Возможности, упомянутые выше, для связи эмпирических исследований с разработкой и проверкой теории не составляют исчерпывающего списка и, безусловно, могут быть дополнены дальнейшими инновационными предложениями. В любом случае, однако, их следует рассматривать как призыв к сближению эмпиризма и теории, к развитию теории семьи на эмпирической основе.

Если проинвентаризировать популярность тех или иных теоретических ресурсов фамилистики в Европе, пролистывая учебники и словари по социологии семьи, то мы обнаружим по сути три теоретических направления: теорию индивидуализации, теорию структурно-функциональной дифференциации и теорию рационального выбора. Фактически эти теории не были разработаны в формате теории семьи, но они затрагивают феномен семьи. Основная идея теории индивидуализации (Н. Элиас, У. Бек и Э. Бек-Герншейм, З. Бауман, Ч. Тэйлор и Э. Гидденс) – автономизация семьи, поскольку процесс индивидуализации оказывается тесно связан с рефлексивной модернизацией, глобализацией, детрадиционализацией в смысле отказа от доминанты патриархальных ценностей. Индивидуализация обычно понимается как проблема для семьи: растущий индивидуализм заставляет индивидов жить в одиночестве, больше не связывать себя, отделяться быстрее, больше концентрироваться на своей индивидуальной работе, чем на семье. Теория структурно-функциональной дифференциации после классиков, и особенно Т. Парсонса и Н. Лумана, также оказала сильное влияние на теорию в социологии семьи, хотя и менее впечатляюще по сравнению с исследованиями индивидуализации. Структурно-функциональная дифференциация призвана объяснить механизм перехода от традиционного общества к обществу модерна и описывает возрастающую потребность в индивидуализации и самореализации. Так, Н. Смелзер концепту-ализирует структурную дифференциацию семьи в процессе ее упрощения, когда происходит переход от расширенной семьи к нуклеарной с ослаблением влияния и контроля со стороны старших родственников. Встречные проблемы раскоординирования брака и родительства как эффекта структурно-функциональной дифференциации осложняют понимание отношений между различными аспектами семьи – семьей, отношениями партнеров и родителей с детьми, близостью, неприкосновенностью частной жизни. Теория рационального выбора (Г. Беккер, Х. Лейбенштейн и др.), которая была задумана как теория действий, открытая для рассмотрения структурных ограничений, задается вопросами: Каким образом определенные ограничения мешают людям действовать рационально? Каковы непреднамеренные последствия действий? Однако критика этого подхода, основанного на рациональном выборе в соответствии с калькуляцией затрат и выгод, ставит под сомнение социологическую ценность этой теории, излишне рационализируя контекст семьи.

Хотя структурный функционализм парсонсовского образца по-прежнему упоминается как один из пяти или шести наиболее важных подходов во многих словарях и учебниках, он не играл ведущей роли в течение длительного времени. Тем не менее тезисы о том, что «семья», или фиксированная структура семьи, больше не существует и что имеется плюрализм семейных форм, по-прежнему ссылаются на классическую модель нуклеарной семьи. Вопрос о преимуществах семейного образа жизни и ценностей не исчез из повестки, сюжет о функциях семьи не устарел, но показал в дискуссиях резко усеченный их объем. Но то, что было утрачено с концептуальным забвением подхода Т. Парсона, – это связь трех уровней: макроструктуры (культура, экономика, общество), семьи как системы взаимодействия и структуры личности. И в современных дискуссиях о роли теории в социологии семьи есть явная ностальгия по этому утраченному масштабу теоретизирования. Очевидно, что и другой теоретический ресурс – символический интеракционизм – также влиятелен сегодня, поскольку социологию интимности и теорию привязанности, социальную психологию брака, хотя и критически, включают сегодня в социологию семьи. Но сокращение феномена семьи до формата личных отношений или форм взаимодействия было бы концептуально неадекватным для социологии.

Наконец, нет никаких сомнений в том, что феминизм и гендерные исследования послужили важными импульсами для теории семьи. Но их теоретический интерес большей частью не был направлен на семью, а иногда и радикально против нее, в целом феминистские исследования семьи относительно редки. Их главный фокус – критика патриархата и пересборка гендерных конструкций на иных эмансипаторных основаниях. Сюжет гендерного разделения труда теперь концептуально обсуждается не в рамках критики патриархата, а с помощью категорий равенства и партнерства, хотя это и не объясняет происхождение гендерной ассиметрии в деятельности домохозяйств.

В институциональном аспекте в семейной социологии идет процесс внутренней дисциплинарной дифференциации, который усилился с 1980-х годов прошлого века. Детство, ювенильный возраст, гендер, маскулинность, отцовство, социализация, биография – эти сферы анализа редко встречаются в семейной социологии, поскольку с начала 1990-х годов преобладал исследовательский фокус на проблемах семьи как социального феномена. Помимо этого, тезис о плюрализации форм семейной жизни и отходе от классической нуклеарной семьи привел к концентрации на демографически легко идентифицируемых явлениях: Сколько насчитывается «нормальных» семей, сколько одиночек, сколько однополых семей? Каковы соответствующие демографические переменные для объяснения изменений в росте разводимости? При такой демографизации семейной социологии определенные области систематически игнорировались как теоретически, так и эмпирически: сексуальность, любовь, эмоции, телесность, а также внутрисемейный дискурс и коммуникация.

Что же впереди, каково будущее дисциплины? Какие темы выходят на авансцену? Одна из широко обсуждаемых тенденций – дальнейшая фрагментация родительства, в частности, отцовства. Еще один новый аспект – это дигитализация семейного бюджета, социальные последствия которой пока неясны.

Исследователи старения обеспокоены будущим феномена заботы. Семья постмодерна остается смутной идеей, и дальнейшее развитие тренда на индивидуализацию также неоднозначно. Новые вызовы приходят в фамилистику и извне, со стороны других наук. Успехи в таких областях как исследования мозга, генетика, молекулярная биология и т. д., также влияют на тему семейных и частных форм жизни. Повторная натурализация частной жизни, возврат к природе и опрощение образа жизни, биологизация семейных и гендерных ролей могла бы определять дебаты следующих лет и десятилетий. В этом направлении теоретическим дискурсам, особенно социально-конструктивистским, построенным на критике эссенциализма, придется развернуть новую страницу в концептуальных построениях. Эти вызовы во многом спровоцированы публичными дискуссиями об очередных открытиях в социобиологии, генетике, нейропсихологии и т. д., которые разрушают прежнюю монополию психологии и социологии на понимание таких феноменов, как любовь, сексуальность и выбор партнеров, развитие ребенка, отношения матери и ребенка, гендерные различия, физико-эмоциональные характеристики человека, размер тела или продолжительность жизни.

Секс, тело, сексуальность, любовь, рождение, здоровье, старение и смерть – это центральные интерфейсы между природой и культурой, на которых сегодня происходит развертывание конфликта между социологией/культурологией и биологией/науками о жизни. Эти интерфейсы являются предметом исследований семьи самыми различными способами. Таким образом, семейная социология может играть центральную роль в будущем, если ей удастся объединить эти многочисленные специальные области исследований под знаком мультидисциплинарной семейной социологии и синхронизировать это объединение со своими теоретическими усилиями.

Семейные исследования – обширная и увлекательная область научного интереса. Мы надеемся предложить в этой книге содержательный обзор ключевых понятий, благодаря которым можно исследовать жизнь семьи, а также обозначить четкие вехи основных дебатов, связанных с многими из этих понятий, и очертить круг научной литературы. Семейные исследования, однако, не так легко поддаются академическому определению, не в последнюю очередь потому, что сам центральный термин «семья» давно стал предметом серьезных споров и разногласий.