, зонты на профилактике – ясное дело. Скоро ж начало учебного года, школота вернется, работы гному конкретно поприбавится. Ааауы…

* * *

Мужик проснулся среди ночи. Но не от духоты – ночная прохлада как раз освежала, а от навязчивого звука. От живого шороха. Кто здесь шуршит? Саша бродит?

– Эй, ты чего не спишь? – негромко позвал он.

Прислушался. Ответа не дождался. Однако шорохи, стихшие было, раздались вновь. Уж не крысы ли? Брр! Петера аж передернуло. Хотя, какие крысы в спальном микрорайоне? Да еще на такой высоте?

Мужик нащупал тумблер торшера. Из-под зеленого абажура по комнате разлился приятный мягкий свет. Никого. И звуков больше не слышно. Показалось?

Мельком глянул на замечательный портрет, висящий на стене напротив. Висит себе, не качается. А с чего б ему качаться? Петер улыбнулся. Вновь щелкнул выключателем и уже собрался повернуться на бок, как вдруг заметил на шкафу два зеленых огонька. Глаза? По хребтине побежали мерзкие мурашки, на лбу выступили капельки холодного пота. И язык одеревенел. Черт!