Шуркин отец получил сразу больше двух тысяч рублей. Было решено строить новый дом!

– Вот и нас Бог вспомнил, – радовалась Катерина, – спасибо ему!

– Спасибо Зуеву Косте, я бы сроду не решился, – признавался Шуркин отец. – До следующей зимы изба бы не простояла: стена совсем повалилась. Но ничего, будем зимовать в новой!

– Вася, а надо всего сколько – ужас?! Где мы чего наберем?

– Я все продумал. Весной сделаем саман, за лето сложим стены артельно. В лесничестве меня включили в список на вырубку делянки: там наберем каких-никаких бревен на доски: на пол и потолок. Там осина и осокорь, я знаю – это за Зимней старицей – сойдет. На делянке придется работать тебе, Катерина, и Шурке. Согласны?

– Согласны, – загорелся Шурка.

– Я поговорю, должны же принять в артель замену вместо меня, коли я не могу.

– Согласятся, согласятся, – заторопилась мать. – Отец поможет, правильно?

– С отцом твоим вроде бы мы уже стакались, он во всем обещал подмогу. С начала лета должны лесины заготовить, высушить, в августе распилить на пилораме, а к этому времени убрать развалюху и выложить стены, иначе к зиме не вселимся.

– Убрать? – выдохнул Шурка.

Как ни плоха была стена за печкой, пусть оттуда «сытило», как говорила мама, холодом, но это была изба – оплот всего, и вдруг этого не будет?

– А где же мы будем жить? – спросил Шурка.

– Шурка, да ты что, мы и под открытым небом не пропадем, чего испугался, лето же будет, – рассмеялся отец.

«Но все равно же? Печка, варить как? И все прочее…» – соображал на ходу Шурка.

Отец вел свою линию крепко:

– Корову пустим в стадо, освободится мазанка – почистим, поставим примус и живи хоть до белых мух, верно?

Шурка редко его видел таким. Он и сейчас не очень был развеселым, но глаза его и лицо светились какой-то особой радостью, не соглашаться с ним было нельзя. Да и Шурка давно понял: сопротивляться бесполезно. Он все делал по-своему, ибо всегда верил, что прав.

– Ох, развоевались мы что-то, давайте ужинать, а то совсем темнеет, – забеспокоилась Катерина.

– Начнем! Только начать надо, – задумчиво сказал отец, – а там война план покажет. Живы будем – не помрем. Так, Шурка, или нет?

– Так, пап, – подтвердил тот.

– Ну вот, мать, мы и договорились обо всем, считай полдела сделали.

– Помоги нам, пресвятая Богородица, – сказала мать.

И это очень удивило Шурку. Она так никогда не говорила.

Шурка проснулся рано. Он не мог долго спать в такой день. Его мама гремит печной заслонкой, она собирается печь «жаворонков» – птичек из теста. Бывает это всегда в середине марта и по-разному: можно раскатать тесто, свернув валик, этот валик завязать узлом – получится ловкая завитушка. Точным движением ножа делается с одного конца птичий клювик, с противоположного – хвостик. Глазками служат головки спичек или просяные зернышки. А можно витое тельце не делать, а так: просто слепить птичку с клювиком и хвостиком.

Такими птичками заманивают весну и встречают перелетных птиц с юга:

Эти слова надо пропеть обязательно забравшись на конек сарая – так всегда казалось Шурке, поэтому он и сейчас устремился наверх.

Любка стоит в отцовских валенках посредине двора и лепечет приветливые слова. А самая маленькая Шуркина сестренка, Надюха, вообще еще спит.

– Сами вы мои жаворонушки звонкие, – радуется мама. – Шурка, не бери Петю, упадет карапуз.

После песенки про жаворонков, пропетой на крыше сарая, слегка промерзнув, хорошо сидеть за столом и есть, запивая топленым молоком, горячие пышки, которые мама делает из того же теста, выдавливая их на столе стаканом из большой раскатанной лепешки. Это вам не затируха!

– Мамака, а мы зовем, зовем жаворонков, а я не видел ни разочек их, они где живут? – спрашивает Петя.

– Мам, и я не видел ни разу жаворонка, – спохватывается Шурка.

– А когда ходили к деду на бахчи, помните, слушали, – подсказывает мать.

– Помню, помню, – лепечет Петя, – но мы их не видели, они высоко в небе. Вон ласточки у нас в сарае живут, но они не поют. Папа их касатками называет.

Шурка впервые подумал: где стрижи живут, он знает. В обрывистом берегу Самарки, в норах. Там же гнездятся и щурки. Прошлым летом он обнаружил, что заливистый соловей – на самом деле маленькая серенькая птичка – устроил себе гнездо в куче котяков на задах, за сараем.

– Мам, мы увидим в это лето жаворонков? – не унимается Петя.

– Увидите, увидите, – успокаивает Катерина, – какие еще ваши годы. Вот подрастете, побольше будете под открытым небом, на вольном воздухе – и увидите. Жаворонки любят простор, широкое хлебное поле, много воздуху, только они там от радости звонко и неутомимо поют.

Любка громко и горестно заплакала:

– Моя птичка ко мне не прилетит!

– Почему? – спросила от печки мать.

– Я голову у нее съела, одна тулбище осталась.

Петя, глядя на сестренку, захохотал. Перестав смеяться, очень серьезно заверил:

– Вырастим мы и летом вырвемся на простор! Там жаворонков встретим! Колокольчики послушаем!

– Мать, а мать? – Василий выжидательно замолкает.

Катерина, сидя напротив за столом, весело посмотрела на него:

– Придумал опять что-нибудь?

– Придумал, – не спеша отозвался тот и отчего-то очень крепко, ядрено крякнул.

– Баню строить?

– Нет, не баню.

– А что?

– Хочу сделать сбрую для нашей коровенки Жданки и рыдван – транспорт нужен в хозяйстве, понимаешь? А я только лежа могу ехать, значит нужен рыдван.

– Если что, можно лошадь взять в колхозе, у отца – Карего, председатель Шульга поможет, – робко возразила Катерина.

– Шульга теперь не поможет, – махнул рукой Василий.

– Почему же?

– Сняли его, не председатель теперь, другой будет.

– А другие что, не люди? – не сдавалась Катерина.

– Да нет, это не то. Просить надо, а они всегда заняты – лошади.

Приноравливаться надо. А тут сам себе хозяин. Уедем на целый день.

– Мне Жданку жалко, – всхлипнула вдруг, как девочка, Шуркина мать.

Это так для Шурки оказалось неожиданно, что он притих, наклонив голову над чашкой.

– Да не горюньтесь вы! Всю сбрую сделаю сам. Вместо хомута будет шорка, правда, потника нет, но можно из мешковины, рыдван раза в полтора будет меньше, колеса легкие, металлические, мне Григорий Зуев обещал раздобыть. Сено и дрова будем возить понемножку. Только в хорошую погоду.

– А вдруг молоко пропадет? – Шуркина мама горестно вздохнула.

– Будет раньше времени жалковать, не враги же мы себе.

– Мне и тебя, Василий, жалко!

– А что меня жалеть? Гляди!

Он встал из-за стола, не тронув костыль, вышел на середину комнаты. Повторил:

– Глядите!

Прошелся по всей комнате, сильно припадая и держа прямыми левую ногу и спину, подошел к подоконнику, зацепился за него правой рукой.

Как-то очень весело оглянулся, отчего у Шурки что-то натянулось внутри.

– Вот вам!

И Шуркин отец, держа прямо спину и оттопырив резко в сторону левую ногу, медленно начал поджимать правую, пока она не согнулась наполовину. Он большим пальцем победно ткнул в пол.

– Видели?

И не дожидаясь ответа, продолжал:

– Теперь любой гвоздь, любой инструмент могу поднять сам с пола!

Мать подошла и ладонью вытерла отцу выступившие на лбу капли пота.

– Если потренируюсь еще, через пару недель смогу на правое колено вставать. А ходить без костылей – с бадиком. А это знаете, что значит? – И сам же ответил: – Это значит, я смогу пилить дрова, вообще работать на земле, на полу, а не только за верстаком, стоя.