– Э-эй! – еще раз позвал Шура.

Ответ – молчание. Глянул на друга.

– Пойдем, что ль? Посмотрим?

– Неудобно как-то, – стеснительно пожал плечами Петер. – Вломились в чужой дом, ведем себя, как…

– Ой, перестань, а? – отмахнулся Стрелин. – Мы ж не воры. Если встретим кого, скажем, мол, думали, музей. А кассы не нашли. Не пристрелят же нас.

– Искренне надеюсь, – усмехнулся Мужик.

Все двери первого этажа – с десяток, наверное – оказались заперты. Поднялись по узкой скрипучей лестнице на второй. Снова нашли выключатель, зажгли свет. Опять позвали хозяев и опять безрезультатно. Удивительно. Однако дверь в первую же комнату распахнулась от легкого толчка.

Тут, внутри, было светло. Но не от ламп. Сквозь затейливое витражное окно в помещение без всякого стеснения рвались последние лучи заходящего солнца – рисовали причудливые узоры на светлых мраморных стенах.

– Ух, красотища какая! – не смог сдержаться Шура.

Из обстановки практически ничего не было. Пустота. Если не считать пары кресел на гнутых ножках и единственной картины, висящей на стенке слева. К ней ребята и направились. Портрет, причем довольно большой. Человек в полный рост. Средней длины волосы, лицо приятное, если не сказать красивое – прямой нос, ровные губы, живые – с хитрецой – глаза. Но взгляд в то же время пронзительный, властный. Да и одежды красноречиво говорили – не простолюдин. Вельможа. Может, правитель какой? Или военачальник? Руки скрещены на груди так, что ладони касаются плеч. На одном из пальцев массивный перстень с крупным кроваво-красным камнем.

– Тэк-с. Посмотрим, кто это у нас, – негромко проговорил Стрелин, присев на корточки перед бронзовой табличкой, прибитой к нижней планке рамы.

«Giocoliere».

– Хрен произнесешь, – вздохнул Шура. – Ги-о-ко-ли-е-ре. Гиоколиере?

– Джукольере, – поправил Петер. – Жонглер.

– Что? – переспросил Стрелин.

– Жонглер, говорю. Так фамилию Джукольере можно перевести, – объяснил Мужик.

– А вдруг это не фамилия, а профессия? – улыбнулся Шура, поднимаясь во весь рост.

– Ага. Скажи еще – должность, – усмехнулся Петер. – Ты его шмотки хорошо разглядел?

– Ну да, согласен, – кивнул Шура. – На циркового этот дяденька мало похож. Зато… Тебе он никого не напоминает? В смысле, его моська?

– Сам хотел сказать, да ты опередил, – произнес Мужик. – Чем-то неуловимо похож на Мону Лизу. Ту самую. Да?

– Ну, не одно лицо, этот похудее, – прищурившись, произнес Стрелин, – однако похож здорово. Ты прав. Брат-близнец? Или очередная шутка Леонардо?

– Ты уверен, что работа его кисти? Да Винчи?

– Нет, конечно. Я ж не искусствовед. Но завораживает не по-детски. Скажи? Что-то в нем…

– Завораживает, это точно, – согласился Петер. – Ладно, пойдем обратно. Боюсь, как бы без нас не уехали…

* * *

«На рыбалке. Буду через неделю».

Записка лежала на кухонном столе. Шура только вздохнул.

– Ну, дед!

– Ты чего? – спросил Петер, заглядывая другу через плечо.

– Да вот, дружище, стою и гадаю, с какой даты отсчет начинать, – проговорил Стрелин. – Буду через неделю. Как тебе это нравится?

– Ой, не придирайся, – отмахнулся Мужик. – Дед у тебя потрясающий, а что число проставить забыл, спиши на возраст. Ему ж за восемьдесят?

– За восемьдесят, – кивнул Шура. – Знаешь, я чего не понимаю?

– Чего?

– А того, что у нас дома даже и удочки приличной нет. Хоть тресни, не припомню такого его увлечения. На охоту раньше ходил, бывало. А рыбалка… Что-то новенькое.

– Слушай, ну что ты разворчался? – сказал Петер, усаживаясь на табурет. – Позвали приятели. Или на турбазу какую укатил. Он что, не человек?

– Да я понимаю, – улыбнулся Стрелин. – Спонтанное решение. Блажь. Да и пусть его. Лето кончается. Дачи у нас нет, а в городе безвылазно сидеть… Ух, ты! Зря я грешил. Смотри!

Шура перевернул записку. Листок, на котором она была оставлена, оказался из отрывного календаря. Хорошо придумано.

– Получается, только сегодня уехал? – спросил Мужик.

– Точно так и получается, – кивнул Стрелин. – Ну, а мы чем займемся? Есть специальные пожелания?

– Я б сначала душ принял, – ответил Петер. – Думать – потом. Кофе пока сваришь?

– Нет проблем. Полотенце в ванной в шкафчике возьми.

Пока Мужик был в душе, Стрелин настрогал горку бутербродов, сварил в турке кофе и, открыв пенал, в сомненьях уставился на бутылку коньяка. Доставать или нет?

– Да, по капельке можно, – услышал он из-за спины. – С дороги самое то.

– Думаешь? – обернулся он к Петеру.

– Я вообще кофе с коньяком люблю, – кивнул тот. – Главное, не переборщить. А то вкус испортишь.

Шура с какой-то сумасшедшей скоростью заглотил пару бутербродов, выпил свой кофе и встал из-за стола.

– Ты, давай, не торопись, ешь нормально, а я тоже в душ, – сказал он. – Не могу уже, потный весь. Сейчас вымоюсь, освежусь, а там и решать будем, чем заняться. Нормально?

– Вполне.

Пока Стрелин был в ванной, Мужик доел все, что было выставлено на стол, достал из холодильника большое зеленое яблоко, и, сполоснув его под краном, отправился на осмотр жилища. За те годы, что здесь не бывал, практически ничего не поменялось. Единственное, как будто стало менее уютно. Без женской-то руки. Сашины родители – врачи – завербовались на работу в Африку, а с матерью из обитаемого пространства исчезли те милые мелочи, без которых уютная, в общем-то, квартира превратилась в «холостяцкую» хату. Ни рюшечек тебе на запылившихся шторах, ни фарфоровых статуэточек на старинном комоде, ни цветов в хрустальных вазах. Ладно, картины, как висели на стенах, так и висят. Только рамы безобразным «пушком» покрылись. Нда…

Картины… Пара знакомых пейзажей. Один – кисти стрелинской покойной бабки. Ничего особенного – «типовые» березки, кусты нестриженные, тропинка меж них вьется куда-то вглубь рощи. Второй – на удивление приличная копия с известной работы Левитана. Дедов друг рисовал, еще до войны. Третье ж полотно, точнее – доска, – вовсе не пейзаж. Портрет мужчины в средневековых одеждах. Лицо приятное и… как будто знакомое? Почивший стрелинский предок? Уж не зодчий ли Растрелли? Хотя, нет. В восемнадцатом веке такие шмотки уже не носили. Интересно, это подлинник или…

– Дед зимой на блошинке купил.

Петер вздрогнул. За созерцанием картины он и не услышал, как подошел Шура. Друг стоял рядом, тоже смотрел на портрет.

– Не помню почем, но за сущие копейки, – добавил Стрелин. – Я на экспертизу не поленился свозить. Так сказали, шестнадцатый век, Италия. Прикинь?

– Шестнадцатый век? На блошинке? – Мужик аж присвистнул. – Это ж целое состояние, Саша. Повезло вам, ничего не скажешь.

– Да какое там состояние? – отмахнулся Шура. – Мастер неизвестен. Нет, цена ей не сто баксов, конечно, которые за нее выложили. Но и не сто тысяч. Даже не десять. Думаешь, в средние века все были, как Рафаэль с Рубенсом? И тогда маляров хватало. Ай, цена – не цена, какое тебе, да и мне до кучи, дело? Главное, деду нравится.

– А тебе?

– Да и мне ничего. Не бесит, – улыбнулся Стрелин. – Вообще, брат, старина завораживает. Подреставрировать конечно б надо. Вон, с уголка осыпается, видишь? Не знаю, правда, во сколько это обойдется. И мастера опять же надо искать. Чтоб состав красок подобрал, все дела. Сложно это. Уж если заниматься, то серьезно. Желание плюс время плюс деньги. Если честно, вообще не до того сейчас. Может, попозже и соберусь. Деду, вон, тоже не надо. И так, говорит, нормально. Кстати, знаешь чей портретик-то?

– Думал, ваш предок, – ответил Мужик. – После Растрелли меня теперь удивить трудно. Но если говоришь, что недавно купили… Теряюсь в догадках. Какой-нибудь дож венецианский или миланский герцог. А ты что, узнал?

– Про Интернет что-нибудь слыхал? – ухмыльнувшись, спросил Шура. – Я как-то целью задался, картинки там всякие рассматривал, сличал… Ну, короче, больше всего на Макиавелли похож. Мои домыслы, естественно. Но, я тебе скажу, реально смахивает.