— Отдыхать значит исцеляться, — он отвернулся, чтобы выскоблить смолу из курительной трубки.

Я устала отдыхать. И хоть кошмары были терпимыми — благодаря его галлюциногенным чаям и трубкам с травами — от них я тоже устала. Акичита считал, что мои сны были видениями. Но как я могла последовать за тем, чего не понимала? И еще были вибрации, которые возникали в моем животе каждый раз, когда приближалась тля. Ничто больше не казалось мне знакомым — ни мои сны, ни мои видения, ни мое тело.

— Больше никакого снотворного, Акичита, — «больше никаких пряток».

Уголки его глаз дернулись под густыми седыми косами. Я не видела его лица, но его голос сказал мне, что он улыбается.

— Сердце просыпается.

Значимость его слов успокаивала меня, даже если я не понимала их значения. Совсем как его присутствие. Он никогда не оставлял меня на протяжении зимы, принуждая к ежедневным упражнениям и наполняя мой желудок. Остальные мужчины охотились и охраняли нас. Но они всегда проверяли как я, их глаза были полны ожидания. Чего они ожидали, я не знала.

Шуршание лап проскользнуло в дверь и прошелестело по полу хижины. Затем когти Дарвина поскребли крыльцо.

— Они ждут меня, — сказала я.

Акичита не ответил.

— Что если я не смогу бороться с кошмарами? И я все еще не знаю, что я такое.

Не поворачиваясь, он сказал:

— Просто живи.

Я пошевелила пальцами на руках и ногах — теми частями меня, что все еще оставались знакомы. Сделала несколько вдохов и выдохов. Мое беспокойство постепенно стало ослабевать. Затем я собрала свои вещи и вышла из зимней спячки.

***

Я восстановила свою силу за несколько недель, прошедших после моего зимнего забвения. Нагнувшись над сетью с бьющейся рыбой и пытаясь устоять на речных порогах, я гадала, какие витамины Акичита добавлял в мою еду.

— Наалниш! Быстрее! Я не могу ее удержать, — крикнула я поверх потока. Наалниш с грацией перебежал через течение реки. Он избавил меня от моего бремени, и я с плеском шлепнулась на неглубокую отмель, смеясь.

Барсук выдернул меня из холодной воды.

— Иви, когда ты уже научишься просить помощи?

Я отбросила влажные волосы с лица и фыркнула.

Он привлек меня в объятия и сказал:

— Мы полагаемся друг на друга. Вот так мы выживаем. Это правило Лакота.

— Мм. Я запомню это тогда, когда ты запомнишь правило Лакота следить за своим языком, — его сердце грохотало у моей щеки, согревая меня вопреки промокшей одежде. — Кроме того, вы, лентяи, все еще спали, а я проголодалась.

Акичита появился из хижины. Дарвин кинулся ко мне, хвостом колотя по моей ноге.

— Посмотрим, кто здесь ленится, — губы Барсука дрогнули у моей макушки, — когда ты сегодня пойдешь с нами охотиться.

Я сделала шаг назад, зная, что мои брови подскочили вверх.

— О, мне наконец-то разрешат поиграть с крутыми ребятами?

Он широко улыбнулся и привлек меня обратно к своей груди.

— Терпение — это сила преодолеть жизнь до конца. Твоему разуму требовалось время. Твое сердце нуждалось в исцелении, — он ткнул меня пальцем в ребро. — А мы были голодны. Тем более твое карабканье распугало бы всю дичь.

— Карабканье? О, я тебя умоляю. Я могу стрелять с расстояния…

— Никаких ружей, — он поднял мои руки с ножами в ножнах. — В этот раз мы посмотрим, как ты пользуешься этим.

Я драматично вздохнула. Он проигнорировал это и подтолкнул меня к хижине.

Акичита ждал нас на крыльце, кутаясь в черно-красную шерстяную накидку. Его губы растянулись в улыбку, углубляя морщинки на щеках. Он протянул дрожащую руку и приподнял мой подбородок. Его голос успокаивал так же, как и дым, поднимающийся от его трубки.

— Мы охотимся на многих животных. Лакота покажут тебе охоту за перьями и мехом. А ты покажешь Лакота охоту за правдой. Мы будем учиться друг у друга.

Я понимала его афоризмы не больше, чем понимала значение его взгляда. Но надежда в его глазах придавала мне сил, заставляла желать успеха, при этом дорога, которой я иду, и ожидания не имели значения.

— Я вас не разочарую, — сказала я.

— Нет, Пятнистое Крыло. Определенно не разочаруешь, — ответил Акичита, затем он последовал за Барсуком обратно к потоку, питаемому талым снегом.

У ручья журчали проталины, упиваясь тающим снегом. Лишенный листвы лес ничего не скрывал за блестящими и голыми стволами деревьев, стоящими как скелеты в чащи. Я задрожала и потянулась к двери, чтобы сменить влажную одежду.

Вдруг волоски на шее зашевелились, что заставило меня оглянуться через плечо от ощущения, будто за мной наблюдают. Между деревьями метнулась тень и двинулась ко мне. Я вытащила кинжал из ножен на руке.

Фигура подплыла ближе, скользя с искусностью хищника, который знал, что жертва не убежит. Затем блеснули его медные глаза. Я скрестила руки, согревая рукоятку кинжала в кулаке.

Лук обнимал спину мужчины, томагавк висел на его бедре. Он сокращал расстояние между нами медленной и смертоносной походкой, не отрывая от меня взгляда.

Мы редко контактировали, и все же я была уверена, что он наблюдал за мной. Я расправила плечи и притворилась, что Одинокий Орел меня не нервировал. «И почему он меня нервирует? Это все из-за его грешной красоты? Из-за его взъерошенных, как будто только после сна, волос? Из-за его мышц, которые напрягались, когда он выпускал стрелы из лука?» Возможно, всему виной было пламя в его глазах, когда он смотрел на меня. Как в этот самый момент. Пульсация крови опустилась ниже моей талии. «Иисусе, прекрати на меня смотреть».

Он нахмурился еще сильнее, вступая на крыльцо.

— Ты сегодня охотишься, — произнес мужчина.

— Слухи распространяются быстро, — сказала я.

— Нужно лишь держать глаза открытыми.

Я проследила за его взглядом до потока. Остальные Лакота стояли над несметным количеством луков и ножей, с более дикими улыбками, чем обычно. Руки Барсука двигались в воздухе, иллюстрируя то, что выходило из его усердно работающего рта. Я улыбнулась, но моя улыбка угасла, когда я опять посмотрела на Джесси. Было в его глазах что-то такое… какая-то эмоция, не вяжущаяся с его нахмуренным лицом.

Я выдержала его взгляд с усилием, заставившим меня съежиться.

— Так ты идешь? — спросил он.

Огонь в его глазах превратился в жар преисподней. Нас окружила тишина, смягчаемая лишь капающим тающим снегом.

— Конечно, ведь я наслаждаюсь каждым нашим нежным общением, — «мой сарказм был очевиден, правда?»

Его брови сошлись вместе, он нахмурился.

— Ни за что не пропущу шоу, как ты отрубишь себе конечность, — зловещая ухмылка изуродовала его великолепное лицо. Затем он исчез в хижине.

«Что за мудак!»

***

Мы съели на завтрак квази-суккоташ (прим. суп североамериканских индейцев) из кукурузы, сосновых орехов и рыбы, запив его пекановым кофе. Затем Барсук и Наалниш пошли по следу, каждый нес при себе томагавк и лук, который у последнего был длиной шесть футов. Я чувствовала себя голой с одними ножами, закрепленными на руках.

Дарвин подбежал к нам. Я потрепала его по голове.

— Прости, мальчик. Ты остаешься с Акичитой. Bleib (прим. жди).

— Хоть ты и научила нас этим командам, — сказал Барсук, — он все равно лучше слушается тебя.

— Тогда, возможно, я начну использовать эти команды и на тебе, — ответила я, но мое внимание оставалось прикованным к линии голых деревьев.

Мужчина склонился ко мне и сказал:

— Не беспокойся. Он поблизости. Он не выпускает тебя из поля зрения.

Я прищурилась.

— Джесси? Это… это странно.

Барсук пожал плечами и криво улыбнулся. Затем начался наш поход. Мы двигались друг за другом гуськом — Барсук расчищал путь длинной палкой, а Наалниш заметал после нас следы. Пройдя несколько миль в гору, я замедлила шаг, чтобы пойти рядом с Наалнишем.