И замолк.

Стрелин, подав руку, помог Макову подняться. Даже спину ладошкой отряхнул.

– Да, Христофорыч, – поморщившись от боли, покачал головой он. – Негодяй ты порядочный. Что, миром нельзя было потолковать? Как шпана лиговская, ей-богу! Отвечай, какой-такой бес в тебя вселился? Уж не дух ли тот охранитель?

– Да что ты? – вздохнув, вымолвил Маков. – Жонглер наш – он сам по себе. А вот я… Виноват пред тобою, Ванечка. Вот дурак старый! Ей-богу…

Тем не менее, Стрелин дубину давешнюю с земли поднял. Взял наподобие посоха. Береженого Бог бережет, известное дело.

– Не уничижайся, Иван, – сказал он. – Бес и бес, попутал и попутал. Со всяким случиться может. Главное – повторять не пытайся. Так легко вдругоряд не отделаешься. Что с жонглером-то вашим. Я уж думать про него забыл, пока сюда не приехал. Снова хулиганит?

– Понимаешь, какая штука, Иван, – проговорил Христофорыч, – жонглер наше озеро за свои владения почитает, но местных не трогает. Мол, свои. А мы, да вслед за нами и ельниковские, тут рыболовные лагеря открыли. Туристов зазываем. Жить как-то надо. Пенсии, вон, кошкины слезы. На них ни ремонт не сделать, ни на трансформатор, что энергетики поставить требуют, не накопишь… Охранителю этого не объяснишь, верно? А ему что? Больше тридцать лет, Вань, он не показывался. Я уж его в легенды почти записал, а нынче…

Они дошли до деревни, уселись на берегу на одинокую лавочку слева от молельного столбика.

– Вон и тебя каким-таким ветром вновь сюда занесло, – вновь вздохнув, сказал Маков. – Стар я, Ванюш. Не верю в такие совпадения. Неспроста все.

– Честно говоря, я и сам чувствую, что неспроста, – согласился Стрелин. – Тебя увидал – не узнал еще – аж мороз по коже прошел. И места здешние… Много воспоминаний, Ваня. Тех, которых бы наружу не вытаскивать. Капитана-то моего помнишь? Барклая Тереху?

– Да помню, – кивнул Иван Христофорович. – Разве можно забыть? Нашел я его тогда, бедолагу. После вашего уходу. Похоронил в лесочке. На могилку, коль хочешь, свожу. Мы с Машей порядок там поддерживаем. Человек-то был неплохой.

– Хороший, – кивнул Стрелин. – Покажешь потом. Может, после ужина?

– Можно и после ужина, темнеет пока не поздно. Рядом тут, шагов триста, – сказал Маков и перевел тему, кивнув подбородком в сторону. – Вон, столбик-то видишь?

– Вижу. И?

– Возвращаясь к нашим, как говорят, баранам… Отец покойный сказывал, сам жонглер его и поставил. Аж тыщу лет тому как.

– Так уж и тыщу, – усмехнулся Иван Павлович.

– Насчет сроку и сам крепко сомневаюсь, – улыбнулся Иван Христофорович. – Тятька грамоте был не обучен, да и приврать мог. Но отчего-то про то, что охранитель его установил – верю. А вот то, что кольцо он случайно тебе оставил – нет. Забрать я его хотел, да… это… вернуть ему. Чтоб тебя спасти. Кажется отчего-то, что вернется к тебе за ним жонглер, и уж тогда…

– Кажется – креститься надо, – довольно жестко перебил Макова Иван Павлович. – Давай-ка будем решать проблемы по мере их возникновения. Вернется, там и посмотрим. За шесть десятков лет не убил, и сейчас просто так не тронет. Сказать что захочет – милости просим. Обратно вещицу свою потребует – так я разве против? С мылом сниму как-нибудь. Не торопи события, Иван. Жизнь научила, что всему свое время. Подождем. Али терпеть не можешь?

– Да как не мочь, Вань? Потерпим, – ответил Маков. – Сам теперь вижу, что ты прав. Прости еще раз за глупую мою выходку. Не держи зла.

– Брось. Давно простил. К слову, до ужина еще полно времени. Пошли до капитановой могилки, коль недалеко. Помянем Барклая. Только сперва башку мне перевяжи, а то кровь за воротник капает. Гадко.

– Давай к нам зайдем, у Маши искусней выйдет. Смотри, не выдай меня.

– Я на кретина похож? Не волнуйся ты, Христофорыч…

У катакомб, как и у гор – простите за не слишком удачное сравнение – есть одна общая особенность. Касательно их восприятия, конечно. Особенность эта заключена в следующем: кто там и там когда-либо однажды побывал, обязательно захочет вернуться снова. С чем это связано? О горах умолчим, без нас известно. А вот о катакомбах… Уж не то ли, что сама аура этих неуютных рукотворных пещер словно соткана из множества тайн? Хм… Версия.

Кто ж спускался в катакомбы Вечного города, впечатлениями переполнятся на всю оставшуюся жизнь (пусть она будет долгой и счастливой) и вернуться захотят вряд ли. После пережитого-то… Многие из любопытных, побывавших там, рассказывали не только о призраках (скорее всего мнимых, вызванных страхами из подсознания) но и о неких вполне материальных тварях искушающих. Да, да, именно так – «искушающие твари». Смешно звучит, многие согласятся. Что за твари? Чем искушают?

А вот нет ответа. Нет. Хотя…

* * *

Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй – зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?

Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может не заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание. Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить…

Воистину так. Задумавший большую ложь непременно отыщет тех, кто будут ей внимать, разинув рты.

Он знал это не понаслышке. Знали и другие. Бесспорно. Вот только страшились признаться. В первую очередь – себе. Не боялись лишь Борджа. Что ж, отчаянным улыбается удача. До поры, до времени…

– Синьор Никколо, мы подъезжаем! – голос слуги прозвучал словно из иного мира.

Путник очнулся, выглянул в окно. Да. Практически на месте.

– Вижу, Скорцо. Остановимся, позови Луку. Пусть поможет разгрузить багаж. Мне надо побыть наедине с собою. Пройдусь.

– Как скажете, синьор.

Лука… Кроме старого слуги единственный преданный человек на всем белом свете. Пусть пока юн, но видно, что природа его не обидела. Внимает каждому слову, учится всему с охотой. Даже не с охотой, со страстью. И руки растут из правильного места. Такие блюда научился готовить, что впору гнать в шею повара. Жаль, что совсем еще ребенок, на многие вещи смотрит наивно. Но разве это недостаток? Молодость проходит. Быстро. К сожалению, очень быстро…

Он нашел Луку в лесу шестнадцать лет назад. Под Местре, близ Венеции. Какая-то несчастная мать оставила малютку в плетеных яслях, по сути – в обычной корзине, на опушке рощи. Полагая, видать, что того, если не найдут люди, сожрут волки. Или младенец околеет от голода и холода. Не по-христиански, да. Но разве позволено кому-то судить чужие, пусть самые чудовищные, поступки? Видимо, у женщины были на грех причины. Оправдать ее трудно, но Господь всех наградит по делам. А человеческая воля чего-нибудь стоит? Не слишком много. Порой над тобою довлеют такие обстоятельства, что рад бы найти себе хозяина. Продаться за кусок мяса и краюшку хлеба… Воля…