Создание исторически конкретной формы постиндустриальной семьи и домашнего хозяйства в течение последних двух столетий определило ограниченную «частную сферу» семьи и дома, к которой дети считаются естественно принадлежащими [James et al., 1998]. Некоторые полагают, что приватное царство семейного дома совершенно необходимо для социализации детей, поскольку формирует у них способности к саморегуляции и независимому гражданству, которые в особенности важны для функционирования либерального капитализма [Rose, 1999]. Как мы покажем ниже, это приводит к дискуссиям о природе детства в современном обществе, включая сюда вопрос о степени зависимости, которую дети имеют и должны иметь в семьях, – так называемой фамилизации, – а также о том, имеют ли они (и должны ли иметь) в семьях право голоса наравне со взрослыми, т. е. о «демократизации».

Ряд авторов утверждают, что усиливается культурная неуверенность по поводу правильной формы, которую должно принимать детство, в том числе по поводу роли семьи во взрослении детей [Lee, 2001]. Дети в обществах Европы и Нового Света, с одной стороны, считаются все более «экономически бесполезными», т. е. они не зарабатывают себе на жизнь на рынке труда. С другой стороны, они также стали «эмоционально бесценными», и это означает, что от родителей по отношению к ним требуется высокий уровень экономических и эмоциональных инвестиций и обязательств [Zelitzer, 1985].

В этом контексте сформулированы две, на первый взгляд, взаимоисключающие общие тенденции, отражающие особенности постиндустриального детства. Одна говорит об углублении тенденции к фамилизации в жизни детей [Edwards, 2002]. Это понятие охватывает две особенности жизни современных детей. Во-первых, дети становятся все более зависимыми от своих родителей в отношении своих жизненных стандартов и базовых жизненных условий, хотя разные режимы благосостояния в разных странах и различаются по степени того, насколько обеспечение детей организуется коллективно и социально, либо наоборот, индивидуальным и частным образом [Qvortrup et al., 1994]. Во-вторых, делается акцент на семейном воспитании, формирующем поведение и установки детей; например, успехи детей в образовании в большей степени рассматриваются как связанные с участием родителей в их обучении. Таким образом, детские идентичности и виды деятельности считаются все более инкорпорированными в семью, материально и концептуально. Это может привести к тому, что дети станут менее самостоятельными в других социальных пространствах, хотя в этом отношении и наблюдаются классовые вариации [Lareau, 2003]. Утверждается, что неявные контракты между поколениями регулируют отношения между родителями и детьми в семьях, формируя разделение труда между поколениями в соответствии с распределением власти, материального благосостояния, а также ресурсной и эмоциональной зависимостью [Alanen, Bardy, 1991]. Кроме того, жизнь детей вне формальных институтов, таких как школы, находится в ведении их родителей. Неконтролируемое пребывание за пределами семьи или других институциональных контекстов рассматривается как создающее риски для уязвимой безопасности и благополучия детей, с одной стороны, а с другой – сами непослушные дети воспринимаются как представляющие опасность для других людей и несущие угрозу социальному порядку [Scott et al., 1998]. Кроме того, в определенных контекстах в Европе и Новом Свете родители несут юридическую ответственность за проступки своих детей. С точки зрения другой перспективы подчеркивается важность независимого доступа молодых людей в общественные места для их гражданского участия [Weller, 2007].

Другая основная тенденция в жизни детей, которая выдвигается в качестве признака постиндустриального детства, касается демократизации семейной жизни и является частью более широких представлений о трансформации семейной жизни и отношений по направлению к равенству и индивидуализации. Эти идеи оспаривают представления об этапах жизни, предполагая, что границы и различия между детством и взрослой жизнью стираются [Beck, 1992]. Это имеет значение для родительско-детских отношений. Вместо того чтобы осуществлять абсолютную власть, родители все чаще стремятся договориться со своими детьми, рассматривая их как равных, вовлекая в дискуссии и предоставляя им право голоса в принятии семейных решений. Гидденс [Giddens, 1992], например, утверждает, что в рамках демократического управления семейной жизнью дети должны рассматриваться, по его выражению, как «условно равные взрослым» [р. 191], т. е. как если бы они имели возможность легитимировать родительский авторитет, имея доступ к «взрослым знаниям». Здесь, однако, важно различие между тем, что «есть» и «как должно быть». В то время как некоторые говорят о том, что эта тенденция реально существует в семейной жизни [Beck, 1997], другие считают ее желаемой моделью [Giddens, 1992]. Эта тенденция как будто противоречит некоторым аспектам тенденции к фамилизации, о которой говорилось выше, но в любом случае, именно родители обязаны обеспечить эту версию детства.

Другие авторы критикуют эту картину демократизации детства в современной Европе и Новом Свете, независимо от того, считается ли она позитивной (как в теориях индивидуализации) или вредной для общества (как полагают «новые правые»). Они подчеркивают взаимозависимость в отношениях между родителями и детьми. Дети могут воспринимать родительскую заботу как контроль, как проявление близости и как освобождение – и все это одновременно. Они также могут принимать участие и иметь обязанности по отношению к другим членам семьи, выраженные в такой же сложной форме [Brannen et al., 2000]. В то же время социологи обратили внимание на иллюзорность семейной демократии для детей и сохранение властных отношений [Jamieson, 1998]. Часть этой иллюзорности создается за счет того, что детство и взрослость конструируются исключительно по отношению друг к другу. Таким образом, другой стороной медали современного детства, как говорилось выше, является то, что родители – как взрослые – позиционируются и сами себя считают кормильцами и защитниками детей, находящихся на их попечении, и в этом качестве должны нести ответственность и отчитываться за то, чтобы у детей было «хорошее» детство [Ribbens McCarthy et al., 2003].

Понятие «детство» относится к институционально организованному этапу жизни, в отличие от понятия «ребенок/дети», которое относится к отдельным лицам или группам. Культурное понимание детей и детства может быть различным в разных обществах и внутри одного и того же общества. С западной точки зрения, качества, связанные с этим периодом жизни, включают в себя зависимость и невинность, и это означает, что семья рассматривается как ключевая социальная ячейка для воспитания детей, с родителями, несущими за это ответственность. Были выявлены две, с виду противоречивые, тенденции, описывающие постиндустриальное детство в соотношении с природой семейной жизни: фамилизация и семейная демократизация. Эти идеи о природе современного детства имеют своих критиков, обративших внимание на сохранение прочных властных отношений внутри семьи и излишнее упрощение сложной роли детей в семейной жизни.

Джеймс и Джеймс [James, James, 2008] – авторы хорошего справочного материала по вопросам в отношении детства, в том числе в контексте семейной жизни. Монтгомери [Montgomery, 2008] дает антропологический обзор детства во всем мире, а Элдер с соавторами [Elder et al., 1994] подчеркивают контекстуальную важность времени и места в изучении детей.

Связанные понятия: Детское развитие; Дом; Родительство; Публичное и приватное.

Дом является одновременно физическим пространством и, в семейных терминах, местом, связанным с социальными и эмоциональными идеалами родственных отношений, такими как близость, укорененность, принадлежность к роду, солидарность, безопасность и приватность.